Муза

- Это опять ты? – устало произнёс Алексей, отставив стакан с виски.

- Ну да, а ты кого-то другого ждал? – самодовольно усмехаясь, ответил толстоватый неопрятный мужчина.

- Ну, знаешь, надежда умирает последней. Вот скажи мне: почему ты моя муза? Ты ведь совсем не похож на музу.

- Да не уж-то? – саркастично сказал толстяк, взял стакан с недопитым виски. Осушил его в один глоток, шумно выдохнул спиртные пары, и, вытерев губы предплечьем, продолжил: - Опять шотландским балуешься?! Буржуа зажравшийся! Всё шикуешь, кризис в стране тебе нипочём, я смотрю. Люди с голоду дохнут, а он вискарик шотландский лакает.

Алексей ещё раз окинул взглядом гостя, а затем сообщил: - Да… не похож ты на музу! Музы – они изящные, красивые молодые девушки, словно фарфоровые статуэтки балерин. Они вдохновляют писателей на шедевры своим видом. А ты посмотри на себя. Ты выглядишь как среднестатистический алкоголик по соседству: волосатый мужик непонятного возраста, с опухшим лицом, красным носом, торчащими жирными волосами, пивным голым пузом, в грязной растянутой одежде. Ты явно не вдохновляешь. Так музы не выглядят.

- Опять ты за своё, братан. И чем тебе не нравится моё пузико? Ну да, торчит, волосатое. Но я ж - мужик, и оно прям как твоё. Надоел мне твой вечный сплин, и эти твои подколы, - почесывая живот, недовольно сообщил «среднестатистический алкоголик». Он взглядом нашёл бутылку виски, налил себе полный стакан и залпом выпил его. Шумно выдохнув и вытерев губы, - Я твой Муз! Мы это уже давно выяснили. А выгляжу, - хорошо поясню мой недогадливый подопечный писака: я – это ты, твоя копия.

Писатель залился басистым смехом, встал, приобнял Муза за плечо и, подведя к большому зеркалу, саркастично заметил: - И в каком это месте ты моя копия?

В зеркале на них смотрели два противоположно разных человека. Справа был статный ухоженный мужчина, спортивного телосложения, сорока с небольшим лет. Его тёмно-русые, подёрнутыми сединой, волосы были аккуратно уложены. Взгляд ярко-карих глаз был сосредоточен. Гладко выбритое лицо с крупными чертами. Он был одет в строгие классические чёрные брюки и белоснежную рубашку, которая сейчас была небрежно расстёгнута.

Слева стоял типичный алкаш: толстоватый мужчина неопределенного возраста, с отекшим лицом, припухшим носом ярко-красного цвета и недельной щетиной. Его заплывшие мутные глаза были непонятного цвета. На нём была перепачканная, когда-то белая, а теперь серая майка, из-под которой виднелся волосатый пивной живот. Обвисшее чёрное трико было засалено. Потёртые "бабушкины тапочки" одеты на босу ногу.

Муз взялся за резинку растянутого трико. Алексей, увидев это движение, нервно произнёс: - Ээээ, Муз, давай без детальных подробностей нашей похожести. Меня стошнит, если я узрю тебя голым. И уж поверь, виски здесь будут не причём. Побереги мою психику, кошмары ведь замучают.

Алкаш довольно хмыкнул, натянул трико, прикрыв голый живот, поправил волосы и, ухмыляясь, с издевкой выдал:

- Объясняю, писака. Я – это ты! Вот именно так ты будешь выглядеть, если перестанешь писать. Ты ведь помнишь, как твоя жизнь пошла под откос двадцать четыре года назад, стоило тебе забросить своё так называемое «хобби».

Писатель задумался: двадцать четыре года назад он получал своё первое высшее образование…Мужчина вспомнил, что действительно, на третьем-четвёртом курсе ВУЗа он забросил писательство, с головой ушёл в обучение и студенческую жизнь, со всеми вытекающими последствиями. А последствия были, мягко говоря, не очень: он чуть не спился, его уволили с работы, он бросил спорт, подцепил неприятную заразу, его чуть не выгнали из ВУЗа.

Перед глазами Алексея всплыла картина, как вечером он купил в ларьке рядом с домом бутылку водки, желая залить своё горе. В тот вечер, он решил написать письмо своей девушке, наградившей его гонореей, а очнулся только утром, держа в руках охапку трёх новых рассказов. Чекушка так и стояла на столе не открытой. И жизнь потихонечку стала налаживаться. Алексей периодически что-то писал в бессознательном состоянии, поутру обнаруживал, что дописывает очередное произведение. Прочитав которое удивлялся, что это написал именно он. А затем явился Муз, и писательство стало уже на более сознательном уровне. Муз приводил к нему героев, которые показывали рассказывали, а иногда нашептывали свои истории. И отставали, когда их история была полностью написана.

- Пойми уже братан, это не хобби. Я привожу к тебе героев, что готовы поведать свою историю миру, и ты её записываешь. Смирись уже, что твоё творчество именно так устроено и твоя прекрасная Муза – это я! – сказал толстяк, ярко улыбнувшись гнилыми зубами.

«Ну да, моя прекрасная Муза – толстый дворовый алкаш Лёха. Чудесно! Я столько денег потратил на свои зубы, но видимо в итоге это их не спасёт… ох, напрасная видимо трата», - с иронией подумал в ответ писатель.

А Муз продолжил уже серьёзно: - И хватит сомневаться в себе. Героев я тебе привожу, да они сами хотят именно к тебе. Это, потому что у тебя действительно талант, и только ты можешь верно преподнести их истории миру. Наплюй ты на этих критиков! Ну подумаешь, не понравился какому-то Дятлову твой последний роман и что? Дятлов, он же Дятел, говорящая фамилия… Ты для Дятлова писал? Нет ведь! А герою понравилось, он рад. Герой от тебя отстал и уступил место другому. Которого ты почему-то намеренно игнорируешь. Думаешь, если вечерами будешь напиваться, не будешь видеть и слышать истории?

- Почему думаешь? Я не думаю, - я это на практике проверил: напился – и нет образов, нет шёпота в ушах, нет героев, - зло выплюнул в ответ, Алексей, а затем с сарказмом, - Уступил место другому? Ну, знаешь, неправильная ты Муза! Каких ты мне героев подсовываешь? Они все тёмные личности. Их истории – в них нет света. Один мрак, суровый реализм: предательство, слёзы, муки, насилие, кровь, издевательства, убийства. А я, может, света хочу. Про единорогов, скачущих по радуге, и эльфов сказки писать, детские добрые! Тьмы мне и в жизни с моей работой хватает.

Новый герой говоришь… Не герой это! Это маньячила убивающий невинных детей! Ты знаешь, что он с ними делает? Нет? Рассказать? Мне то он рассказал в подробностях! Ещё и картинки нарисовал, яркие такие. Настолько, мать твою, Муз, яркие, что я перед сном напиваюсь, чтобы их отогнать и не слышать его шёпота. И знаешь, что? Герою убийства детей удовольствие доставляют. Меня подташнивает от его истории. Я убить его готов собственными руками! Хватит с меня крови, демонов, маньяков, убийств, суицида. Веди кого-нибудь светлого, иначе писать не буду больше. И точка!

- Ну, знаешь, мы же можем вернуться к предыдущему варианту нашего сотрудничества! – резко выпалил толстяк, брызжа слюной.

Писатель криво усмехнулся, саркастично сказал: - К предыдущему варианту? Это когда ты моё тело и мозг отдавал герою, чтобы так записать его историю?

Муз развёл руками в ответ.

- Не слишком ли нагло?

- Нет, - спокойно ответил толстяк. Подошёл к столу, потянулся к стоящей бутылке с виски. Её тут же перехватил, Алексей, под недовольное хмыканье Муза. Смерив его взглядом, писатель, устало вздохнул, достал ещё один стакан из серванта и наполнил оба. Один вручил Музу, который расплылся в довольной ухмылке. Сделав пару глотков, Алексей серьезно и немного скучающе продолжил:

- Предыдущий вариант… Знаешь, вряд ли сейчас получится. Я не юнец, у которого крышу сносит от гормонов и дерьма в жизни. Своим телом и мозгом сейчас я хорошо управляю, это доказывает и твоя беседа. Давно бы иначе так поступил, если бы мог.

- Раскусил, засранец! – ухмыляясь, ответил толстяк и выпил разом стакан, который Алексей тут же наполнил заново со словами: - Это последний, Муз!

- Братан, ты серьезно хочешь вот так выглядеть? – спросил толстяк, проведя по своему телу руками, отпил из стакана.

- Ты, конечно, неотразим. Другие Музы за тобой наверно бегают толпами. Но ты не в моём вкусе. Думаю, алкаш Лёха был бы непопулярен у моих родных и знакомых, - усмехаясь, ответил писатель. Сев в кресло, глотнул виски и продолжил: - Я серьезно, Муз, устал я от твоих героев. А от последнего у меня вообще мурашки по коже! Кто, по-твоему, будет читать о том, как маньяк вытворяет очень мерзкие вещи с детьми. Не хочу даже произносить вслух то, что он с ними делает. Я тебе скажу кто: педофилы, маньяки и люди с отклонениями, - он ещё отпил немного из стакана, запрокинул голову. Смотря во тьму потолка тихо произнёс:

- Итак моё творчество привлекает странных личностей… На меня недавно вышла секта сатанистов, хотят, чтобы я стал их вожаком, указал им путь тьмы. Я им отказал, конечно. А на следующей день, выходя из подъезда, я нашёл дохлого чёрного кота. Знаешь, такое совпадение пугает, я своих в деревню отправил сразу, на всякий случай. – А затем, устремив серьезный прожигающий взгляд в глаза Муза, жёстко сказал: - Ты хочешь, чтобы я стал кумиром психопатов, педофилов, маньяков, убийц? От меня же все отвернуться! Я бы на месте жены детей забрал и бежал от такого писателя подальше. Это ненормально писать о таких вещах.

- Братан, ты до конца его историю выслушал?

- Издеваешься, да? - Алексей осушил стакан и с силой поставил на стол. Звук бьющегося стекла, стакан рассыпался на осколки, поранив кисть писателя. Мужчина скучающе посмотрел на капли крови, падающие с его ладони.

- Вообще-то нет. Ты не увидел из-за чего герой так с ними поступает, почему ему это нравится. Эти дети не так невинны, как тебе кажется. Это избалованные подростки, они получают по заслугам.

- О, это всё меняет! - Ты это хочешь услышать? Нет, Муз! Это ничего не меняет! – почти прокричал писатель в ответ, зло сжал кулаки. Боль мгновенно пронзила его правую ладонь. Алексей невольно вскрикнул, разжал дрожащую правую кисть. Аккуратно стал вытаскивать впившееся в плоть стекло. Ладонь мелко тряслась, а зубы непроизвольно стискивались от боли. Закончив с осколками, он сделал глубокий выдох и сообщил: - Наоборот, видимо количество тьмы, крови и насилия будет в разы больше, чем мне успели показать. Я реально устал от тьмы, Муз.

Толстяк кинул писателю перекись, а затем бинт. Помогая обрабатывать ладонь, Муз в разъяснительном тоне сообщил:

- Братан, критики, читатели, - они любят твои работы. Ведь лучи света видны лишь во тьме. А в твоих работах они такие яркие, как ни у кого другого. Тебя любят за свет, за лучи, что ты даришь и так искусно ограняешь тьмой. Все твои герои неоднозначны, в них не только тьма. Они не те, кем кажутся вначале. В них есть свет и только ты можешь показать его миру. Этот герой такой же. И ты ведь умеешь опускать жуткие подробности. Пиши пока без них, потом перечитаешь и, если посчитаешь нужным, добавишь. Это же не первая такая история. И не сравнивай ты «детей» из этой истории со своими, у них только возраст совпадает. А этот герой - не останови он так называемых тобой «невинных детей», мир бы погрузился во тьму. Он - жнец. Запиши его историю, братан!

Толстяк завязал узел на бинтах, провёл рукой над осколками. Они тут же склеились обратно в стакан, на стенках которого виднелась кровь.

- А с рукой так сделать не мог? – язвительно спросил, удивленный увиденным Алексей.

- Прости, братан, только неживые предметы. И