Время Лича. Глава 4. Басюрхюрн.

      - По предгорьям, по ухабам,
      По предгорьям, по ухабам,
      Там где горный сокол сизый,
      Там где горный сокол сизый,
      Да по долам, да по ямам,
      Да по долам, да по ямам,
      Что б с рассветом зубик вышел,
      Что б с рассветом зубик вышел….
      Татда мысленно выругалась...
      - Это потешка малышам, призывающая скорейшее прорезывание зубиков, - с выраженным чувством белокурый воин, рассказывал уже по меньшей мере десятое детское стихотворение. - А вспомнил! - выкрикнул он, всё также лежа на импровизированной переноске, и по прежнему качаясь из стороны в сторону по каменистой тропе. - Эта потешка тебе понравится… Хотя ты мне об этом не скажешь. Кхе-кхе...
      «Боги, убейте меня» - мысленно взмолилась Татда, сдерживая себя, чтобы не порешить болтливого спутника.
      - Мышка, к кошке прибежала,
      Кошка с мышкой поиграла,
      День деньской, к ночи клонится,
      Детке маленькой не спится.
      Воин снова зашелся сухим кашлем. А когда справился с изнуряющим приступом, продолжил вести монолог:
      - Эту потешку мне рассказывала в детстве мама. Лич? - он подождал, когда мертвец, оглянется. Татда не реагировала, поэтому воин продолжил разговор. - Зачем ты меня везешь? Убей и оживи. Зачем я вам? У меня нет необходимых сведений. Вы меня пытать собираетесь? Поверь мне, жажда, хуже любых пыток. Или может? Кивни!? Нет! Ну так хоть дай напиться воды. Ой! Кха… - Воин смачно выплюнул изо рта песчаный сгусток вперемешку с кровью. - Ладно! Богам всё видно! Значит я буду тебе рассказывать дальше потешки:
      - Паучок спозаранок проснулся,
      Сладко-сладко паучок потянулся,
      Теплым лучиком, согрелося брюшко,
      Трели птички, услаждают мохнатое ушко.
     
      Паучишка умылся в купели.
      Спать ложится паук в колыбели.
      Одеяльцем укутает папа,
      Поцелует ласково мама
     
      Паучёк видит сон небывалый,
      Поле брани. Кровавые раны.
      Папа рядом. Папа спасет,
      Матушка сладко, молитву поет
     
      Паучишка, ты мой паучок,
      Пусть судьба тебя убережет.
      Просыпайся сыночек скорей,
      В лесу песню споет менестрель…
      «Это хуже чем помереть в луже своего дерьма и мочи. Я убью его!» - прорычала Татда мысленно, сдерживая приступы ярости. Словно внимая её мысленному голосу, Ольм сменил тему, ударившись в философию.
      - Знаешь, лич! Мне иногда кажется, что тысячелетнее проклятье, было послано не зря на нашу планету. Представь! Мы все! Все! Объединились. На Иримии стало бы благоденствие и покой. Такого не может быть. В нашей крови горит огонь, нам необходимо сражаться, хоть с кем-нибудь. Не будь между живыми и мертвыми войны, мы нашли бы себе других врагов. Тварей поднебесных, чудищ подземных, бедняков или наоборот богатеев. Всё равно, мы выбивали бы друг другу зубы, и проливали кровь. Мне кажется, что тысячу лет назад, нас раскололи специально для отвода глаз, чтобы мы враждовали не обращая внимания, на существенные проблемы. Лич! - тихо сказал Ольм, слабея от изматывающей жары и серьезной раны. - Ты помнишь, как когда-то ты был дахгарцем? Ты была женщиной? Стариком? Старухой? Если ты лич — значит ты точно владел магией. Смею предположить, что ты был начинающим учеником колдуна. Ты стал постигать азы колдовства, и едва ощутив вкус магического всесилия, ты бросил вызов учителю. Учитель тебя не убил сразу, а скорее ради самообразования, решил узнать, как поднимают мертвецов. Тебя долго резали. И вынимали органы. Всё это время ты был в сознании, умирая в конвульсиях и болевой агонии. Твое сердце не выдержало. Ты умер. Но, не надолго. Ожив, ты убил учителя, свиту учителя, и его внучат. И после своей кровавой мести, тебя призвал Басюрхюрн. Ты пришел в мертвое королевство, и вот уже четыреста лет живешь тут, выискивая заблудившихся крестьян, и выслеживая ополченцев, идущих по вашу душу и костям. Я угадал? - беловолосый воин, вновь взглянул, на спину лича.
      Татда усмехнулась, выслушав рассказ, как обычно не подав вида воину.
      Наконец, когда Кфожар спрятался за горизонтам, и песчаная буря освещалась лишь белым спутником Кфонаром[10], Татда и её пленник, преодолев перевал, остановились, на возвышенной горе. Лич спрыгнула с лошади, хрустя костями подошла к переноске, взмахнув острым основанием посоха, перерубила тяжи соединяющие древовидный папоротник с лошадью. Мертвое животной встав на дыбы, бросилось по пологой скале вниз, туда от куда они пришли.
      Вцепившись костлявыми пальцами в плечо воину, Татда, подняла его на ноги. Ольм, выругался. Пошатываясь, он выпрямился на ногах. Всё его тело болело, бил озноб, голова кружилась, он едва-едва стоял на ногах, опираясь на предплечья лича. Она повела его к краю горы. Серая дюна, созданная ураганными ветрами, и скрепленная у основания каменьями, многометровой насыпью спускалась вниз. Ольм споткнулся, снова выругался. Никто из живых не видел Басюрхюрн. Точнее видели, но живыми они уже не выходили. Остров похожий на ровное блюдце, на котором каменная черная гора, поднималась в небо десятками крепостей мертвого королевства. В самом центре города, возвышался самый необъятный монумент, легендарный ромбовидный донжон. Из вершины, каменного великана, минуя черные стены, лился красный свет, бьющий в самые облака, и теряясь, где-то в вышине. Свет пульсировал, и изгибался. Стоя на вершине дюны, близ королевства, Ольм чувствовал, как дрожит, под ним земля. Мертвое королевство, не казалось таким уж мертвым. Татда наблюдавшая за реакцией белокурого воина, усмехалась, довольная произведенным эффектом. Ольм, взглянул туда где основание города, переходило в черные скалы. А черные скалы, падали в ущелье, которое по кругу огибало королевство наподобие рва. В ущелье, плескалась, булькая и выплевывая пузырящиеся сгустки, оранжевая лава. Огненная река, текла, медленно и плавно вокруг королевства. От реки шел теплый мягкий свет. В небесных глазах белокурого воина, плясали язычки пламени, а обветренное лицо, приобрело нежный желтый окрас. Взяв воина под локоть, Татда грубо толкнула его, подгоняя идти вперед. Ольм, заплетающимся шагом поплелся, то и дело спотыкаясь и припадая на колени. Татда неустанно дергала его вверх, заставляя подняться и продолжить путь. Чем ближе подходил к лавовому рву Ольм, тем жгучее он ощущал влияние огня. Заклинания, что наложил на раны лич, таяли, обнажая кровавые, рваные края плоти, и вновь обугливая разрезанные вены и артерии. Ольм хрипя упал на колени, тут же почувствовав, как мертвец дернул его плечо вверх:
      - Я не могу, - прохрипел Ольм.
      С его волос стекали капли пота, а влажную шею уже покрыл тонкий слой песка. Песчинки проникали под доспех, раздражая и без того обожженную кожу. Ольм снова закашлялся, тяжело дыша. Татда отпустила плечо воина. Подошла к краю реки, погрузив посох в огонь. Лава вспенилась, изрыгая мелкие огненные снаряды на берег. Пузыри лопаясь, растекались оформленными лужицами. Из глубин лавового ущелья, разбрызгивая пепел, и заволакивая всё вокруг смогом, поднялась лодка, покрытая огнем. Татда оглянулась, смотря на порядком испуганного воина. Она подошла к нему, вновь уцепившись в плечо.
      - Я действительно не могу подойти. Я умру! - воскликнул он, поднимая измученные глаза, на своего палача. - Если хочешь меня убить - убей сейчас! - он вновь опустил голову, переводя взгляд на колени.
      Татда чуть присев, впилась пальцами в раненное плечо, сквозь боль и кровь заставляя воина подняться на ноги. Морщась он всё же поддался личу.
      «Юанин Омона[6]». - мысленно шепнула она, указывая рукой на огненную реку. Она взмахнула кистью, переводя руку к груди воина. Десятки лавовых капель поднялись с реки. И молниеносно устремились, к телу белокурого воина. Он вскрикнул, закрываясь ладонью. Огненная вода, шлепаясь ударила в доспех, и словно живая ртуть принялась расползаться, поглощая тело воина. Когда капли дотронулись кожи, Ольм истошно закричал. Жар прошиб тело, а обожженные нервы надорвались, разрывая волю.
      «Инхада Чари», - шепнула Татда. Из-под перевязи ее лица выполз белый вихрь. Огонь смешиваясь с вихрем, затрещал. Странно, но Ольм почувствовал себя лучше. Поднеся пальцы к глазам, он изогнул бровь, принимаясь осматривать себя энергичней. Его руки, доспех, сапоги, были покрыты лавой, но боли он не чувствовал. Жар мало-помалу начал отходить. Он смог подняться на ноги, и ведомый личем, взошел на огненный корабль.
      Татда стояла на корме. Ураганный ветер гнал лодку, по правому галсу, на черные скалы королевства. Лич указывала посохом направление, навершие пылало зеленым светом. Ольм сидящий на коленях, пораженно смотрел на быстро приближающиеся башни Басюрхюрна. Тяжелый ветер со смогом тянули лодку быстро и неумолимо. Берега они коснулись не прошло и нескольких минут. Они спустились с лодки. Едва ступив на твердь, лодка чавкая погрузилась в глубину. Татда повела воина дальше. Остановившись у стены и постукивая посохом по камням, лич сняла с пальцев черную перчатку. Ольм увидел белую тонкую кисть. Коснувшись стены, каменная кладка, принялась отползать снизу вверх, открывая узкий туннель, уходящий в непроглядную темноту. Татда дернула воина, втискивая его внутрь. Оказавшись в туннеле, она вновь прикоснулась к стене, заставляя дверной проем закрыться, погружая во мрак и без того темный и сырой дромос. Пробираясь сквозь темноту, Татда слушала сиплое дыхание воина, слабеющего с каждой минутой. Невольно она жалела, что переусердствовала нанося живому телу столь опасные раны. И ещё больше жалела о том, что воин молчал. Всю дорогу она слушала, его болезненный, не связанный бред. И сейчас не слыша его голос, словно вновь находясь в привычном мертвом покое, ей хотелось почувствовать, что-то живое.
      Преодолев тоннель, они оказались, по ту сторону непроходимых стен. Ольм пораженно озирался. По каменным улицам сновали мертвецы, и скелеты. Судя по посохам тут были и личи. В каменных высоких башнях, на Ольма смотрели лучники. Целясь в него наложенной на тетиву стрелой. Безмолвный город, застыл, провожая пустыми глазницами живого дахгарца. Все оборачивались в след, и костяной стеной замыкали шествие лича и его жертвы. Ольм и Татда шли к центральной башне, где с вершины, в почерневшие небеса, рвался красный свет.
      До донжона они дошли спустя десяток минут. Ольм к тому времени, безвольно повис в руках лича. Ударив посохом в землю, и выбив искры их плит, к личу подскочили два скелета, подхватив под руки живого воина. Она повела их за собой. Скелеты не особо аккуратно потащили воина следом. Витиеватая лестница донжона, круто вела вверх, огибая черный матовый камень, стоящий у основания монумента, и возносящийся к верхним ярусам. Пористая структура камня испускала равномерную вибрацию, издавая наэлектризованный фон. Мертвецы преодолели десяток пролетов и парапетов. Ольм, пытался не потерять сознание, осматриваясь вокруг. На каждом парапете было по несколько скелетов. Они следили за узкими бойницами, или просто молчаливо стояли вдоль черных стен. Лестница под ногами закончилась, выходя на серый плиточный пол. В центре ромбовидной комнаты, возвышался мраморный камень, что они огибали, и который