- Не удивлюсь, если здесь замешаны христиане и их пакостные делишки, - сказал Домиций, тщетно пытаясь подавить неуместный зевок. Что поделать, если он ещё даже не ложился, а известие об убийстве сына Аттала застало его среди пьяных утех, и теперь он еле стоял на ногах.
Префект вот уже больше часу совещался с Кассием и Фестом в зале советов, куда кроме этих двоих больше никто не был допущен, а все александрийские вельможи и высшие чиновники, разбуженные посреди ночи вестью о совершенном в их городе неслыханном злодеянии, приглушенно переговариваясь меж собой с подобающими трагическому моменту скорбными лицами, ожидали в приемной, где становилось все многолюднее.
- С чего такие выводы? – хмуро буркнул ему в ответ Ганнон, но, несмотря на равнодушно-скептическую интонацию, было очевидно, что он готов скорее согласиться с этим мнением, нежели оспаривать его.
- В последнее время Макарий только с ними и водил дружбы. Я сколько раз говаривал Атталу, что приятельство с христианской гопотой до добра не доведет. Но я всего лишь главный виночерпий, кто будет меня слушать.
- А разве в том дело, с кем он водил дружбу? – пренебрежительно отмахнулся Ганнон и, отвернувшись от Домиция, обратил свою речь к присутствующему здесь же Планку. - Я вас спрашиваю, коллеги, зачем в городе ночная стража, если невозможно выйти из дому, будучи уверенным, что вернешься на своих ногах, а не в траурном катафалке?
Планк ничего ему не ответил, наблюдая в этот момент, как появившийся из совещательного зала Фест, в свою очередь, заметив главного советника, пересекая приемную, направляется к ним, попутно успев раздать несколько поручений своим сподручным, мигом скрывшихся из виду.
Кстати говоря, приемная, где в этот предутренний час в ожидании появления префекта собирались придворные, представляла собой огромный зал, наподобие базилики, с многочисленными рядами колонн, увенчанных причудливыми капителями из золоченной бронзы, как бы ведущих восторженного и подавленного всей окружающей роскошью посетителя к высокому многоступенчатому престолу гегемона.
- Вот человек, который знает все, но не расскажет ничего, - сказал советник вместо приветствия, едва Фест к ним приблизился.
- Клянусь, друзья, что знаю не многим больше вашего, – ответил Фест, озадаченно пожав плечами. - Арестовано с десяток человек, но кто из них убийца и есть ли он среди них...
- Думаю, истинный убийца давно за пределами не только города, но и провинции, - саркастически предположил Планк.
- Весьма возможно, - с готовностью поддакнул Ганнон. - Но знали бы вы сколько казенных денег расходуется в эту лавочку на содержание легиона бездельников.
- Кстати, видел там твоего бывшего фаворита, - заметил вдруг Фест, обращаясь к Планку. - Здоров, весел, что и говорить, определенно у человека все хорошо. По его цветущему, довольному виду даже не скажешь, что он покушался на жизнь главного советника в его же собственном доме.
Советник устремил на приятеля полный искреннего недоумения взгляд.
- Друзья, пора бы уже вам забыть об этом, - с мягким укором проговорил он, - если уж я давно простил его, то вам и подавно не о чем беспокоиться.
- За красоту можно все простить, верно? – понимающе усмехнулся Ганнон.
- Да, именно так. Разве можно долго злиться на столь прекрасных юношей? К тому же он победитель, а победителей не судят.
- О твоем добросердечии, о светлейший, ходят легенды, - проговорил Фест, на мгновение оскалившись своей белозубой улыбкой, но тут же поспешив стереть её.
Остальные приятели одобрительно хмыкнули.
- Ну так известное дело, о ком народ судит хорошо, тот народным добром владеет, – самодовольно улыбнувшись, снисходительно молвил Планк, но тут же, нахмурившись, добавил строго: Друзья, оставим личное, теперь есть дела поважнее. Мне не дает покоя вот какая мысль, - продолжал он, почти шепотом, - что, если тот, кто убил сына, на самом деле, намерен разделаться и с отцом?
- Что ты имеешь в виду? – спросил Ганнон.
- Заговор?! – догадался Домиций, меняясь в лице.
- Именно. Это объявление войны, и не только сиятельному, но и всем нам.
- Рано что-то утверждать, но все те, кто был схвачен стражниками неподалеку от места преступления являются христианами, - сказал Фест.
- Ну что ж, теперь ясно откуда ветер дует, - мрачно кивнул Планк.
- Ты смотри, я как в воду глядел! – ошеломленно проговорил Домиций.
- Действительно, твоей прозорливости, друг, можно только позавидовать. А вот и они, кстати, - проговорил советник, заметив, что в приемной появились христианские епископы в сопровождении своей небольшой свиты.
- Простите, друзья, но я вынужден вас оставить, - кивнул приятелям Фест.
Тем временем в зале советов командир ночной стражи рапортовал о проделанной работе. Клавдий Аттал внимал отчету, устремив на говорящего тяжелый немигающий взгляд, способный вбить в мраморную плиту под ногами кого угодно, кроме вечно невозмутимого Кассия.
- Городские ворота заперты. Мне известно, что этой ночью город никто не покидал, следовательно, убийца остался в Александрии. На все последующее время, вплоть до поимки преступника, никто не сможет покинуть пределы города без соответствующего разрешения за моей личной подписью. Вот, сиятельный, список всех лиц, арестованных в непосредственной близости от места преступления, - добавил он, отдавая свиток, словно из-под земли возникшему рядом с ним, прислужнику.
- Кассий, мне не нужны твои списки, - ледяным тоном отвечал Аттал. - Мне нужен убийца моего сына. Казнь должна состояться не позже следующих ид.
- Однако, сиятельный, я настаиваю, чтобы ты глянул в этот свиток, - настойчиво проговорил в ответ Авл Кассий, смиренно склонив голову.
Подобное упорство Кассия свидетельствовало о том, что в документе, действительно заключалось нечто, достойное внимания, поэтому префект тотчас развернул свиток и пробежал его глазами.
- Гай Луций Антоний Камилл… - прочел он вслух, - ты не удивил меня, этого следовало ожидать, ведь они чуть не с самого младенчества были не разлей вода с моим балбесом. И чего он говорит?
- То же, что и остальные задержанные. С их слов выходит, что твой сын, вместе с приятелем, - Кассий кивнул на свиток в руках префекта, - участвовал в разборках между христианскими группировками.
Префект побледнел, охваченный новым приступом ярости.
- Они все уже трупы, все до единого будут казнены. А пока выкручивай их на всю катушку, но только так, чтобы ни один не избегнул казни, умерев раньше срока. Арестуй и допроси с самым жесточайшим пристрастием всех их родственников и соседей. У меня связаны руки, но это дознание должно стать самым кровавым из всех законных дознаний. Я сам буду лично следить за ходом расследования. Мне нужен убийца, Кассий. Тот, кто посмел убить моего сына заслуживает особых привилегий.
- А как быть с Камиллом-младшим? Освободить его или оставить под арестом? – уточнил Кассий, не считая нужным останавливаться на последних словах сиятельного, ибо все эти детали будущего дознания уже были не раз повторены ему за сегодня разъяренным убийством сына префектом.
- Этот пусть пока сидит у вас, - кивнул Аттал, словно очнувшись. В который раз за многолетнюю службу Кассия он не мог не отметить про себя его проницательность и ум. - Отпустишь его, но позже, я пришлю нарочного.
- Сиятельный Аттал, здесь епископ Кордубский и с ним епископ Александрийский, - доложил прислужник, которому заранее было велено сразу доложить об их появлении во дворце.
- Пригласи их обоих сюда немедля, - приказал префект.
- Я могу идти?
- Нет, оставайся и слушай, Кассий.
Вскоре перед префектом предстали христианские патриархи (в сопровождении лишь Афанасия, остальная свита осталась ожидать их в приемной).
После установленного этикетом приветствия заговорил епископ александрийский.
- Великая скорбь поразила наш город! – начал Александр, глядя затуманенным скорбью взором. - Слезы застилают мне глаза! От горя язык немеет! Словами нельзя выразить печаль, поразившую мое сердце!
- Не единожды я приказывал тебе навести порядок в епархии! - грозно обрушился, перебивая его, префект. - Не единожды приказывал разобраться со смутьянами, усмирить и унять брожение умов и ненависть друг к другу среди христиан города! Отчего же ты не внял моим приказам?! Разве не твоя вина в том, что сегодня убит мой сын?! Разве не твое преступное бездействие тому виной?!
- О сиятельный, - заговорил Осий Кордубский, в то время как Александр смолк под гнетом столь тяжелых обвинений, - я могу засвидетельствовать перед кем угодно, хоть перед самим Богом, что отец Александр делал все, что в его власти ради сохранения мира и покоя в Александрии.
- Так постарался, что вместо того, чтобы примириться, христиане начали убивать друг друга?!
- О сиятельный, - снова заговорил Александр, - это произошло стараниями другого человека, того самого хорошо тебе известного пресвитера Ария, которого ты сам, как видно, поверив его показному благочестию, одаривал своим приветом и удостаивал почестями. Несмотря на все твои приказы и все мои увещевания он не прекращал распространять свое треклятое лжеучение среди ариан и настраивать их против остальных, правоверных христиан, среди которых находился и твой сын, так стремившийся к крещению. Я утверждаю, что никто иной, как этот человек с его зловредными и злонамеренными проповедями, виновен в гибели Макария! – Александр тяжело вздохнул, пораженный горестью утраты, и продолжал, сменив обличительный тон на скорбный. - Мы были бы безмерно счастливы и горды видеть среди своей паствы столь щедро одаренного всеми возможными достоинствами, столь прекрасного, благочестивого и разумного юношу! Поверь, о сиятельный, христианская община безмерно скорбит об этой утрате, все правоверные истинные христиане любили твоего сына и видели в нем истинного брата во Христе.
Префект выслушал эту речь с видимым благорасположением, больше не перебивая епископа.
- Каких же действий вы теперь ждете от меня? – холодно проговорил он в ответ. - Милосердия? Всепрощения? Этого не будет.
- О сиятельный, мы пришли сюда не за тем, чтобы покрывать убийц и всех, кто так или иначе причастен к столь неслыханному по своей жестокости и дерзости преступному злодеянию, - сказал епископ Кордубский, - напротив, мы так же всем сердцем и разумением желаем справедливого суда над нечестивыми преступниками.
- И мы так же, о сиятельный, со своей стороны сделаем все, чтобы проклятые Богом и людьми убийцы не избежали заслуженной участи, - заверил Александр. - Мы даже знаем и укажем дознанию, где их следует искать – они среди ариан, среди этих последователей Ария, ненавидящих Господа нашего Христа и всех правоверных христиан. Они как скверна, как сорняки, что враг рода человеческого посеял среди пшеницы. Но когда придет время жатвы, сорняки будут собраны и сожжены огнем.
- Да будет так, – припечатал префект, обращаясь ко внимавшему каждому произнесенному слову Кассию...
Лишь после того, как, выслушав все соболезнования, распорядившись насчет организации похоронной процессии, кремации и поминальных мероприятий и поручив чиновникам префектуры составить соответствующий эдикт; запретив впускать во
