ли, моете?
СВЕТА. Мам, отцепись, а.
ЛИДИЯ. Чего отцепись – я в своём доме с родной дочерью разговариваю. Юрка, скажи мне как мужчина, если женщина не пьёт и не курит, она предпочтительнее для мужчины или нет?
ЮРКА. Никогда об этом не думал.
ЛИДИЯ. Ну, а ты подумай. От неё же не воняет там куревом да водкой.
СВЕТА. Мам, я курю – и к чему ты это?
ЛИДИЯ. Да так… Бабаев мне говорит – я, говорит, курящих женщин на дух не переношу. С юности, говорит, их сторонюсь. Говорит, как будто с пепельницей целуешься. Врёт, поди, а?
ЮРКА. Ну, он же не курит, а я курил.
СВЕТА. Мам, даже если ты гинеколог, а его бывшая жена продавщица в овощном магазине – это ничего не значит.
ЛИДИЯ. А чего же значит? Любовь, что ли?
СВЕТА. Хотя бы любовь.
ЛИДИЯ. Да ну на хер со своей любовью – отец твой говорил, что меня любит, а к матери вон на Урал сбежал и носу не показывает.
СВЕТА. Значит, разлюбил.
ЮРКА. Мужчины не любят долго сидеть на одном месте.
ЛИДИЯ. Чего ты городишь-то! Хочешь сказать, от Светки тоже убежишь? Мой отец с Анной всю жизнь прожил. Она вон ему рога ставила с этим со счетоводом Гороховым, а он, дурак, верил ей.
СВЕТА. Мам, откуда ты знаешь. Чего ты себя накручиваешь. Просто ты искала мужиков, которые к тебе были равнодушны.
ЛИДИЯ. Зачем это?
СВЕТА. Потому что ты упёртая. Ты упрёшься в одно место – и давишь, и давишь. Ты всё время кого-то заставить хочешь. Ах, ты не любишь, значит, полюбишь!
ЛИДИЯ. Я Козерог, что я с собой сделаю.
СВЕТА. И что? А я Лев, я в роскоши люблю жить: я что, грабить должна идти, если у меня шиш в кармане?
ЛИДИЯ. Да я страдала с твоим отцом, а не жила – «упёртая»! Твой отец просто эгоист махровый – даже цветок за всю жизнь не подарил. Хоть бы раз его попрекнула. (Пародируя бывшего мужа.) «Ой, Лидочка, у меня язва, мне волноваться нельзя». Я ему супы в отдельной кастрюльке готовила, котлеточки на пару̀ – тьфу! А к матери уехал и уже, говорят, бабу какую-то нашёл. Сука он! Месяцами со мной не спал! Как же он там бабу-то нашёл, а? Юрка, скажи, сколько нормальный мужчина может не спать с женщиной?
ЮРКА. В армии я два года не спал с женщинами.
ЛИДИЯ. Ну, там вас бромом поили, чтоб не страдали, я знаю. Вот нормальный мужчина моего возраста, вот если он не импотент, вот как он может месяцами не спать с женой, которая лежит у него под жопой – как? Мастурбирует, что ли?
СВЕТА. Мам, не ори, Дашку разбудишь.
Во внезапно наступившей тишине слышно, как в замочную скважину вставляется ключ. Лидия Петровна приставляет палец к губам, мол, «тихо!» и идёт на кухню. Входная дверь медленно отворяется и входит бабка Анна в своём плащике. Она старается быть неслышной, и на цыпочках крадётся к себе в комнату. Сзади к ней так же неслышно подкрадывается Лидия Петровна и хватает её за шиворот.
ЛИДИЯ. А ну признавайся – куда ходила?
АННА. Батюшки!.. Лидочка, не погуби.
ЛИДИЯ. Говори, где моталась?!
АННА. Лидочка, я к подружке зашла. Я не была у Горбоносовой. Христом богом клянусь.
ЛИДИЯ. Ты мне богом здесь не клянись. Ты своим поганым ртом не имеешь права даже слово это произносить. Точно у Горбоносовой не была?
АННА. Точно. Клянусь. Отпусти, Христа ради!..
Лидия Петровна цепко держит плащ своей матери и мотает её из стороны в сторону.
ЛИДИЯ. Я тебе не верю! На колени становись, гадина! Живо становись!
Бабка Анна встаёт на колени и молитвенно складывает ладони.
АННА. Вот. Клянусь тебе… Лидочка, я к подружке зашла, ещё с бывшей своей работы. Чайку попили.
ЛИДИЯ. Чего ты врёшь-то, паразитка!
АННА. Вот. Перекрещусь тебе. (Крестится.)
ЛИДИЯ. А может ты у Игорька у своего была?
АННА. У какого Игорька?
У бабы Анны мгновенно поменялось выражение лица с молитвенно-сиротского на тупо-удивлённое.
Не знаю я никакого Игорька.
ЛИДИЯ. Не знаешь? Вот с таким вот шрамом на лбу. Щёки обвислые, как у алкаша.
АННА. Что-то я не пойму, о чём ты говоришь. (Она невозмутимо встаёт, как будто и не становилась только что на колени и не плакала о пощаде, и отправляется к себе в комнатку. Ворчит на ходу.) Навыдумывают ерунды какой-то и валят всё на меня…
ЛИДИЯ (обескураженно). Вота, вота… Светка, ты видела?
СВЕТА. Мама, я в ваших концертах не участвую.
ЛИДИЯ. Всю руку об неё сломала. Костлявая, как будто из камней сделали её… (Трясёт своей ушибленной рукой.) Господи, когда уж бог приберёт это исчадье.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
Прошло несколько дней. На улице сильный ветер – видно, как гнутся деревья за окном. В стекло бьют редкие, но тяжёлые капли дождя. Лидия Петровна сидит на кухне и пьёт чай вприкуску с блинами. Юрка раскрашивает сделанную из гипса африканскую маску в зале.
ЛИДИЯ (разговаривая из кухни). Юрка, ты куда в такую погоду жену отправил? Да с ребёнком ещё.
ЮРКА. К подруге пошла. Сколько дома сидеть.
ЛИДИЯ. Обманываешь меня. К Корчевскому она пошла. Я знаю, он вчера из Москвы приехал. Мне люди всё докладывают. А ты не знал как будто? Чего молчишь?
ЮРКА. Лидия Петровна, я о другом думаю.
ЛИДИЯ. Смотри, пол не уделай мне. Насчёт Москвы пошла разговаривать?
ЮРКА. Наверно.
ЛИДИЯ. Ну и дураки, в Москве сейчас одни бандюки собрались. А ребёнка чего, в приют, что ли?
ЮРКА (в бессильной злобе, про себя). Твою-то мать…
ЛИДИЯ. Ей надо ясельки хорошие. Тут-то у меня знакомых полно, в любой ясельный садик хоть сейчас. Могу и с нянькой на дом договориться… (Ждёт ответа.) Прямо клещами из тебя слов не вытащишь.
ЮРКА. Корчевский обещал помочь.
ЛИДИЯ. Иди блинчиков поешь. Тёпленькие ещё. С маслицем.
ЮРКА. Спасибо. Я сытый.
ЛИДИЯ. Ну-ну… Смотри, как бы твой Корчевский Светку не охмурил. Он ещё до Валерки всё вокруг её охаживал. Он видный, высокий. У нас на заводе, знаешь, как за ним девки бегали.
ЮРКА. Она не в его вкусе.
ЛИДИЯ. Да прям! Он, поди, нарочно так сказал.
ЮРКА. Он мальчиков любит. Кроме вас об этом все уже давно знают.
Пауза. Лидия Петровна поперхнулась, и стучит себя в грудь кулаком.
ЛИДИЯ (откашливаясь). Косточка, что ли?.. Вот… И вас Москва до свалки доведёт… И я тут помру от обжорства.
ЮРКА. Мы будем приезжать.
Лидия Петровна входит в дверь залы, и наблюдает за Юркой, облокотившись о дверной косяк.
ЛИДИЯ. Ну что, Айвазовский, рисовать-то меня когда начнёшь? А то уедешь вдруг.
ЮРКА. Вам же картины мои не нравятся.
ЛИДИЯ (невинно закатывая глаза). Ну уж и сказать ничего нельзя. Светка вон в горячке меня чуть не отлупила… (Помолчав немного.) Мне больше всех та вон картинка нравится.
Лидия Петровна кивает головой в сторону картины, на которой изображено что-то абстрактно-космическое.
Когда долго смотришь, как будто улетаешь куда-то.
ЮРКА (скрытно и довольно улыбаясь). Называется «Космические грёзы». Я в состоянии медитации писал.
ЛИДИЯ. А ты лицо-то сможешь нарисовать?
ЮРКА (криво усмехнувшись). Хы, Лидия Петровна! – да хоть щас.
ЛИДИЯ. Ну, переодеваться мне, что ли?
ЮРКА. Переодевайтесь.
ЛИДИЯ. Может, в зелёное, поспокойней?.. Или в красное лучше?
ЮРКА (подумав). В синее.
ЛИДИЯ. Ну, в синее так в синее.
Лидия Петровна идёт к себе в комнату переодеваться, и говорит уже оттуда, одновременно примеряя разные платья.
ЮРКА. Да пошутил я, в какое оденетесь…
ЛИДИЯ (переодеваясь). Не пойму я тебя, Юрка: замужнюю девушку вроде как охмурил, а с женщинами постарше обращаться совсем не умеешь.
ЮРКА (тяжело и безнадёжно вздыхая). Я не умею охмурять.
ЛИДИЯ. Ой, не умеешь. Светка, что ли, тебя охмурила, от мужа увела? Валерка-то моряк: из плаванья, знаешь, сколько всего привозил. Не пил, не курил. Не каждая ведь такого мужика на артиста променяет.
ЮРКА. Лидия Петровна, мы существуем в других понятиях: любит не любит, нравится не нравится.
ЛИДИЯ. Дак что ж по-вашему: сегодня одну полюбил, завтра другую, послезавтра за третьей пришарманился. Юрка, так ведь себя истратишь – до старости лет не хватит. Уж мне в смотровом кабинете чего только про своих мужей не рассказывают. Одна пришла с большой пуговицей от пальто – где думаешь – в интимном месте… (Смеётся.) Прям как в анекдоте… Муж, говорит, дурак прикрутил себе, чтоб приятно мне сделать. Я говорю, чего ж у него совсем эрекции, что ли, нету?.. А она говорит, в молодости зато по девкам летал как петух в курятнике…
ЮРКА (с желчной ухмылкой). У меня особый способ есть, как не истратиться.
ЛИДИЯ. Да ладно. Поделись с больными своим способом, глядишь, и денег заработаешь.
Лидия Петровна появляется в ситцевом девичьем платьице: коротенькое, с огромными лиловыми цветами – явно, одето не по возрасту и не к месту.
Что за способ такой?.. Или секрет огромный?
Юрка тупо смотрит на неё, не понимая, что делать дальше. Лидия Петровна воспринимает это как победу своего женского оружия.
(Игриво улыбаясь.) Слишком вызывающее, наверно?.. Что уж: жёлтое ярко будет. А всё остальное – мусор один.
ЮРКА. У вас прекрасный вкус. Что надо.
ЛИДИЯ. Ну так: я когда в театральном кружке занималась, мне хорошие роли давали. Я бы в театре уже народной артисткой была бы.
Лидия Петровна сама берёт стул и ставит его посреди комнаты. Садится на него так, словно в сильно опьянённом состоянии: широко расставив ноги и вытянув их вперёд, руки опустив вниз как плети. Голова свалена набок.
ЮРКА. А глаза-то закрыли зачем? Я же не гипнотизёр.
ЛИДИЯ. Так я не знаю как… Так, что ли?
Тело её остаётся в прежнем положении, но шея вытягивается, а глаза смотрят куда-то вверх.
ЮРКА. Уже лучше. Надо сесть как-то посвободней.
ЛИДИЯ. Куда уж свободней-то. Задрать, что ли, ноги?
ЮРКА. Нет, нет, я имел в виду, надо их как-то поставить… Вот так, что ли… Привстаньте пока…
Юрка ловко приподнимает Лидию Петровну за руки, поворачивает стул. Усаживает её в полупрофиль, забрасывает одну ногу на другую, одну её руку кладёт на ногу ладонью вверх, другую – свободно опускает вниз.
Вот так… отлично… На переднем плане плавная линия изгиба, переходящая в колено… сюда…
Пока Юрка занят своей тёщей, из комнатки появляется бабка Анна и незаметно наблюдает за ними из-за двери.
ЛИДИЯ. Хорошо хоть бабка Анна не видит, а то бы уж сплетен всем наговорила бы. Скажет, зять с тёщей, пока жены нет, любезничают.
ЮРКА. Она даже с бабками на лавке не сидит… И голову чуть-чуть набок.
ЛИДИЯ. Не сидит, потому что разогнали её. Она уже всех соседей грязью полила. Это ведь не человек. Ты знаешь сколько она нам с Ангелиной крови попила – на танцы Ангелина из окошка бегала, да. Всё запрещала. Я в саду постоянно работала: то крыжовник обирать, то яблони окапывать, то пруд чистить – умотала всех!.. Ангелина уехала отсюда: ни одного письма даже ей не написала, аж до самой смерти. Двуличный человек она. Теперь сироту казанскую корчит из себя.
ЮРКА. Знаете что: давайте я вас сфотографирую, а потом по фотографии сделаю портрет.
ЛИДИЯ. Да я больше слова не скажу.
ЮРКА. При чём здесь это. Мне так удобней и проще.
Юрка достаёт фотоаппарат и настраивает объектив.
ЛИДИЯ. Это ведь надо – про своих родителей сказать «кулаки». Я, говорит, даже их не жалею. Ещё и Ленину поклоняется – богоотступнику. Вместо мозгов помойка одна.
ЮРКА. Так, улыбаемся. (Делает два снимка.) Готово. А вы сами-то, Лидь Петровна, давно в Бога поверили? После того, как Союз развалился?
ЛИДИЯ (с лёгкой и беспечной усмешкой). Так а чё: про Бога не говорили ничего – нету его и нету. Все жили себе, да и жили. А сейчас из каждого утюга про церковь и про веру долдонят. Не захочешь – поверишь.
ЮРКА. А бабка Анна почему верила?
ЛИДИЯ. Да никогда
