почему помнятся такие незначительные, в общем, моменты? Почему не один, не два и не десять раз Антон нетерпеливо ожидал ПРОПУСКА туда, на полузаросшую лесную просеку?.. Солнечный свет рассеивался в листьях подросшего молодняка. От этого всё вокруг казалось немного нереальным, зыбким, трепещущим. Они ехали по лесной тропинке в горку и на этой просеке решили отдохнуть. Антон знал, что там по краям полно земляники. Он и предложил землянику – без всякой, ей-Богу, задней мысли. Ленка согласилась. Они слезли с велосипедов и свернули на просеку, ведя свои машины за рули. Уже шагов через десять по сторонам замелькали красные точечки. Они положили велосипеды на землю и поползли на четвереньках под кусты – набрать полную пригоршню и закинуть ее разом в рот, чтобы как следует почувствовать божественный вкус и аромат, чтобы во рту потом ещё долго пахло – не пахло, нет, благоухало, благовоняло, веяло!..
Пригоршни набрались почти сразу. Они уселись у велосипедов и зачмокали. Антон заметил, что одно колесо ещёе крутится. Так мало времени прошло!.. Он проглотил землянику и неожиданно для себя потянул Ленку к этому колесу. (Уж что виделось тогда Антону в этом колесе, неизвестно. Может быть, что-нибудь, связанное с судьбой, роком, фатумом, предопределением). Вроде бы очень неловко он опрокинул её головой на послушно остановившиеся спицы, но как-то удивительно ловко и точно поцеловал в суховатые губы. И она – неожиданно умело, обжигающе ответила. Ее горячий язычок будто ужалил Антона в небо. Его именно что обожгло, и он приподнялся на локтях, чувствуя, как кружится голова и плывет земля.
- Никогда больше так не делай, - прошептала Ленка, но это была, конечно, совершенная формальность. Оба они почувствовали: произошло что-то настолько значительное, что сразу продолжать это было бы кощунством и профанацией.
«Полынный мед, полынный мед», - повторял про себя Антон, уже катя на велосипеде за Ленкой. Это было явно литературно и неверно по существу, но почему-то хотелось думать именно так. И перед глазами всё время кружилось колесо, шелестя спицами по траве…
Самое интересное, что ничего больше никогда у Антона с Ленкой не было. В том смысле, что больше он даже не делал попытки целоваться. Так-то они ещё встречались. Антон помнит, например, какие-то розы из бабкиного цветника, которые он ездил дарить ей рано утром. Он знал, что она спит наверху, в мансарде, и долго кидал ей в окно камешки. В конце концов она высунулась – заспанная, в халатике, и ее прекрасные веснушки были видны почему-то более отчетливо, чем обычно.
А больше вроде бы и вообще ничего не было. Кажется, кто-то из приятелей проболтался о его истинном возрасте и сознался в этом ему. Может быть, он постыдился продолжать. А может быть, просто она куда-то уехала. Например, в Москву – действительно поступать в институт.
Но хоть ничего больше и не было, Антон, возвращаясь Туда, не испытывал никакой тоски. Вернее именно поэтому-то и не испытывал. Не было никаких тоскливых тягомотных продолжений, как с Женей Петровой. Не было и финала. Здесь все осталось в одном мгновении, и вернуть это мгновение, совершенно свободное от лишних нюансов, он мог всегда. Стоило только сосредоточиться. Что Антон и делал регулярно и с удовольствием, пользуясь пока еще, слава Богу, не потерянным ПРОПУСКОМ. Пожалуй, туда, на эту заросшую узенькую просеку он уходил чаще, чем куда бы то ни было…
Но были, конечно, и другие дороги. ПРОПУСК мог предстать, например, старой дедовской финкой, принесенной с войны. Финка была самодельной. Ручка набрана «из танкового стекла» (Так говорил дед, и Антон так запомнил, хотя никогда не понимал, что это, собственно, значит). Лезвие – немецкая сталь. Антон давно потерял ее по частям: сначала саму финку (он брал ее, дурак, шастая за грибами!), а потом и ножны. Но она тоже частенько являлась ему и становилась ПРОПУСКОМ в другую реальность.
Земля-2
Хорошо бы однажды проснуться на знакомой террасе и увидеть за стеклами в крупную клетку знакомую картину. Вот, слева, та самая антоновка. Она оказалась мощнее всех яблонь, посаженных в пятидесятые годы. В своём расцвете она давала баснословные урожаи. Теперь – меньше, но зато она приобрела коряжистость, основательность, прочность. А вот, напротив, почти у самого дома, сосна. Кстати говоря, тоже самая мощная на участке. С террасы видна только часть ствола, и вполне можно представить себе гигантскую, уходящую вниз, в пропасть, и вверх, в небо, секвойю…
Проснувшись же, интересно было бы внезапно понять, что все так, как обычно, да не совсем. Деревья, кусты, цветы – те же, а вот в людях что-то изменилось. И это становится понятно, как только выйдешь за калитку на обычную утреннюю речную прогулку. В упор не узнаёт товарищ детства. Зато кидается с объятьями совершенно не знакомая красавица. Назойливо верещит мобильник (не было у Антона никогда мобильника!). Вдобавок сразу за калиткой «пасут» двое сдержанно-бандитского вида. Ну, и начинаются приключения…
Короче говоря, интересно было бы попасть на параллельную Землю, Землю-2. (Впрочем, может быть, и –5, -6 и т.д.) Там всё почти так же, как у нас. В смысле объективном, то есть природа, основные события и т.д. (Здесь мы не пойдём за Шекли и даже за Брэдбери не пойдём). А вот поведение человеческое смещено. И смещены, соответственно, людские биографии. И Антону предоставляется возможность на этой Земле-2 делать то, что не получалось на Земле-1. В частности, он много дерётся (всегда чурался драк). Уверенности с женщинами у него побольше, чем у Джеймса Бонда. (Сами понимаете, насколько это далеко от основного варианта). А главное – он живёт, живёт ежедневно и еженощно. Без рефлексий и тоски,и уж тем более без запоев. (Хотя пьёт он здесь – ого-го! Пьёт, да не пьянеет) Ну и так далее, как писал, гм-гм, Воннегут. Кажется, такие психические явления объясняет теория компенсации…
Описывать это подробно не имеет смысла. Приключения на Земле-2 никогда не повторяются, хотя архетип остается тот же самый: цельность, рисковость, победоностность. Характерно то, что и в этом случае действие происходит в знакомом дачном поселке Заборье…
Да, для кого-то это называлось дачей. Для Антона же, повторюсь, это была самая настоящая Родина. Причём навсегда утраченная. История постепенного разрушения, осквернения и наконец продажи дачи – слишком больная тема. Тем более, что Антон сам приложил к этому руку. Немного утешало лишь то, что всё равно в последние годы речка Рожайка стала грязной и заболоченной, и купаться там было уже неприятно. Плотина тоже состарилась от времени, и её вот-вот собирались разрушить…
Однако мы слишком уж далеко ушли от темы и ещё дальше – от жанра..
Среди всех прошлых и нынешних документов был у Антона один, которым он крайне дорожил и пользовался им почти ежедневно. Это Чужое пенсионное удостоверение, подаренное Антону соседом по пьянке. Тот легко мог получить себе дубликат, и поэтому совесть Антона не мучила. А ценность этого документа – при нынешней жизни Антона – была невероятно высока. Он ездил бесплатно на всех видах московского транспорта! Сначала побаивался, что начнут сравнивать возраст, но скоро убедился: достаточно было махнуть перед контролером в метро или кондуктором в автобусе зелёной книжечкой, как они даже несколько смущенно признавали право Антона на бесплатный проезд. Никто и не думал заглядывать внутрь!.. Вот эту «пенсионку» Антон боялся потерять до дрожи, потому что жизнь его была и так тяжела, а вынужденная плата за проезд сделала бы её ещё напряжённей… Впрочем, с недавнего времени этот документ в связи с новыми российскими законами утратил статус универсального проездного. Антон ожидал этого удара и, как мог, подготовился. А потрепанную зеленую книжечку навсегда бережно отправил в архив…
Этот пассаж, как мне кажется, ставит точки над «i» в социально-психологической характеристике героя. Конечно, полноценного физиологического очерка не получилось. Получилось вообще чёрт знает что! Какой-то винегрет из необязательных эпизодов, не идущих к делу воспоминаний. И ведь теперь не сократишь, как надеялся в начале писания. Все, чёрт возьми, увязано, хоть и какой-то глупой увязкой… Глупая-то она глупая, да попробуй – тронь. Вообще всё враз рассыпется. Вот каково оно бывает, когда автор слишком доверится душевным изгибам героя. Потеряет, так сказать, над ним контроль. Это говорит об одном. Не умеет автор сочинять физиологические очерки. Не дано. Однако название жанра в подзаголовке – из чистого упрямства – сохраняю. Да какое-нибудь другое-то сюда и совсем не идет. Засим, как говорится, dixi.
