Ожесточённый предательством Гизелы Конрад перестал относиться к женщинам, как к высшим существам. Подстёгиваемый обидой и озлоблением, молодой маг начал вести образ жизни, изматывающий его, но создающий иллюзию осуществленной мести. Позже Виттельсбах признавался, что это было глупой ребяческой бравадой, но в то время использовал всех, кто, на свою беду, попадался ему на пути. Конрад не тратил силы на обольщение жертв, женщины сами бросались на шею красавцу-чародею, а он, насладившись их телами, откидывал каждую, как использованную салфетку. Мага не интересовал ни возраст, ни общественное положение: проведя час с сорокалетней дамой из высшего общества, он вскоре укладывал на спину восемнадцатилетнюю простушку. И ни та, ни другая не удостаивались повторного визита. Сил хватало на всех, Конрад был молод и крепок.
Но однажды чародей столкнулся с сопротивлением. Он не сомневался, что понравился девятнадцатилетней Марии, но девушка не хотела уступать. Заинтригованный этой, как он считал, игрой, маг даже вышел за рамки им самим установленных правил, ухаживая за неприступной. Конрада изумляла её стойкость, и он невольно почувствовал навсегда, как он думал, исчезнувшее уважение к женской чистоте. Миновал месяц, а Виттельсбах находился всё так же далеко от цели, как и в момент знакомства, что подстёгивало его ещё больше.
И, наконец, наступила минута, когда он почти осуществил свой план. Провожая Марию, Конрад заметил, что окна её дома темны. А это значило, что сегодня девушка ночует одна. Та колебалась, но всё же пригласила мага войти.
О произошедшем после волшебник всегда вспоминал, краснея от жгучего чувства стыда. Для сильного мужчины не составило труда справиться с хрупким существом, но когда полуобнажённая, сопротивляющаяся жертва закричала от боли, чародей словно увидел себя со стороны. Возбуждение разом схлынуло, оставив лишь отвращение к себе и своему поведению. Как такое могло произойти с ним, никогда и никому не причинявшим вреда? Его заставили страдать, но в чём виновата эта несчастная девочка? Почему она должна расплачиваться за чужие ошибки? И как он посмел отнестись к человеку, как к вещи?
Конрада потрясло собственное падение. Осторожно укутав девушку покрывалом, он взял её на руки и долго укачивал, как ребёнка, повторяя:
– Прости! Прости меня!
И держал до момента, пока та не перестала дрожать и не прижалась доверчиво к его груди, обхватив рукой за шею. Нежными прикосновениями маг принялся лечить им же самим нанесённые повреждения, а Мария смотрела на него широко открытыми глазами, в которых не отражалось ни страха, ни удивления его способностями. Когда он закончил врачевать, девушка, приняв решение, скинула покров.
Ночь была восхитительной: без злобной страсти, некогда доставлявшей чародею мстительное удовольствие, наполненная нежностью и ещё чем-то неуловимо прекрасным. И Конрад не смог уйти.
Миновал месяц, и однажды Мария спросила:
– Мой прекрасный принц, кто такая Гизела?
Он отшатнулся.
– Откуда ты...
Мария ответила грустно:
– Иногда ты называешь меня этим именем.
Маг ахнул. Ещё одна жестокость, неосознанная, но болезненная для подруги. Что Конрад мог ответить? Лгать он не умел. И, не вдаваясь в подробности, объяснил:
– Это женщина, которую я любил. Но она предпочла мне другого.
– Мне жаль, – тихо сказала Мария. – Она просто не понимала, какое сокровище теряет.
И, обняв мужчину, прошептала ему в плечо:
– Я люблю тебя!
Конрад был противен самому себе. Не желая причинять девушке лишнюю боль, он промолчал, отвлекая её поцелуями. И с этого момента следил за словами, срывающимися с губ в минуты страсти.
А вскоре в его жизни появились Морсатр и «Серви ноктис». Виттельсбах ушёл, пообещав Марии:
– Я вернусь...
Он вернулся через год. Чародей стоял на пороге, боясь постучать, но, наконец, решился. Открыла ему молодая светловолосая женщина. У Конрада возникло дежа вю: не слишком давно он так же вошёл в другой дом, где его ждало разочарование. И маг не ошибался, предполагая худшее.
– Два месяца назад их семья уехала, – сообщила незнакомка. – Ребёнок сильно болел и нуждался в морском воздухе, вот они и переселились за рубеж.
– Ребёнок? – недоумевающе переспросил Конрад. – Чей ребёнок?
– Той молодой женщины – Марии. Сынишка появился на свет очень слабеньким.
– Спасибо, – прошептал чародей.
Когда дверь захлопнулась, он долго стоял, опершись об ограду, не в силах двинуться с места. У Марии родился малыш – его сын! Безумная радость боролась в душе Конрада с опасениями, что он не сумеет отыскать подругу. Боги великие, да он даже не знал её фамилии!
Предвидения мага оправдались: найти безымянную семью за границей оказалось невозможным даже с магическими способностями. Мария с сыном были потеряны для Конрада навсегда.
Скрипнув зубами, Виттельсбах переместился в другой отрезок прошлого. Он видел Майделя во всей его красе.
– Ты поражаешь меня, Кон!
Вольф метался между окнами и дверями гостиной Гейдельбергского замка.
– Казалось бы, твоё предназначение ясно, и всё же ты по-прежнему отказываешься присоединиться к «Серви ноктис». Но, если уж мы так тебе ненавистны, почему ты не с филиями?
– Я – тёмный, – угрюмо отвечал Виттельсбах, – там мне не место.
– Значит, ты должен быть с нами…
– Я никому ничего не должен….
Подобные разговоры повторялись еженедельно в течение полугода после первого визита Вольфа.
– Конрад, послушай, ты мне нужен. Я не предлагаю тебе участвовать в операциях. Но иногда необходимо, чтобы кто-то свежим взглядом посмотрел на ту или иную ситуацию со стороны. Ты мог бы стать моим советником. Это ни к чему тебя не обяжет, и ты уйдёшь, когда захочешь.
– Это правда? Ты обещаешь?
– Ну, конечно же…
« …нет», – добавил про себя Морсатр и продолжил вслух:
– Ты мой друг, Кон. Признаю, я не всегда вёл себя корректно, тебе есть на что обижаться, но сейчас меня всерьёз беспокоит твоё затворничество. Ты ведь не часто видишься даже с отцом и братом, не так ли?
– Точнее, они не жаждут встреч с инквиетумом.
Майдель печально взглянул на товарища.
– Я же говорил тебе, что стезя неприкаянного гибельна. И это нужно оставить в прошлом. Позволь помочь тебе вернуться к жизни, принять в ней активное участие…
– Под личиной тёмного? Не вариант.
Морсатр взорвался:
– Как знаешь! Я устал тебя уговаривать. Ты просто боишься. Прятаться от мира – трусость!
Глаза Виттельсбаха засверкали.
– Я никогда не был трусом, никогда не уклонялся от боя! – зарычал он.
– От боя, возможно. А от жизни? Это тоже сражение, и его надо выиграть. С чего ты взял, что всё и всегда будет получаться, как ты задумал? Иногда приходится мириться с неудачами, чтобы, в конце концов, добиться своего.
Конрад с удивлением смотрел на Майделя. Казалось, Вольф вполне искренен и, действительно, хочет его поддержать. Позже маг признавался Лёвенштайну, что в тот период беспросветного существования встряхнул его именно дукс. Он сумел найти нужные слова и вывести чародея, как ни парадоксально, на свет ночи. Чем бы ни руководствовался тогда Майдель, он поступил по-дружески, и Виттельсбах, поверив ему, оказался в рядах «Серви ноктис».
Свою ошибку он осознал менее чем через год. Морсатр, не нуждающийся в подсказках, не интересовался мнением товарища, требовал крови, и между двумя сильнейшими начались бесконечные баталии: Майдель едва ли не ежедневно отдавал Виттельсбаху жёсткие приказы, а тот отказывался их выполнять. Отношения стали натянутыми, каждый из противников старался задеть другого, и всё-таки сдаваться обстоятельствам и уходить Конрад не спешил, считая бегство недостойным финалом.
Однако номинальность должности советника чародей чувствовал всё острее. Его планы Морсатра не занимали, поправки к операциям игнорировались, со всеми вопросами сервиноктисы шли не к Виттельсбаху, а напрямую к дуксу. И, в конце концов, Конрад решил, что инквиетум – это не образ жизни, а предназначение.
Обречённый на непонятость, он стал всё реже появляться в Эренфельзе, не отвечая даже на зов оттуда. Именно тогда маг сблизился с иллюминасом «Филии луцис». Сейчас, когда чародея ещё тянуло к общению с близкими по духу людьми, такого человека он и нашёл в Лёвенштайне.
Искушённый старик поначалу с недоверием отнёсся к молодому колдуну, но, пообщавшись с ним, изменил точку зрения. Тёмный маг оказался не тёмным. Даже в некоторых светлых гнездилось больше мрака, чем в этом заблудившемся молодом человеке.
Волшебник ломал голову, как вывести несчастного на путь истинный. Проблема заключалась в том, что при всех достоинствах: храбрости, правдолюбии, разумном романтизме, умении сопереживать, а также уме и образованности в голове Конрада была полная каша из понятий чести, преданности и мужества, нелепость части которых подкреплялась неимоверным упрямством и непоколебимой уверенностью в своей правоте. Из этого выстраивались цепочки, не позволяющие иллюминасу воздействовать на чародея.
Тот считал, к примеру, что если руки его однажды обагрила кровь, то он тёмный. Тёмный маг принадлежит ночи, значит, должен ей служить. А если так, то не имеет морального права активно помогать свету. Потому-то Виттельсбах и встретил в штыки предложение Лёвенштайна стать перебежчиком и заняться шпионской деятельностью. Предательства, как он его понимал, кодекс чести чародея не допускал.
Отчаявшись, иллюминас предложил романтический выход. Формально оставаясь слугой ночи, Конрад мог заниматься тем, что дарило бы ему вдохновение. К примеру, строить замки, как его предок Людвиг Баварский. Или писать музыку, стихи, книги. Или, наконец, заниматься научной работой, приносящей пользу магическому сообществу и человечеству в целом.
[justify]Чародей загорелся этими идеями. Правда, композицию Виттельсбах отверг сразу, поскольку дурно владел музыкальными инструментами, влечения к поэзии после того, как попрали его чувства, маг не испытывал, а проза совершенно не привлекала. Мысль о зодчестве занимала его немного дольше, но, в конце концов, Конрад пришёл к выводу, что, пожалуй, время
