не так. И рассказываю ему всё, как на духу, и счета немецкие показываю, за каждый еврик отчитываюсь, доказываю, что к рукам ничего не прилипло. А следователю что? Всё записал, «Прочти и распишись. В камеру его». Накоплений у нас как всегда нет. Тося кредит под бешеные проценты взяла и наняла адвоката. Посмотрел адвокат на то, что я наподписывал и за голову схватился:
- Отказывайся, - говорит, - от всех показаний, данных под психологическим давлением и без адвоката, ссылайся на 51 статью Конституции и не давай больше никаких показаний.
Как же спрашиваю отказываться, когда видео есть?
- Оно незаконно и к делу приобщено быть не может. Слушай меня и, может быть, всё обойдётся.
Я заупрямился: - Нет моей вины во взяточничестве, а осудят, так следователь сказал, что в худшем случае два года условно дадут.
- Дурак ты, парень, хоть и в министерстве работаешь, - подытожил адвокат.
Разругались мы, и я от его услуг отказался. Тосе велел кредит вернуть.
Дали мне казённого адвоката, а тот: - Правильно поступаете, что со следствием сотрудничаете, на суде зачтётся.
- Зачлось?
- Зачлось. Впаяли мне четыре года общего режима, правда без конфискации и штрафа. Тося стала требовать, чтобы мы расписались, тут я воспротивился.
- Что так, Лёша, а свидания, посылки.
- Посылки Тося и так три года исправно посылала, а свидания … Она ведь на пике успеха была, подумай, зачем ей муж уголовник? Нет, Серёжа, не такая судьба ей была начертана, не такая.
- А почему посылки только три года посылала, тебя по УДО выпустили?
- Нет, полковник, умерла Тося, в месяц сгорела. Врачи считают, что на нервной почве та страшная болезнь её догнала. Давай помянем светлого человека, звёздочку мою.
Мужчины выпили и долго сидели молча, размышляя каждый о своём.
- Тяжело там было? – нарушил молчание Сергей.
- Тяжело, - хрипло ответил Тимофеев, - и физически и морально. Начальник колонии, гнида, всё поверить не мог, что у меня ничего нет, и требовал поделиться. На самые тяжёлые работы гонял, выговоры ни за что объявлял, карцеры, ШИЗО … «Хрен тебе, а не УДО, если не заплатишь», - открытым текстом говорил. Так от звонка до звонка и оттрубил. А морально, так сидельцы меня презирали за то, что лох. Так Лохом и звали. Один спрашивает:
- Сколько миллиардов через твои руки прошло, сто будет?
- Наверно будет, - отвечаю.
- Ну, ты и лох! Играл бы по общим правилам, брал бы свои два процента, миллиардером был бы, и от суда откупился бы и везде жил бы, как король. А так … Лох он везде лох.
Лежу ночью на шконке, а в голову мысли разные лезут: может быть правы они, может и впрямь неправильно жил? Был бы миллиардером и сам был бы на свободе, и Тося была бы жива. Как думаешь, полковник, когда на небесах начнут грехи мои взвешивать и положат на одну чашу весов взятку, а на другую спасённую от смерти Тосю, какая чаша перевесит?
- Конечно, Тося, зачем спрашиваешь?
- Вот и я так думал, только не всё так просто. Говорят, чужая душа потёмки, а здесь в своей заплутаешь, как в тумане. Иногда накатит что-то, и начнёт скрести душу когтями: а ты уверен, что спасал Тосю ради неё, а не ради себя, любимого? А ты дашь голову на отсечение, что рассказал Самедову о своей проблеме бескорыстно, а не в тайной надежде, что он тебе предложит деньги? И много ещё таких мыслей грызут изнутри.
- Мудришь ты, Лёшка, ох, мудришь! Наговариваешь на себя. Всё ты правильно сделал, жаль только, что адвоката не послушал. Сейчас-то чем занимаешься, бизнесом, небось?
- Не, - мотнул головой Тимофеев, - товароведом в магазине.
- А чего не директором? С твоим-то опытом …
- Предлагали. Не хочу. Смотрю, как к директору нашему кровососы толпой бегут, так противно становится. От участкового до работников префектуры все с пустыми кошёлками бегут. У меня, Серый, аллергия на взятки – ни брать, ни давать не хочу. Давай посошок на дорожку и потопаем, а то кот мне трёпку задаст.
