Поднимаясь, мужчина всмотрелся в белую пустошь, что была за спиной... Да, ведь он вошел в лес всего лишь на пару метров. Нужно двигаться дальше.
Его тело за ту неделю ужасно преобразилось: некогда пухлые щёки впали, брюхо исчезло, ноги, похожие когда-то на колонны, теперь казались немного кривыми, на руках выступал каждый мускул. Глаза стали подводить, мир вокруг будто загустел, пропал нюх вместе с чувствительностью, и голод, когда-то жуткий его голод стих, слипся, как слиплись, должно быть, стенки его кишок. И те огрызки, которые генерировал мозг вместо мыслей, все были о скорой смерти.
Ночью выпала большая удача - он наткнулся на груду пышущего жаром мяса, убитое животное определить не удалось, да и ни к чему. Горячая кровь обжигала нутро, из-за воспаленных десен было больно пережевывать мясо и мужчина просто проглатывал целые куски, мучаясь от боли. С первым треском ветвей где-то вдали он исчез - проковылял до низины и скатился вниз, а после слушал басистые вздохи зверя, пожирающего неизвестно почему оставленный труп.
Вечером следующего дня южанин уже стоял на краю леса и всматривался в долину. У скалы он заметил движение - люди. Безжизненные глаза его пытались оценить хотя бы примерное расстояние - сколько еще идти ему до тех движущихся точек? А вдруг они его обыщут и заберут то, ради чего он все это сделал? После стольких случайностей рисковать снова - дразнить судьбу. Поэтому глубокой ночью, подобравшись к лагерю чуть ли не ползком и баюкая занервничавших ослов, привязанных к наскоро вбитому в мерзлую землю колу, он осторожно обшарил сумки и скрылся. Через пару минут один ишак все-таки развопился, но разве можно было что-либо разглядеть в этой тьме. На ходу он сосал твердые ржаные хлебцы, поскольку не мог их кусать, и со слезами на глазах вгрызался в кусок копченой ослятины с кулак. К утру он достигнет перевала, а за ним и воздух мягче, и птицы гнездились.
***
Это было похоже на сон. Чистое голубое небо, легкий ветерок, играющий ветвями. Приятно и ненавязчиво греющее солнце, шелестящая роща недавно озеленившихся деревьев.
Услышав детский смех, он тут же поспешил к его источнику. Прячась за густым кустарником, южанин наблюдал за мальчиком и девочкой лет семи, беззаботно играющих в салки на укромной поляне. Звонко лился смех, будто вода шажками стекала меж горных камней. Процесс забирал их полностью, игра поглощала - и не было им дела до войн, до родной деревни, до человека, притаившегося рядом и жадно всматривающегося в их юные лица. То, к чему стремились все тайные искусства, далекое, внеземное мастерство самозабвения - было вот тут, в небольшой роще, в кругу густых зарослей и древесных стволов.
Первой его приближение заметила голубоглазая девочка - она вдруг остановилась и тут же шепнула своему другу, чтобы тот обернулся. Завидев тощее, неровно шагающее существо в грязной одежде, с заросшим лицо и сверкающими глазами, пытающееся что-то промычать, мальчик схватил девочку за рукав платьица и поволок прочь. Через мгновение мужчина остался один, слыша, как дети в страхе продирались сквозь ветви. Связки, что он не использовал который месяц, отказывались работать.
Между деревьями виднелся дом и небольшая пашня, обнесенная плетеным забором. И тучный землепашец, что неспешно шел за плугом, заприметил черноту, затаившуюся меж тополей. Высоко вверху пылала радуга.
- Что это за место, старик? - спросил южанин.
- Земли Маар - ответил тот, не сбавляя хода.
- Проходит ли тут поблизости торговый путь?
- Там - старик указал мясистым пальцем на юг, - дети от тебя убегали?
- Только я высунулся - пустились наутек, - улыбнулся мужчина.
Старик захохотал.
- Разве в такую погоду бывает радуга? - Недоумевающе протянул пришелец.
Пахарь, не глядя, будто это в порядке вещей, сощурил глаз и лукаво спросил:
- Сколько радуг ты видишь?
Подивившись вопросу, южанин все же вновь задрал голову - солнце слепило, а небо пылало бриллиантовым маревом, и можно было услышать далекий вой горящих небес.
- Им... Нет числа. Все вокруг...Ты это слышишь? Трубы?
Все исчезло так же внезапно, как и появилось. Тучный старик безмятежно скалился, протягивая краюху черного хлеба. Путник повращал глазами, легонько двинул ладонью по затылку - ничего. Извечная усталость, головная боль - все исчезло. Будто и не было этого путешествия, забравшего львиную долю его здоровья, и на поясе не болталась медная колба с серебряной водой.
Подул легкий ветерок, шевеля траву и сорняки, пахарь продолжил свой неспешный ход за волом.
Юг ждал.
***
Последние верблюды каравана скрылись за оббитыми железом вратами. Лучник, укутанный в серые тряпки с ног до головы, сквозь тонкую щель для глаз в своем наморднике видел, как старший стражник о чем-то переговорил с безобразным и кривым торговцем.
- Этот торгаш - твой друг? Я его раньше не видел, - спросил стрелок у своего старшего товарища, когда тот поднялся на стену утолить жажду. Командир в его сторону даже не посмотрел.
- Имеет редкий товар, - всматриваясь в переулок, за которым исчез торговец, сказал мужчина. Лучник ухмыльнулся, посильнее запахнувшись от норовящего всюду забиться песка:
- В этом году отвратительное лето. Похоже, быть буре…
Следом за молниями послышался тамтам грома. Вся подноготная заковыристых столичных улиц то и дело освещалась яркими всполохами белого света. Бездомные вместе с собаками прятались от дождя в подвалах, кто-то даже залез под брошенную телегу с выломанным колесом. Вода потоками бежала вниз по камню мощеных улиц, унося всю пыль и сор к люкам.
Лишь единицы сохранили сон в эту ночь, даже краем блуждающего сознания не подозревая о беснующейся погоде. Большинство же людей с никак не иссякающей тревогой ворочались в своих постелях, смотрели в окно и тщетно пытались заснуть. Даже император, в этот раз избравший для сна нижние покои, уже прояснившимся взглядом метался по потолку, чьи великолепные узоры перекосил мрачный сумрак.
И сквозь все это, невзирая на промозглый ветер, пробиравший до самого нутра, шел человек. Проходил он улицу за улицей, хлюпая сандалиями и вздрагивая при особо сильном громе, потрясающем перепонки, пока наконец не остановился перед старым покосившимся домиком, что близ пристани. Щербатые стены его поросли диким виноградом, крыша провалилась. Утопая в грязи и едва не падая, человек отворил то, что осталось от входной двери, и вошел в глухую темноту дома, то и дело ворошимую выкриками грозы. В кладовой, где шума дождя почти не было слышно, он раздвинул доски в полу и спустился вниз по шаткой лестнице. Где-то вдали отчаянно боролся с тьмой маленький огонек.
Полуденный торговец, который еще сегодня плелся в самом хвосте каравана, теперь сидел, опустив плечи, на мешке соломы. У его ног горела лампа, освещая полусонное лицо, обрамленное густыми вьющимися волосами. Человек наслаждался подземной прохладой и свежестью бури, которая проникала сюда через ходы, выводящие к морю. По здешним туннелям гулял ветер.
-... я слышал от него нелестные высказывания в адрес герметистов, и откровенные язвы среди приближенных. Эрик лицемерен, труслив и тщеславен, он куда дальше от своего бога, чем те, за кем он охотится, - говорил гость, положив на камень снятый с пояса кинжал и сбросив насквозь промокший плащ.
- Мы не имеем ничего общего с последователями Гермеса и Тота, - отвечала ему коротко стриженная рыжеволосая девушка с немного охрипшим от простуды голосом, - хотя, конечно, Эрику..
- Конечно, ему плевать. И почему только столь великая власть достается таким идиотам. Гнилая собака этот Эрик. Помяните мое слово, сегодня зловредные шуточки в адрес представителей остальных учений, а завтра мечи и смерть врагам, внимание, нашей страны.”Искусителям, лжепророкам”. Стоит только чуть-чуть им усилить свое влияние, как в нем начинает бурлить злоба, - гость замолчал, увидев, что человек, которого он сегодня пропустил вместе с караваном, желает говорить.
- Все это неважно, - начал торговец, - пока о нас никто не знает. Да, те слова, что мы употребляем для обозначения тех или иных субстанций, порой имеют религиозные корни, и это сработает на стороннем наблюдателе, но ни в коем случае нельзя допускать того, чтобы с нашим искусством кто-то познакомился ближе дозволенного. Особенно если этот кто-то - из дарниссийцев.
- Несомненно, учитель. Наша сила - в незаметности. Но и это не так важно, как ваши исследования. Если потребуется, вы знаете, я пойду на все. И простите, что отсутствовал, когда вы отправлялись в путешествие. Уж я бы точно не позволил вам идти одному, - говоря это, командир стражи попеременно смотрел на двух мужчин, также находящихся в этой небольшой, освещенной огнями пещере.
- И ты, Юриэл, не смог бы меня остановить. Гидраргирум - далеко не единственное, что я нашел в своем походе. Но об этом после. Скоро гроза утихнет, и дождь перестанет, улученные нами часы уже подходят к концу. Нас всех ждет работа. Как видите, я вернулся, и думается мне, что искания наши подходят к концу. Мэрилен, все по-прежнему?
Ответила одна из сидевших на устланных тряпками скамьях худая женщина: - Все так, как было до вашего ухода. Даже не прибирали. Слуги прежние.
- Превосходно, - заключил тот, кого называли учителем, - Симон, Эвристиан, покажите мне завтра, чего вы достигли.
В этот момент из-за спин людей раздался голос следящего, что скоро, похоже, буря ослабнет. И главные члены ордена стали постепенно расходиться.
***
Он вышел на террасу, вдыхая прохладный ночной воздух. За широкими листьями пальм чернела река, всюду, куда хватало глаз, была сочная растительность, позади спал город, и лишь вдалеке, не глазами, а скорее умом он видел пустыню песков. Со времени возвращения он вместе с учениками открыл множество различных соединений. Они изучили их свойства, чему-то даже нашли применение, но знал ли кто из них, каким видел их искусство он. Орден процветал, они были на передовой развития науки о превращениях…
Ему не хватало воздуха, он стоял голый на каменном полу крыши особняка, позади валялись осколки колб и реторт, продрогшее тело била судорога. В порыве невыносимой боли, ведь порождать что-то живое всегда больно, он схватил нож, поставил одну из немногих уцелевших колб на пол и порезал тыл своей кисти над ее длинным горлышком. Тонкой прерывающейся струйкой закапало его существо в сосуд с лишь ему известным содержимым. Затем он намертво закрыл колбу пробкой и потерял сознание.
Еще было темно, когда в голове зазвучал голос, что неустанно призывал его к пробуждению. Перевернувшись на спину, он все еще ощущал наслаждение от того блаженного сна, который постепенно растворялся в предрассветном воздухе. Голос назвал его имя.
- Да? - Тихо ответил он, глядя в небо.
- Я - гомункул, - прогремел голос внутри, если только мысли могли греметь.
Посмотрев на рядом стоящую колбу, в которой находилось нечто вроде постоянно кружащегося дыма, алхимик сел и коснулся ее рукой.
- Со мной что-то случилось, я себя не контролировал. Я плохо помню. Разве может из человеческой крови и алхимической смеси родиться нечто живое, а тем более разумное! В склянке!
- Но ты же сейчас разговариваешь со мной.
- Разговариваю… Но ведь я молчу. Ты в моей
