спросить… Неужели только это и интересует тебя в моей личности?
– Да, меня это очень интересует, шеф. Потому что мне очень хочется вам верить.
– А ты, значит, не веришь? Это зря. Ведь у тебя выбора-то нет. Верить мне все равно придется. Тут уж, как говорится, вертись не вертись, а от занозы в одном месте все равно больно.
– Но ведь вы сами всегда учили меня быть скептиком. Всё подвергай сомнению – разве это не ваша любимая фраза?
– Вполне возможно, – кивнул Эвердик, – но если ты хочешь, чтобы я тебе все рассказал, засунь свой скепсис куда подальше, потому что я собираюсь говорить о вещах совершенно невероятных. Я не прошу тебя об этом, я требую, потому что не хочу начинать разговор, заранее зная, что собеседник не поверит ни одному моему слову.
– Ну, почему же ни одному?
– Да потому что мне и самому гадко чувствовать себя в столь идиотском положении. И тем не менее, все, о чем я буду говорить, – это факты. К сожалению, но факты. И от этого уже не отвертеться. Видишь ли, пока вы с Рогнедом наслаждались спокойной жизнью на даче и писали мне слюнявые отчеты о том, какие замечательные у вас девочки, я иногда заставлял себя работать и, отчасти неожиданно для самого себя, кое-что накопал.
– Это касается «Аплоя»?
– В определенном смысле. Ты помнишь, какими словами заканчивается предсмертная записка доброго доктора Марио?
– Если честно, навскидку не припоминаю, шеф.
– Напрасно. А еще говорят, что это у стариков память дырявая. Напряги-ка извилины. Неужели не помнишь? А ведь тогда эти последние слова многих удивили: «Простите, если сможете, я не виноват!».
– Ах, да, точно, именно так. Вот только в чем, собственно, не виноват?
– Как ни странно, в самом главном грехе, который ему приписывали. Он не виноват в создании «Аплоя».
Я одурело затряс головой:
– Как не виноват?!
– Да вот так: не виноват, да и шабаш! Доктор Марио был честный ученый, гений в своей области, который сам стал жертвой людей, грезящих о мировом господстве.
– Постойте, постойте! Как же так? Разве это не он через Интернет без устали проповедовал экстремистскую идеологию и сыпал угрозами в адрес всех правительств мира?
– Ну, Уральцев, ты прямо как дитя! – развел руками Эвердик. – Вот, смотри, – он вынул из кармана свой мобильник, – сейчас я тебя сфотографирую, а еще лучше сниму клип минуты на две-три. Завтра я передам эту запись компьютерным гениям из нашего спецотдела, они пошаманят над нею часок-другой, а послезавтра в Интернете появится твое видеообращение, в котором ты лично будешь хвалить Гитлера и призывать к установлению нового мирового порядка. Ты разве не знаешь, как стряпаются подобные фальшивки?
– Да, но не в таких же масштабах!
– Именно в таких, мой мальчик, учитывая технические и любые другие возможности нашего противника.
– Но почему вы так уверены, шеф, что Марио не создавал «Аплоя»? Откуда такие сведения?
– Невиновность Марио была неопровержимо доказана.
– Кем?
– Ларисой. Она очень хотела вернуть доктору его доброе имя в глазах мировой общественности. Но вот, не успела… Хотя что я говорю! Не успела!.. За четыре года работы Лариса успела потрясающе много. Эта девушка была талантливейшим разведчиком. Таких я на своей памяти по пальцам могу пересчитать.
– Никогда бы не подумал, что в характере Ларисы была склонность к разведывательной деятельности… – пробормотал я.
– Именно потому, что она была прирожденный разведчик, ты и не догадывался ни о чем, – улыбнулся Эвердик.
– Вы хотите сказать, что все наши отношения, ее любовь ко мне были только игрой в шпионов? – спросил я, почти физически ощущая во рту горечь этих слов. – А на самом деле она не испытывала ко мне никаких чувств и всего лишь действовала в рамках легенды?
– Я начал разрабатывать Ларису еще в ее студенческие годы, – сказал Эвердик раздумчиво. – Для особо важной миссии мне нужны были молодые талантливые люди, и она подходила по всем статьям. Лариса прекрасно училась, затем блестяще прошла стажировку на разведывательной базе – как раз тогда, когда все подумали, что она сбежала из института на войну спасать людей. Ну, а дальше она уже напрямую попала в мои руки. Что же до ее чувств – не знаю, брат Уральцев, ничего не могу сказать. Вполне возможно, что она все-таки искренне любила тебя.
– Ее родители знают, что вы готовили из нее шпионку?
– Нет. Впрочем, Рубинцев, возможно, догадывался.
– Но как же вам удалось?..
– Давай не будем вникать в технические детали. Главное, что моя затея выгорела: Лариса отправилась на задание, четыре года вела сложнейшую работу и, в конце концов, предоставила в наше распоряжение двух очаровательных девочек – настолько очаровательных, что ты даже удочерил одну из них пару часов назад. Вторую, насколько я понял, ты собираешься уступить Рогнеду?
– Шеф, прошу вас, не надо злословить на эту тему, – настоятельно попросил я. – Что значит уступить? Айка не собачка и не котенок. Как она сама решит, так и будет. Вы лучше объясните мне, дураку: если не Марио создал «Аплой», то кто тогда это сделал?
– К сожалению, пока это доподлинно неизвестно, – развел руками Эвердик. – Выяснить это и есть наша с тобой первейшая задача на ближайшую перспективу. Здесь, видишь ли, как раз кончается присказка и начинается сама сказка. Правда, окончания у нее пока нет, но сюжет вытанцовывается очень интересный. Желаешь послушать?
– А вы как думаете!
– Смотри, не пожалей только… – Эвердик как-то странно поморщился, погладил ладонью у себя под пиджаком и взглянул на меня печальными глазами больного старика: – Слушай, Уральцев, у тебя чисто случайно не найдется чего-нибудь сладенького? Пирожное там, печенье или, на худой конец, просто варенье какое-нибудь. Похоже, у меня на нервной почве снова сахар понизился.
– Должно найтись, – отозвался я, встал, забрал грязные тарелки и вышел из кабинета. Кажется, в этот раз шеф не притворялся, ему действительно поплохело, и надо было его выручать.
Дом стоял тихий и полутемный – видно, девочки все же и впрямь отправились отдыхать. Я спустился по лестнице, зашел на кухню, не зажигая света, поставил тарелки в раковину, открыл холодильник и разыскал в нем забытый Тэнни и Айкой пакетик шоколадных конфет. В незашторенное окно кухни смотрела яркая желтоватая луна, на ноготок не доросшая до полнолуния, от нее на полу лежали голубые квадраты, от чего все вокруг делалось таинственным и нездешним. Я захлопнул холодильник, и тут за ним что-то зашуршало. Из темного угла явственно послышалось чье-то сопение.
– Вылезай, – сказал я, хотев было рассердиться, но потом решил, что, пожалуй, не за что. – Ну, что за прятки по ночам?
Из мрака в лунный квадрат виновато выступило маленькое полупрозрачное привиденьице. Это была Айка – вся какая-то взъерошенная, в белой ночной рубашке и босая.
– Па-а… – протянула она печальным шепотом.
– Что, малыш? – я положил конфеты на стол и сел на табурет. – Я-то думал, ты спишь давно, а ты бродишь…
Она без комментариев забралась ко мне на колени, обняла руками за шею и тепло засопела мне в ухо.
– Ну, что случилось? – спросил я ласково, поерошив ее и без того взъерошенные волосы. – Не спится?
– Не-а, – ответила она и поинтересовалась: – А ты чего в холодильнике делал?
– Конфеты искал, которые в с Тэнни не дожевали. У шефа сахар понизился, и он меня с нетерпением ждет.
– А-а… – ответила Айка понимающе. – Он про нас говорит, да?
– Нет. С чего ты взяла?
– Знаешь, Тэнни очень беспокоится. И я тоже. Эвердик ведь так просто не приедет. Чего ему надо?
– Пока я еще и сам не понял, – вздохнул я. – Кажется, он собирается рассказать мне про что-то важное.
– Ты только не обманывай, – почти жалобно попросила девочка. – Если вдруг что-то, то ты скажи, ладно?
– Белка, – произнес я, отстранив ее немного и посмотрев в ее влажные, до самого дна честные и отчаянные глаза, – девочка моя, я могу соврать любому, кроме тебя и Тэнни. Вам двоим врать у меня что-то не получается.
– Правда?! – искренне обрадовалась Айка. – А дяде Рогнеду ты тоже врешь?
– Ему-то? Сколько угодно! Я даже папе и маме врал в детстве, вот я какой нехороший!
– Мы с Тэнни тебе тоже никогда не врем, – заверила меня девочка. Она, кажется, успокоилась, заулыбалась. У меня тоже как-то полегчало на душе.
– Иди-ка ты спать, чудо мое рыжее, – сказал я, поцеловав Айку в теплую бархатистую щечку и ссадив на пол. – А я пойду ублажать шефа. Он, наверное, уже заждался и нервничает.
Айка потопталась на месте, опустила глаза и вдруг тихонько спросила:
– Па, а ведь получается, что я и Тэнни теперь сестры, да?
Я немного растерялся, не сразу поняв, что она имеет в виду, а когда до меня дошло, то растерялся еще больше, уразумев, что у меня только что появилась вторая дочь.
– Да, вроде бы, так и получается, – ответил я.
– Это хорошо, – вздохнула девочка. – Я давно так хотела…
Из кухни я вышел с печальной мыслью о том, как расстроится Рогнед, когда проснется и узнает, что ему снова не обломилось. Но разве я виноват, что не захотела Айка признать его своим отцом? Тэнни думала, что захочет, а она не захотела. Мне было искренне жаль моего невезучего друга. Он-то надеялся, что я с ним поделюсь, а вышло вон как… Ах, Айка, белка ты, попрыгунья, умеешь же ты разбивать сердца!..
Упрекнув меня измученным взглядом за долгое отсутствие, Эвердик съел шесть конфет подряд и сразу повеселел.
– Не помнишь, на чем я остановился? – спросил он, жестом распорядившись, чтобы я снова сел.
– На невиновности доктора Марио, – отозвался я, садясь.
– Да, верно, – вспомнил шеф, – ты спросил, кто же этим всем занимался, если не он.
– А вы сказали, что здесь кончается присказка и начинается сама сказка.
– Тоже верно. Только сказку эту надобно начать несколько издалека. Жили-были когда-то давно в небольшом городке на западе Чехии три очень милых мальчика. Все они учились в одном классе, все числились в лучших учениках школы, но только один из них был на три года младше остальных, потому что первые двое были просто заурядные отличники, а этот – настоящий вундеркинд, который учился так успешно, что его несколько раз переводили из класса в класс досрочно. Мальчики наши не были друзьями – между ними нашлось бы очень мало общего. Первый, помимо всего прочего, был спортсмен, радовал школу постоянными успехами на этом поприще и очень мечтал стать астронавтом и полететь в далекий космос. Второй не блистал в спорте, зато был неимоверно хитер, изобретателен, любил читать и смотреть детективы и намеревался во взрослой жизни стать политиком не последней величины. Ну, а вундеркинд, как и положено всем вундеркиндам, был крошечным, очкастым, болезненным существом, совершенно не приспособленным к жизни и потому вечно служащим объектом издевок и помыкательств со стороны остальной школьной братии. И мечты у него были соответствующие, вундеркиндские, над которыми только ленивый не смеялся: он, видите ли, хотел стать ученым-генетиком и вывести, ни больше ни меньше, новую расу людей – сильных, выносливых, не подверженных никаким болезням. Итак, три мальчика-одноклассника шли к намеченным целям каждый своим путем и фактически достигли того, чего желали. Все они закончили лучшие университеты мира, первый дважды слетал в космос и стал главой
