Вопреки всему. Роман о Суини Тодде

рассказывал Энтони, часто моргая светло-голубыми, с веселой искоркой, глазами. Неугомонный по натуре, молодой моряк просто не способен был спокойно усидеть на месте, как будто судно танцевало на волнах под его ногами. Он привстал и машинально повернулся в сторону Джоанны – а слушает ли его юная леди? И, заметив, что слушает, отдышался немного и продолжал: – Меня зовут Энтони Хоуп, мы вместе с мистером Тоддом были матросами на бриге «Виктория»…
Видя, что парень ожидает в ответ услышать ее имя, Джоанна вопросительно взглянула на отца. Мгновение Суини колебался: сумеет ли его товарищ сохранить секрет, не выронит ли ненароком, словно чашку из рук? Ведь молодость порою так неосторожна и  доверчива…
– Послушай внимательно, Энтони. – Тодд снова усадил его на место, подчеркивая этим всю серьезность разговора. – Никто не должен знать, что эта девушка живет здесь, понимаешь? Она в опасности. И очень дорога мне, – многозначительно прибавил он, пристально глядя на моряка.
– В опасности? – повторил с тревогой Энтони. В героическом порыве, свойственном отважным и пылким душам, он готов был, не раздумывая, броситься в сражение с кем угодно, – дьяволом или драконом, – чтобы защитить эту прекрасную, нежную и хрупкую, леди, попавшую в беду.  Ему не доставало лишь доспехов и… жизненного опыта. Суини видел юношу насквозь, как чистое прозрачное стекло, но все же повторил вопрос:
– Энтони, ты обещаешь никому не говорить ни слова?
– Конечно, друг мой! – заверил он с восторженной горячностью.
Хоупу явно было очень любопытно, кем же приходится эта таинственная девушка его старшему товарищу, но он благоразумно воздержался от расспросов, только на всякий случай предложил:
– Могу я чем-нибудь помочь вам?
– Пока что нет. Но если нам понадобится помощь, я обязательно сообщу тебе, – с благодарностью ответил Тодд, крепко пожимая руку Энтони.
Юноша просиял от радости: что может быть ценнее доверия и дружбы человека, которым он так восхищался! Несколько добрых пожеланий на прощанье, слегка смущенный полупоклон, и Энтони привычной пружинистой походкой выбежал на улицу.
– Кто это был? – с интересом спросила Джоанна.
– Верный друг – чистая, открытая душа, – с задумчивой улыбкой отозвался Тодд, наблюдая из окна, как он удаляется, то и дело оборачиваясь на ходу.
Что же так привлекло внимание молодого человека – не вывеска ли на фасаде пирожковой?..
Поглядывая то в окошко, то на отца, Джоанна собиралась спросить еще о чем-то, но тут на внешней лестнице снова послышались шаги, на этот раз негромкие, размеренные.
Опасаясь нежелательной встречи с незнакомцем, девушка поспешно выскользнула  из цирюльни. Она успела вовремя: через секунду в двери постучался первый клиент.

Прошла неделя. С трудом, но все же верилось, что жизнь старого дома на Флит-стрит, 186 постепенно обретает прежний, хоть и давно забытый, смысл; хмурые тени мало-помалу отступали, освобождая место для живых. Клиенты заходили, клиенты выходили и – небывалый случай! – возвращались вновь. Покинув цирюльню, довольные своим преображением, они шли дальше – мимо двери пирожковой, нарочно чуть приоткрытой и… уловив щекочущий аппетитный запах, попадались в сети миссис Ловетт. Так задумано природой: люди созданы любить себя в полной мере – и снаружи, и внутри. Сперва отличное бритье, а после – сытный, лакомый обед. И со временем сочетать эти два удовольствия именно здесь ненавязчиво стало для многих доброй традицией.
Мастерство Суини Тодда быстро заслужило похвалу и доверие клиентов. Порою, находя предлог, чтобы хоть на минутку заглянуть в цирюльню, Нелли украдкой любовалась его изящными движениями. Кто еще с обычной бритвою в руке мог так походить на художника или артиста? А эти точеные ловкие пальцы – они как будто бы перебирают невидимые струны! Тонкие струны ее души… Ей иногда безумно хочется взлететь и в упоении парить над облаками! Ах, если бы – не в одиночку, а вместе с ним!.. Но это все мечты, мечты, мечты… пока она старательно раскатывает тесто.
 Был понедельник. В будний день посетителей сравнительно немного. Если кто и заходит побриться с утра – то лишь те, кому попросту нечем заняться. Либо те, кому делать ничего и не надо: все блага сами падают с неба прямо им в руки. Остальные появляются в пирожковой к обеду, а в цирюльне – ближе к вечеру.
Суини Тодд задумчиво смотрел в окно: прохожие – кто деловито, кто озабоченно – спешили мимо; коляски проезжали изредка, не останавливаясь. Утро было довольно прохладным, и он уже собрался приготовить себе чаю, как вдруг кто-то негромко постучался в цирюльню.
– Входите! – Оставив чайник на разогретой железной печке, Суини распахнул незапертую дверь, любезно пропуская гостя.
Он медленно вошел. Весьма экстравагантный джентльмен в широком голубом плаще с меховым воротником и малиновой подкладкой, похожий одновременно на франта и… на клоуна.  Он важно выступал, закинув голову назад, словно напыщенный индюк; по-видимому, пышный бант на шее вдобавок мешал ему дышать. Жеманно отряхнув расшитый галуном рукав, клиент уселся в кресло спиной к цирюльнику, небрежно закинув ногу на ногу.
– Я слышал, вы открыли свое заведение сравнительно недавно, – начал он взыскательным тоном ревизора. – Но молва так красноречиво хвалит ваш талант, что даже я решил зайти побриться!
Это заносчивое и самоуверенное «даже я» невольно настораживало. У Тодда оно вызвало улыбку недоверия.
– Кому же я обязан такой честью? – Тщательно взбив пену, Суини, наконец, приблизился к клиенту. – Но вы прекрасно выбриты… – проговорил он с удивлением.
Тут незнакомец, будто спохватившись, драматически всплеснул руками и неожиданно громко рассмеялся:
– Ах да, простите: забыл представиться. Синьор Адольфо Пирелли, – с нарочито-певучим акцентом произнес он, – и, между прочим, ваш коллега. Меня называют еще цирюльником королей. Но, похоже в Лондоне, на Флит-стрит, появился некий самозваный король цирюльников, который даже начал «похищать» моих клиентов.
– Прошу и вас простить меня, но каждый трудится в меру своих талантов и способностей, – сдержанно отпарировал Суини.
Итальянец не спеша поднялся и направился к трюмо, с любопытством изучая  скромное убранство комнатки.
– Так-так, у вас не только руки, но и бритвы золотые, верно?.. А позвольте взглянуть… – Не дожидаясь разрешения, он жадно потянулся к открытому ларцу.
– Из серебра, – коротко поправил его Тодд, не понимая, куда клонит посетитель.
Не раскрывая бритву, Пирелли медленно поднес ее к глазам. Видно было, что затейливый узор на длинных ручках интересует его куда больше безупречной остроты блестящих лезвий. Он взял еще одну, затем еще…
– Танцующие девушки с распущенными косами – великолепная чеканная работа, – задумчиво протянул синьор Адольфо. – Такую бритву приятно держать в руках! – Он перевел подозрительный взгляд на цирюльника. – Все-таки память – удивительная штука: она ведет нас, как ищейка по запутанному следу и, рано или поздно, достигает заветной цели. Забавно! Если бы не бритвы, я ни за что бы не узнал вас! Но есть вещи, которые не меняются – вот это серебро я помню. Когда-то я был подмастерьем… у одного известного цирюльника. Я сидел вот здесь, – он опустился на сундук, стоявший у окна, – и мечтал, что стану таким же искусным брадобреем. Можно сказать, вы меня вдохновили... Мистер Бенджамин Баркер!
Роковое, забытое всеми имя прозвучало негромко, но отчетливо до остроты – словно в притихшем зале стукнул судейский молоток. Устремив пытливый взгляд на собеседника, Пирелли с нескрываемым злорадством ожидал его реакции. Но Тодд не отвечал ему, как будто вовсе не услышал. В то время, как Адольфо произносил свою изобличительную речь, Суини инстинктивно сделал несколько шагов по комнате: не вздрагивать, не замирать на месте, пусть даже пол уходит из-под ног! Один случайный промах – и он окажется в тюрьме, на каторге или на эшафоте, а его дочь – в руках развратного судьи! Но нет, еще не все потеряно: это лишь мелкая ловушка. Стараясь подавить смятение, Тодд лихорадочно искал из нее выход. Главное, не показывать противнику лица, иначе он услышит, о чем ты думаешь! Пирелли видел только его спину на фоне низкого квадратного окошка. Неопределенное и, казалось бы, невозмутимое поведение Суини начинало раздражать его.
– Вас осудили на пожизненную каторгу, – нетерпеливо продолжал Адольфо. – Так что же, срок вышел? Я правильно понял? Вы снова занялись любимым ремеслом – дела идут как нельзя лучше! Только отныне извольте трудиться усерднее, потому что половину заработка вам придется отдавать мне за молчание! – нагло заявил он, почти вплотную подступая к Тодду.
В напряженной тишине слышно было, как в углу на железной печке с шипящим свистом закипает чайник.
Порою страх молниеносно перерастает в негодование и гнев – и вырывается испепеляющим огнем. Таким порывом невозможно управлять.
Пламя уже бежит по фитилю…
«А не хотите ли горячего чайку?!..» – И выведенный из себя затравленный цирюльник в припадке бешенства хватает раскаленный чайник и со всего размаху бьет им по физиономии другого брадобрея в шутовском наряде, а тот, пунцовый, как вареный рак, захлебываясь от истошных воплей, кубарем катится по полу!.. Веселое бы получилось представление – на ярмарке перед толпой зевак. Не хватает лишь красных колпачков с бубенцами да пестрого балагана!
Представив себе эту немыслимую сцену, Суини Тодд почти пришел в себя; слепая ярость уступила место здравому рассудку. Разве может он, словно дикарь, крушить направо и налево всех, кто признает в нем Бенджамина Баркера!.. Прежнего хозяина цирюльни больше нет в живых, и об этом нужно объявить немедленно.
Когда Тодд, наконец, обернулся, на его лице играла непритворная улыбка, в которой не было и тени замешательства.
Пирелли ожидал чего угодно: поначалу, конечно, отпирательства, скрытой паники… а потом, если грозно напомнить про бидла с полицией,  –  поражения, подчинения, и, как следствие, – легкие до смешного, денежки поплывут ему прямо в руки! Но если твой противник отвечает улыбкой на угрозу, он явно не боится. Да что там, этот Баркер держится с ним так, будто дело выеденного яйца не стоит!
– Неудивительно, что вы меня не помните: мы ни разу не встречались раньше. – В ровном, спокойном голосе Суини сквозили нотки недовольства человека, убежденного в своей бесспорной правоте. – Хотя, возможно, чем-то мы похожи со сводным братом. Были. Он умер на каторге в Австралии. Эти бритвы – единственная память о нем. – Тодд осторожно снял с печи кипящий чайник. – Что касается лично меня, то мои документы в порядке, а вот вашей карьере вряд ли послужит на пользу ложный донос. К тому же вы – вовсе не тот, за кого себя выдаете. Не имея ни малейшего понятия, где находится Италия, вы заметали волосы в лондонской цирюльне, не спорю, вполне престижной, но вам не приходилось брить ни короля, ни даже его шута. Вы сами выдали себя – я этого не знал, «синьор Пирелли»!
Убийственная ирония Тодда превысила все ожидания. Малиновый от возмущения, мнимый итальянец так и стоял бы с бритвами в руках, подобно статуе, но Суини отобрал их и аккуратно положил на место.
– Не беспокойтесь: я никому не