Медицинская сестра

здорового рослого старшего лейтенанта. – Она тащит не затем, чтобы получить орден или услышать от Вас слово благодарности, она выполняет свой долг перед Родиной. Тогда Вы, наверное, не кричали «Рама», «Разведчик», тогда Вы не лезли в укрытие, а слабо стонали: «Сестра, помоги…». И откуда только взялись эти отвратительные сравнения? Как можно, - он сделал на лице презрительную гримасу, - наших девушек сравнивать с этим двухвостым итальянским самолетом, прозванным «Рамой»? Нет ничего подлее, тем более, что они спасали всех нас, в том числе и Вас, - и он еще раз кивнул головой в сторону сидевшего старшего лейтенанта, - как сравнивать с вражеским разведчиком! А они, эти девушки, помогали нам беззаветно, смело, переживая невзгоды солдатской жизни вдвое для них тяжелее, чем для Вас. И вы тогда были довольны этими женщинами; Вам нужна была их помощь. А теперь Вы здоровы. Для чего вам они? Я удивляюсь Вам, - продолжал он, глядя на старшего лейтенанта, - вашей речи, что они о своих подвигах кричат и показывают медали. Молчат они. Молчат, когда мы, мужики, приносим им горе. Молчат в радости, молчат и в горе. Я преклоняюсь перед такими женщинами! Они заботились о нас, как матери о сыновьях. Невольно вспоминаются слова песни о матери: «В горе молчаливая, в праздник хлопотливая». А женщина – это мать, и кто из нас плохо отзывается о матери или сестре? А ведь у всех у них есть и братья и сыновья, которые о них думают очень хорошо, именно то, что они заслуживают.
       - Да и у Вас, очевидно, - нападал он на старшего лейтенанта, - имеется сестра. Ну-ка, скажите. Плохо Вы думаете о ней? Капитан замолчал. Глаза его блестели, щеки покрылись румянцем. Он был возбужден. Старший лейтенант не успел ему возразить, как он продолжил:
       - Вы эгоист! В своей любви к себе не видите ничего хорошего вокруг Вас. Не завидую я Вашей жене!
       - Да что вы, - вмешался в спор майор, - он великолепно будет жить с женой. Женится непременно на военной девушке, и непременно будет у нее под пяткой. Такие люди только горячатся, спорят, а потом сами на военных девушках женятся и не замечают этого. И вы думаете, верит он этому, что женится на военной девушке? - продолжал майор, - сейчас ни чуть, а в самом деле это будет так.

    Сидевший в купе лейтенант, не принимавший, казалось, никакого участия в разговоре, следил за спором и неожиданно для всех заявил:
       - Я вполне согласен с капитаном, но есть еще такие военные девушки, их, к счастью, не много, которые переживали «тяготы» солдатской жизни с 45-летним полковником. Я сам знал такую девушку, бывшую связисткой в нашем батальоне, а потом попавшую к полковнику. Когда полковника убили, она вновь возвратилась к нам. Имела медаль «За боевые заслуги». Я был невольным свидетелем разговора связного комбата – пожилого солдата, участника еще первой войны, с этой связисткой: «Это что, - спрашивал он, показывая на медаль, - за боевые заслуги что ль получила?». Да ее и подруги засмеяли. После перевели куда-то, - закончил он свой рассказ.
       - «В семье не без урода», гласит народная пословица, - отозвался капитан Борисов.
       - Вы сами были ранены, товарищ капитан? – спросил лейтенант, подсаживаясь к Борисову.
       - Был. – Тихим голосом произнес Борисов. – Ко мне, как и ко всем лежавшим, очень хорошо относились в госпитале. Вы знаете, я никак не могу успокоиться от этого спора. Мне приходит в голову воспоминание о книге, уже давно прочитанной. Не помню ее автора, а название – «Атилла России». Книга, описывающая времена жизни Потемкина. Личному доктору Потемкина был задан вопрос о разнице между животным и человеком. Много давалось ответов: и что животное не разговаривает, не курит, водку не пьет, и др., которых я сейчас не помню, но все это не подходило. И что вы думаете ответил доктор? Что «человек редко бывает благодарным, животное – редко бывает неблагодарным; человек может заканчивать жизнь самоубийством, животное – никогда». Конечно, это нелепость, но, слушая этого старшего лейтенанта, я могу согласиться с потемкинским доктором. Есть люди еще и в наше время, которые редко бывают благодарными. Он помолчал немного, потом продолжал:
       - А я особенное уважение после этой войны питаю к девушкам, бывшим в Армии. И что бы на них ни говорили, они многое сделали для победы. По крайней мере, сделали все, что от них зависело, что они могли сделать, эти милые, скромные труженицы. Если Вам рассказать историю одной такой девушки, тогда вы поймете все величие подвига, подвига, совершающегося ими, и не подозревая о нем. Да это долго рассказывать. Уже время спать. - Смотрите, наше купе дремлет, - сказал Борисов, указывая на спавшего майора и дремавшего старшего лейтенанта.

    Лейтенант отошел, постелил себе постель и лег. Борисов еще сидел в задумчивости, он о чем-то мечтал, потом прилег, думая уснуть, но ему не спалось. Мысли одна за другой роились в его голове. Картины прошлого, совсем недавно пережитого, со всей своей яркостью возникали перед ним. Разговор в вагоне заставил вновь и вновь вспомнить эту девушку, которую он больше всего любил. И когда он обвинял старшего лейтенанта, она как бы стояла перед ним и одобрительно кивала своей нежной головкой. Он полез в полевую сумку, еще раз вынул конверт и начал рассматривать слова. На конверте было написано: «Секретно (слово это подчеркнуто), вскрыть в 24-00 31 декабря 1946 года. Инна». Почерк был прямой и крупный. По нему можно было узнать характер – прямой и открытый. Борисов вскрыл письмо только в 24 часа 31 декабря. Он дал честное слово Инне, что вскроет на Новый Год, и он сдержал его. Из конверта он вытащил открытку, на которой был букет ромашек. В середине, в одной из ромашек, выглядывала маленькая девичья головка. Вырезанная сердечком фотокарточка была так искусно вставлена, что в первую минуту ее нельзя было заметить и отличить от цветка. Борисов, когда читал первый раз, не заметил фотокарточку. Из букета выглядывало слегка склоненное на бок улыбающееся личико девушки. На обороте открытки написано: «Мой милый Саша! Ты уезжаешь, родной. Как тяжелы и мучительны дни нашего расставания. Пусть это будет на малое время. Я хочу, чтоб наша встреча повторилась в Новом Году. Дорогой Сашенька! Помни всегда, что Инна для тебя является самым искренним другом. Что бы с тобой ни случилось, знай, что я в любую минуту готова прийти тебе на помощь. Я не откажусь от тебя. Я всегда готова быть первым твоим помощником не в счастье, а в беде. В хорошее время жизни ты можешь найти много друзей… Саша, друг мой! Будь уверен в моей любви. Целую. Твоя Инна».
    Борисов прочитал написанное два раза. Он верил тому, что было написано. Достаточно хорошо он знал свою Инну, чтобы сомневаться в этом. Случись  с ним что, Инна первая пришла бы ему на помощь. Он втиснул открытку в конверт, спрятал его в полевую сумку и задумался.
       - Как глупо, как глупо сделал, - преследовала его неотвязчивая мысль, - что не рассказал сначала всю правду Инне. И черт меня дернул тогда умолчать. Он вновь, в который уже раз стал вспоминать до мельчайших подробностей все случившееся. Память не убьешь. Она всюду преследует.

    Март месяц 1946 года. Борисова перевели в другую часть, дислоцирующуюся на реке Эльбе, в одном небольшом городке. Всякие разъезды и переезды действовали на него чувствительно. Он удивительно прочно прививался в обстановке, даже плохой. Сживался крепко с окружающими людьми, и тем мучительнее и больнее бывали для него расставания. Ему не хотелось ехать в новую часть. Сердце ли предчувствовало что-то недоброе, или тоска по товарищам, с которыми свыкся и сжился, с которыми прошел всю войну – неизвестно, но только ехать ему не хотелось. Но приказ есть приказ, и Борисов поехал. В новой части встретили его хорошо. В первое время он скучал довольно сильно. Его можно было сравнить с деревом, которое недавно пересадили. Оно еще не принялось. Подрубленные корешки еще болят. Лепестки частью осыпались, частью пожелтели, но есть кое-где зеленые – признак того, что дерево живет. И если дерево пересадили в хорошую почву, оно быстро отходит и принимается, в плохую – долго болеет. Борисов был тем деревом, которое быстро не принимается, если даже попадет в хорошую почву. Поэтому он долго «не отходил». Единственным утешением для него была работа.
       - Если бы не работа, - думал он, - пропал бы совсем и засох. Работал Борисов главным инженером на строительстве высоководного моста через реку Эльба. Работы было много, но ему приятно было, подытоживая свой день, видеть плоды работы. Какой строитель не переживал радости этих чувств? Вот устроены подмости! Вот забиваются первые сваи спущенными на воду копрами! Постороннему человеку, который окинет взором место строительства, покажется вест этот лес бревен, торчащих из земли и из воды, хаосом. Но присмотришься – нет, все идет как надо. Каждый делает свое дело, и на реке понемногу очерчиваются контуры будущего моста. Солдаты работали дружно и уверенно. Приятно было Борисову думать, что в этом строительстве, которое так необходимо для нашей армии, есть и его, может быть, не последняя доля. Он вспомнил слова Маяковского: «Радуюсь я, это мой труд вливается в труд моей республики».
    Вместе с солдатами от жил всю войну. Вместе с ними он теперь в сердце вражеской Германии строил мост для своей родной армии.

       - И сколько мостов построил наш солдат в войну? – думал Борисов. – Сколько леса на себе перенес, обстругал, опилил? Если бы весь этот громадный труд был употреблен на строительство домов, фабрик, заводов! Как счастливо жил бы тогда человек! Все эти мысли приходили ему в голову, когда после рабочего дня лежал он у себя в комнате и обдумывал, как лучше организовать работу и облегчить труд родному солдату, который выполняет его приказания, часто мокрый, по пояс в воде. О, сколько было таких случаев во время войны! И стыдно было бы не ценить этот труд… . Так проходил день за днем. Однажды, под выходной день, компания офицеров пригласила Борисова в клуб, открытый комендатурой для советских офицеров и солдат, расположенный недалеко от моста. Там показывали картины, а перед началом показа были организованы танцы. Борисов решил освежиться и поехал. Компания попала к началу танцев. Танца два Борисов пропустил, он стеснялся, хотя танцевать он умел, но с начала войны не приходилось. Думал, разучился. Потом все-таки решил пойти. Играли вальс-бостон. Он пригласил девушку, одиноко сидевшую на диване. Подруга ее уже танцевала. Танцевала девушка хорошо, и Борисову легко было с ней танцевать, особенно его любимый вальс-бостон. Девушка была одета в простое серенькое платьице, сшитое по фигуре, которое подчеркивало стройность ее фигуры и выделяло формы бюста. Она показалась Борисову довольно симпатичной. Блондинка, с хорошими пышными волосами, большими голубыми глазами. Не думая ни увлекаться, ни «волочиться», Борисов протанцевал с ней весь вечер. Они вместе смотрели кино. После кино он проводил ее. Она работала медицинской сестрой и жила в общежитии при госпитале. Капитан договорился встретиться с ней на следующий выходной день в 12 часов дня на центральной площади, возле трамвайной остановки. Борисову было интересно, придет ли Инна (так звали