конвоем были отправлены в тюрьму, двери барака на минуту отворили, чтобы вынести убитых и раненных солдат, а вместе с ними злополучного надзирателя.
Свет фонаря, скользнувший по бараку, выхватил из темноты съежившиеся фигуры подавленных и присмиревших арестантов. Баркер огляделся и заметил Гроу, неподвижно припавшего лицом к стене, у самой щели. Поначалу он подумал было, что старика зацепило пулей. Бен осторожно прикоснулся к его плечу. Мэттью едва заметно вздрогнул, но не обернулся.
– Эх, Джим! – пробормотал он только. Из груди его вырвался приглушенный стон, похожий на рыдание. В нем прозвучали сожаление, тоска и… зависть, исполненная горького, угрюмого восхищения. Давний друг, который, задыхаясь в его руках, когда-то отважно выбрал жизнь, отправился в иной, далекий мир свободы, а Гроу так и остался здесь.
Баркер не видел смерти Джима Траверса, но слышал его крик, затем, как эхо – грохот выстрела, и понял все. Однако вид застывшего, подобно каменному изваянию, безутешного Мэттью поразил его до глубины души: старик как будто осиротел.
Бену тогда не приходило в голову, что где-то, в нескольких шагах от них, прильнув к просвету между бревен, Билли Кэрол также стал свидетелем этой страшной гибели. Баркер не мог подозревать, какую роль сыграют в судьбе бедного юноши слова, с благоговением произнесенные пастором в тюрьме, и этот роковой пример…
Лагерь затих, словно затерянный во мраке безлунной глубокой ночи. Ночи, которая не принесет ни сна, ни отдыха. Не только арестанты, но и часовые напряженно ожидали утра. По бараку, как змея в траве, полз настороженный, враждебный шепот.
– Ну попадись он мне – мокрого места не оставлю, – бросил кто-то точно камень в темноту.
– Кто?
– Баркер, черт бы его побрал!
– Думаешь, он – стукач?
– Не сомневаюсь!
– Я был о нем другого мнения…
– Я тоже. До сегодняшнего дня.
– В какой угол он забился, под какие нары?! – присоединился чей-то сиплый голос.
– Я здесь! – внезапно прозвучал ответ. – Вам не придется меня искать.
– Ах ты, шакал паршивый! – пронзительно прошипел кто-то сверху. Под потолком послышалась возня, что-то тяжелое упало вниз, и Бенджамин почувствовал, как на него грозно надвинулась невидимая тень.
– А я готов поклясться на стопке библий, что Баркер – не доносчик! – возмущенно заявил Мэттью. Его непримиримая уверенность могла обезоружить кого угодно. Бен с облегчением заметил, что старик уже вполне оправился от потрясения. Жизненный опыт Гроу вызывал у заключенных уважение не меньше, чем сокрушительная сила Траверса, но Баркер приготовился сам защищать себя.
– Я невиновен, – произнес он тоном человека, который не боится нападения. – И я это докажу. Четверо из нас задумали побег. Когда об этом говорили Блейд и Роуд, я оказался неподалеку, и случайно раскрыл их планы. Но хоть я и не собирался присоединяться к ним – во всяком случае, не стал бы доносить! Все вы слышали, как Бейс назвал только троих, но мне известно точно, что их было четверо. И Траверс это подтвердил. Но если я, по-вашему, предатель, то почему я не донес на них на всех? Сделайте вывод. Их предал тот четвертый, чье имя не назвали!
– Да какая ему выгода с того? – рявкнул кто-то. – Он что – полоумный?
– Нет, просто осторожный, очень хитрый и бесчестный, – не повышая голоса, твердо ответил Баркер. – Побег был сопряжен с огромным риском: по дороге на рудник нужно было убить и обезоружить четырех солдат, потом отстреливаться, убегая на глазах у всех. Предатель рассудил, что выгоднее будет заработать на доносе. Мы все прекрасно знаем, что этим он может заслужить себе помилование или облегчить свою участь.
– Да, так бывало, – заметил один из арестантов, – я слышал о подобных случаях. Только место на более легких работах или пост надзирателя не спасут его от расплаты!
– А если его переведут подальше? – язвительно возразил другой.
– Все равно не отвертится. Рано или поздно мы его найдем!
– А может быть, уже нашли…
Не видя лиц, Баркер внимательно прислушивался к разговору. Недвусмысленный намек последней фразы ясно дал понять, что его доводам поверили не все. Необходимо было доказательство, полностью и безоговорочно опровергающее обвинение, но он его не находил… Неужто даже здесь, среди отверженных, приговоренных к неволе и забвению, его опять осудят без вины?
– Это тебя, должно быть, собирались отвести в безопасное местечко, Бен! После того, как Траверс назвал тебя доносчиком, – издевательски сострил самый недоверчивый.
– Да хоть бы у тебя язык отсох! – в негодовании взорвался Том.
– Послушай, Баркер, если хочешь жить, скажи: кто был четвертым? – спросил вдруг суровый голос, и все затихли, превратившись в слух.
– Гарри Кент, – отчетливо ответил Бенджамин. Арестантам он без колебаний мог его назвать.
Хмурый ропот прокатился по бараку, в нем сквозило смутное сомнение.
– Шельма еще та, – подтвердили двое-или трое.
– А кто здесь праведник? – последовал иронический вопрос.
– Эй, Гарри!
На зов никто не отозвался.
– А если он убит?..
Слепая неопределенность не выпускала арестантов из тупика, как эта непроглядная, колючая темнота вокруг. Всего за несколько минут в их головах вспыхнуло уже с десяток мыслей, среди которых одна противоречила другой…
Обвинениям и спорам положил конец каторжник, лежавший возле самой двери.
– Я видел, как Гарри потихоньку вышел вместе с Бейсом перед тем, как заперли барак, – сказал он и, недолго думая, сделав выводы, со злобой плюнул на пол.
Все стало до предела ясно, точно сквозь стену вдруг ударил яркий свет. После этих слов повисла гробовая тишина. Ее не всколыхнули ни проклятия, ни грубые ругательства, но в ней, как притаившийся в засаде зверь, явственно ощущалось напряженное дыханье жгучей ненависти. И эта ненависть сплотила даже самые несхожие характеры, враждебные друг другу. Так могут ненавидеть только каторжники. Но, вместе с тем, лишившись вожака, они, возможно, снова неожиданно нашли его…
Глава 6. ИЗ ПРОПАСТИ НА НЕБЕСА
– Вчерашний мятеж показал, что у вас накопилось слишком много энергии! Что ж, я распорядился вдвое урезать ваш паек на целый месяц. Кроме того, отныне все вы будете носить оковы, и если вдруг охрана обнаружит, что они повреждены, виновных ожидает самое суровое наказание! Никакого снисхождения к слабым и больным! Никакого милосердия к тем, кто выказывает неповиновение! Здесь каторжная колония, а не благотворительный приют! Только жестокость может обуздать законченных преступников и негодяев вроде вас. Вы сами подтвердили это правило! – каждая фраза коменданта Роджерса звучала, как удар стального молота, которым заколачивают кандалы. Закончив свою речь, он размеренным, чеканным шагом прошелся перед колонной безмолвных, понурых арестантов. Его пронизывающий, пытливый взгляд не упустил из виду ни одной детали: казалось, Роджерс не преминул бы обыскать их души, если б мог.
Внешность коменданта полностью соответствовала его нраву. Сухое, сдержанное выражение его продолговатого лица с правильными, но лишенными своеобразия и живости чертами, менялось крайне редко. Отчасти это свойство было следствием суровой военной жизни и привычки в трудных обстоятельствах довольствоваться малым. Начав свою карьеру лейтенантом, дослужившись до чина капитана и будучи назначенным на пост коменданта каторжной колонии, Роджерс не проявлял терпимости и снисхождения к подчиненным. Власть компенсировала все его прежние лишения, и здесь, на дикой, далекой от цивилизации земле, он пользовался ею, по сути, бесконтрольно. Сознание незыблемого права решать чужие судьбы, распоряжаться ими, как имуществом, по собственному усмотрению, щедро питало тайные пороки его, казалось бы, уравновешенной натуры. Боль, унижения и страх людей, стоящих ниже, будь то солдаты или заключенные, стали со временем для Роджерса нездоровым удовольствием. И эта, скрытая опасная болезнь прогрессировала.
Комендант почти закончил свой обход. Он собирался было дать команду кузнецу, но что-то вдруг заставило его остановиться. Один из заключенных, не опуская головы, смотрел на него прямо и открыто – так, словно между ними не существовало никаких различий! Роджерс припомнил, как похожий взгляд, горящий мрачной непримиримостью, однажды уже заставил его невольно вздрогнуть. Когда?.. В глазах коменданта сверкнул возмущенный вопрос, но он не задал его вслух. Каторжники, эти чудовища, которых надлежало усмирять самыми беспощадными карательными мерами, не стоили того, чтобы запоминать их лица или имена – они заслуживали только порки, тюрьмы и кандалов. Но это бледное лицо с точеными чертами, столь мало походившее на хитрые физиономии типичных аферистов и мошенников, четко запечатлелось в его памяти. Да, месяц-полтора назад, этот самый каторжник сбежал и был наказан... Уже в который раз. Бесспорно, он опаснее других. Никогда не знаешь, чего можно ожидать от человека с таким взглядом.
– Лейтенант Уилсон! – обратился Роджерс к офицеру, стоявшему поблизости.
– Да, капитан!
– Как его имя? – Комендант указал рукой на Бенджамина.
– Кажется, Баркер, капитан!
– Пускай за ним следят построже.
– Слушаюсь!
Резко повернувшись, Роджерс отошел. Вчерашний бунт едва не подорвал его престиж, зато сегодня он с лихвой расправится с виновными. В особенности с теми, что дожидаются повешенья в тюрьме.
Около получаса оглушительно стучали молотки, и раздавалось бряцанье цепей – однообразные, назойливые звуки, от которых никуда не деться. Со стороны вся эта сцена производила впечатление, будто кузнец подковывает каких-то невиданных двуногих лошадей…
Не выдав арестантам ни крошки пищи, их отправили работать на рудник. Охрана была усилена, а на том самом повороте, где от основной дороги в скалы уходила узкая тропинка, Роджерс распорядился дополнительно поставить караул.
Надзиратели, казалось, стали еще злее, и каждый заключенный чувствовал это на своей спине. Объяснить причину было просто: чем громче лают и больнее кусают сторожевые псы, тем больше зарабатывают мяса.
За этот напряженный, невыносимо долгий день в душных потемках сырого подземелья, Бенджамин неоднократно задавал себе вопрос: выжил ли кто-нибудь из тех солдат, что приходили ночью за Траверсом и его товарищами? Если да, то коменданту непременно донесут, что Баркер знал об их мятежных планах и не предупредил охрану! В голове его снова и снова вихрем проносились фразы: «Откуда ты узнал?», «Значит, это ты настучал им?..» Офицер прекрасно понял, что хоть Бен и не являлся соучастником, он, тем не менее, был в курсе предстоящего побега и возможно даже собирался воспользоваться случаем.
Если среди каторжников больше нет предателей, они будут молчать. На это еще стоило надеяться. Офицер убит, но надзиратель и солдаты могли быть только ранены. Очень скоро кто-нибудь из них заговорит и тогда… Нет, им не удастся его уничтожить! Каким бы ни было очередное испытание, он должен выдержать! Если его, конечно, не повесят!..
Для каторжника жизнь и смерть – невероятно схожие понятия, как пытка и петля, но Бен всегда готов был стойко выносить первое – самое тяжкое из этих зол: он не боялся смерти, но изо всех сил сопротивлялся ей.
Время во тьме тянулось и
