Дровосек или человек сумевший наломать дров.Гл.9

а по своей значимости вперёд выбивается и собой задвигает Свята, сам Фома неверующий в их честность и невиновность, и попробуй его в этом разубеди. А не разубедишь, то не сидеть тебе больше в этих тёплых кафешных местах, когда есть столько холодных мест, крайне нуждающихся в обогреве твоим преступным задом.
– Раз любите прохлаждаться, то почему бы не соединить ваше приятное, с полезным для общества. – И такая аргументация Фомы всегда находила отклик в душах преступных элементов, которые ни на шутку разогревались в себе и начинали подготавливать себя к этому этапу своей новой жизни. – Не виноват я! Где ваши доказательства?! – чуть ли не бросались на Фому не убеждённые его аргументацией люди, а в частности сейчас присутствующий в помещении этого кафе, гражданин Каретный, не склонный к логическому мышлению, но зато склонный к побегу и к преуменьшению своих заслуг в деле соучастия в преступлении.
– Зато как делиться, так он первый. Что скажешь, на такое соучастие в твоей судьбе твоих подельников? – прищурив один глаз, из под завесы тайн показаний подельника этого отрицающего всё на свете гражданина Каретного, на чьи оправдывающие его и обеляющие его показания (об именование этого «его», полностью лежит на совести опять же «его» или «его») так рассчитывал всё тот же гражданин Каретный, прямо-таки пронзив взглядом этого гражданина не гражданина, а только пользователя этой привилегией, Каретного, спросил ни одному его слову не верящий Фома.
Ну а находящийся в странном статусе перед Фомой эта скользкая личность Каретный (– Гражданин не гражданин, хотя юридически всё же гражданин. Но тогда мне за это светит юридическая ответственность. Тогда лучше не гражданин. – Совсем себя запутал Каретный), где одно для них обоих известно и не вызывает особых разногласий, Каретный для Фомы подозреваемый (Но вот в чём? То знай об этом Каретный, то он давно бы нашёл для себя ответ, как в ответ на это подозрение действовать – либо прикинуться дурачком, что он отлично умеет, либо в грустном случае, сразу же в окно тикать), внутренне похолодев от заявлений Фомы никому неверующего, принялся судорожно соображать, что всё это значит.
Ну а так как Каретный много о своей подлой сущности знает и о чём его родственники по семье Лизотто местами догадываются, а в чём-то и вместе принимали участие, при этом совершенно не представляет, на чём решил акцентировать внимание этот, до чего же честный и не верующий даже на честное слово Фома. Ему, видишь ли, только чистосердечное признание подавай и обязательно в письменной форме, а все эти «зуб даю, что это не я» или же «мамой клянусь, я в это время без алиби дома крепко спал», им даже не рассматривается.
– Да он хочет столкнуть нас лбами. – Как вдруг вспомнилось Фоме и нам вслед за ним, что не товарища и не господина, а месье Каретного вдруг ни с того ни с сего осенила догадка (а озаряет догадка только натуры безгрешные, а натурам, чьё поведение всем этим не отличается и они редко просыхают от греха, даётся только такой вид осмысления своей синюшней жизни). – А как только я начну подозревать своего верного товарища в паскудном насчёт меня поведении, – хотя и он не без греха, слишком жаден до денег, – то тем самым я встану на сторону следственных органов и буду тёпленьким ими взят на свои поруки. – Месье Каретному, аж побледнелось от такой хитроумной подлости этого Фомы неверующего в его здравомыслие.
– Да ни за что на свете! –  глядя на Фому, в негодовании яростно блеснул своими глазами месье Каретный, готового за своего товарища пойти хоть на край света, то есть туда, где круглый год холодно и солнце светит только из-за угла или края. И только эта ассоциация промелькнула в голове месье Каретного, больше всего на свете любящего тёплые места в жарких странах, как он поёжился от обозримого в скором времени холодного будущего и сразу же решил,  что в таком деле грех спешить. И следует (уже как противная сторона начал рассуждать), как следует (да что ж такое, пластинка заела) подумать над тем, что пока ещё не предлагает Фома - нет большого смысла ему врать, всё равно он тебе не поверит.
– А вот если изловчиться, да так, чтобы он забыл о том, чтобы с этой позиции на нас смотреть, то тогда может и пронесёт. – Подумал месье Каретный, чей изворотливый ум никогда не давал ему спокойно усидеть на месте, из-за чего собственно он и сидел в последствии – так что он ни в чём не виноват, когда на всё его это толкнула его природа…– И та подлая рожа, которая вам всю эту напраслину про меня наговорила. А так я перед законом чист и даже там не был, где я только со слов этого подлеца и негодяя Смутного был. – С полным раскаяния лицом, посмотрел на Фому месье Каретный, чьи капельки солёных слёз на глазах, не только чесались, но и указывали на его невиновность – разве неискренний человек, если он только не артист, политик или неверная жена (месье Каретный ни к одной из этих категорий не относился хорошо), способен на такое.
Но Фома, чьё за недоверчивый человек, совершенно не убеждается такой выразительной убеждённостью месте Каретного, который и сам уже поверил в свою невиновность, и продолжает с таким явным подозрением смотреть на него, отчего месье Каретного начинает выводить из себя. Но Каретный не раз холодным задом учёный и поэтому сдерживается и не идёт на обострение конфликта, решив, поймать Фому на противоречии. И он с одного выдоха сбивает с лица капли слёз и частично высушивает их, после чего хитро так смотрит на Фому, и спрашивает его:
– Что-то я не пойму вас. Вы всегда утверждали, что ни единому нашему слову не верите. А тут значит, какому-то Смутному поверили. Как это понимать? – Вот так прямо смотрит на Фому месье Каретный и даже не спрашивает, а делает утверждения, что Фома не тот всем известный Фома, который никому на слово не верит, а какой-то прямо человек не дела, всем на слово верующий Фома.
И не успевает месье Каретный осознать, что он, дурак, на самом деле наделал, как находящийся в его глазах в не определённом статусе, где только одно можно с уверенностью утверждать, что Фома, так многозначительно на него смотрит и таким проникновенным голосом его спрашивает. – Я как понимаю, вы, месье Каретный, здесь самый умный. – И месье Каретный с этих первых слов Фомы так себя неуютно почувствовал под яростью обращённых на него со всех сторон перекрёстных взглядов родственников, что он невольно подкосившись на ножках своего стула, тем самым начал проявлять склонность к побегу. Заодно он догадался, какую иронию вложил в свои слова Фома – он совсем его таким не считает. И, пожалуй, он на этот раз прав. А неприятная правда о себе, всегда принимается близко к сердцу, отчего месье Каретный видимо и побледнел – сердечная неподготовленность к знаниям о себе и заодно недостаточность так проявилась.
Фома между тем продолжает вгонять месье Каретного в коридор своего понимания. – А раз так, то ответьте мне на один вопрос. – Фома делает концентрирующую на своём вопросе паузу и как только она достигает желаемого результата, задаёт этот вопрос. – Если я вам сейчас скажу, что я вас упеку, то вы мне поверите или же будете настаивать на том, что моим словам не стоит придавать особого значения? – далее следует совсем микроскопическая пауза. Как вдруг, в один момент преобразившийся в ярость Фома, разрывает её своим вопросительным восклицанием: «А?!».
И тут же вслед за этим «А?!», следует, да так, со стрельбой следует ответное «Ах!!!», что только успевай падать под стол, если тебе твоя жизнь ещё дорога –  это «Ах» только в самых крепких случаях стало звуковым выходом их нутра, а так оно в основном являлось отражением внутренних процессов и всего того случившегося со всеми этими людьми, не привыкших и так не любящих резких движений.
Так первым, кого всё это коснулось и отреагировал, был конечно месье Каретный, который и так испытывал большую склонность и тягу к побегу для начала под стол, а уж затем туда, куда карта ляжет (это такой оборот речи, который использовал в своих взаимоотношениях не с собой месье Каретный). Ну а так как всё так удачно для месье Каретного сложилось – в зале кафе находилась всё нервная публика, а затем по причине их нахождения здесь (месье Каретный забыл упомянуть о том, что всё это спровоцировал он), этот зал накрыла беспорядочная стрельба – то он, сумев избежать точного попадания в себя, уже воспользовался этим обстоятельством и уполз куда-то в сторону служебных помещений. Где оставалось лишь выждать момента, когда они там все друг друга как следует надолго положат, и тогда можно будет спокойно отсюда улизнуть. 
– Не получится, самый умный, месье Каретный, – придавив длинный нос месье Каретного пистолетом, проговорил Фома на ходу меняющий свои планы насчёт эти недоговороспособных преступников. И месье Каретный сумел оценить иронию Фомы для него злополучного, чья прицельная внимательность к нему подсказывает, в каком направлении ему следует давать свой ответ на ранее заданный ему вопрос.
– Но что-то мне подсказывает, что месье Каретного сегодня здесь мне не встретить. – Усмехнулся про себя Фома, заходя внутрь кафе, где его ждут иного характера взаимоотношения с не менее выдающимися личностями, нежели месье Каретный – ведь все они из одной семьи, дона Лизотто. И это так сказать, обязывает их быть тем воплощением собственной предприимчивости, на которой настаивает воображение Фомы, и как они там его словами говорят, непредумышленные с их стороны невероятные стечения обстоятельств, которые привели их в семью дона Лизотто, а не на худой конец, на завод.
При этом Фоме и самому становится очень интересно узнать и увидеть этого зловещего дона Лизотто, который стоит за столькими преступлениями в этом городе, называемыми им бизнесом с последствиями. – И что это за дон такой Лизотто, который возмущает ум праведников баснословными прибылями, – и делать-то ничего не надо, этот кейс отвезёшь в одно, куда укажут место, там его поменяешь на дипломат с порошком (да-да со стиральным – деньги будем отмывать, ха-ха), и всё, безбедная жизнь в твоём кармане, – и сбивает их с пути труженика. 
Ну и Фома, чья тяга к пословицам и поговоркам слишком активно влияла на принимаемые им решения, подбодрив себя пословицей: «Рыба гниёт с головы» (здесь гадать не надо, чтобы понять, чью голову он имеет в виду), – сосредотачивает себя на поиске этого зловещего дона Лизотто и заодно на спине впереди идущего Свята.
И вот они входят внутрь и вошедшему в двери кафе Фоме, и одного пронзительного взгляда из-за спины впереди остановившегося Свята на внутреннюю обстановку заведения хватило, чтобы увидеть то, что Свят не способен увидеть и обнаружить того, кто всем здесь, в этом бандитском притоне заправляет – отдельно от всех, на самом просматриваемом со всех сторон месте, у окна сидящий, невероятно бандитской наружности тип. – Это и есть дон Лизотто. – Быстро сообразив, что к чему, Фома сразу же наделил именем этого бандита, бесцеремонно ведущему себя ко всему тому, что ему попадается в руки – а сейчас ему в основном попадались огромные куски пиццы, которые он безжалостно использовал по своему назначению.
При этом, судя по