Улыбка экстрасенса

засыпал. Инстинкт Конечной Остановки срабатывал без сбоя: он открывал глаза тогда, когда по салону начиналось интенсивное шарканье подошвами.
Спал Павел, "от" и "до" глубоко и полно. Его можно было бы сравнить с героиней  научного фильма, которая подрабатывала тем, что, спала под наблюдением врачей и рассказывала сны. Для Мезенцева видения снов не имели никакого значения, но однажды…

Это случилось в апреле, когда Мезенцев из дома выходил к троллейбусной остановке уже при свете ярких утренних лучей солнца. Весна встревожила душу Павла. Размеренный быт, постоянная круговерть Людмилы вокруг проблем, связанных с двойняшками, её жалобы на то, что она не знает, как можно жить на зарплату мужа - все это унижало его. Он вдруг подумал о бесцельности своей жизни, её пустоте.
- Все твои сверстники уже обзавелись собственными офисами, - занудливо укоряла жена, - через фирмы они покупают себе и квартиры, и дачи, и машины. Сейчас это можно делать... Как жить на твои  несчастные десять  тысяч? Их хватает только на еду и на памперсы...
Этим утром Людмила его все-таки сильно  достала, что  в нем взорвался протест.  Самое нелепое было в том, что их размолвка случилась   после того, как они наговорили друг другу в постели много ласковых слов. Павел брился в ванной, а Людмила в длинном халате выглянула в зеркале за его спиной. И с ходу завела старую песню, как будто между ними десять минут назад ничего не было!      
Он скомкал бритье, молча натянул на себя джинсовый костюм, набросил ветровку и выбежал из квартиры! "Дура! Дура! Дура!" - вот весь набор слов, который вертелся в его голове, когда он спускался в лифте.
В салоне троллейбуса он успокоился. Захлопнувшиеся двери машины как бы отрезали его от дома. Отрезали от всего того, что было нелепым  и не совместимым с таким понятием, как Жизнь. Уж в своей конторе он понял её непреходящее значение! Постепенно раздражение уступило месту  философии, которая была приемлемой нормой в его фирме.  Сколько  наглядных примеров, когда земное, постыдно суетное, превращалось в Ничто! И лишь только раз он видел, как величественно спокойно человек  продуманно перешёл из одного мира в другой. Это…
Неожиданно  Павел почти осязаемо очутился в квартире экстрасенса, и он  ясно увидел ту картину то ли под Николая Рериха,  то ли под Чюрлениса. Вот, где настоящий покой! Вот, где можно отдохнуть от   суеты! И Павлу страстно захотелось уйти  в этот таинственный сине-фиолетовый мир безмолвия.  И он  как-то обречено закрыл глаза…
И вздрогнул от неожиданно яркого света разгара дня.  Нет, не фиолетовый сумрак   картины,   в  котором он только что желал быть.
Его ошарашил своей ясностью и правдоподобием день в каком-то незнакомом, судя по невысоким одноэтажным строениям, небольшом городе. Пятачок старой площади,   уложенной камнем. С одной стороны церковь с блестящей луковицей купола. Напротив баня. Мезенцев под каким-то неестественным углом – сверху (с пяти-шести метров), словно сидел вместе с оператором  в седле на конце съёмочной стрелы - увидел группу солдат, строем марширующих к ней. Раздалась команда: "Стой! Смирно!"
Совсем юные ребята, с уже отросшими за зиму шевелюрами. Осенний набор. Внимание Павла привлёк   парень с черными волосами, который командовал взводом. Это был   лейтенант, по виду почти одногодок своим подчинённым. Но Павел понял по взгляду глаз, быстрых, мгновенно оценивающих ситуацию, что за плечами лейтенанта училище и несколько лет службы в части.
Командир завёл солдат в помещение бани и Павел, словно привязанный,  плавно спустился и последовал за ним. Как только это произошло, в душе Мезенцева поднялась тревога:  он уже не видел со стороны лейтенанта, а сам его   взглядом  наблюдал за своими ребятами. Он почувствовал весь этот день  - от подъёма и прихода в казармы - с   утренней колготой докладов дежурных, нагоняем от командира батальона за какие-то показатели и сорванные занятия и, при этом,   в его мозгу сидела занозой  мысль, что должна случиться какая-то очередная пакость.  Это  было давно знакомое ощущение, когда приходит пополнение, принося с собой массу неожиданных «приключений».  Кто-то в карауле пытается примоститься в уголке казармы с карабином, направленным себе же под кадык. Кто-то срочно хочет  в отпуск, чтобы  убедиться, что ему не грозят «рога», которые обязательно должна наставить оставленная   молодая жена (об этом постоянно живописует сосед по койке в казарме).
Вот и сегодня Козин, с самого выезда из части, воровато осматривается, словно собирался стащить курицу в чужом огороде.  Особенно активно стали бегать его глазки с белёсыми ресницами, когда взвод вошёл в баню. Павел (он уже и  не давал себе отчёта, что «стал» лейтенантом и не помнил ни про Людмилу, ни про троллейбус, ни про улыбку экстрасенса) почувствовал, как напряглись  его мышцы...
- Сержант Бровин, - громко крикнул он в гущу переодевающихся солдат.
Бровин откликнулся из-за спин и шкафов. Лейтенант поискал своего помощника взглядом, но в  это время Козин резво выскочил из предбанника и бросился бежать. Лейтенант "вынырнул" на улицу и увидел, что солдат столкнул с мотоцикла какого-то парня, быстро занял место в седле и крутанул ручку газа, отпустив сцепление. Все произошло мгновенно: Козин исчез за   перекрёстком  площади.
Тот самый Бровин, которого крикнул лейтенант,  также выскочил из бани и бросился догонять «придурка». Так он потчевал беглеца на ходу. Некоторые из рядовых   попытались поддержать погоню, но лейтенант окрикнул их и приказал всем выстроиться перед баней.
Пока взвод выстраивался,  причём многие  стояли с одеждой в руках и начинали тут же натягивать на себя форму, вернулся сержант Бровин. Он обречено махнул рукой:
- Не догонишь, товарищ лейтенант. Нужен транспорт.
- Далеко он не уйдёт, - лейтенант обвёл проницательным взглядом строй. - Кто ещё собрался к тёще на блины? Сержант Бровин, строй не распускать!
Командир взвода вернулся в баню, вошёл в кабинет директора бани, худенькой вертлявой женщины, и стал звонить по телефону в штаб своего полка.
Ответил ему дежурный по части,  знакомый  старший лейтенант Воронцов, Сашка, который учился с ним в училище, но тремя годами раньше.
- А это ты, Артём, - узнал он лейтенанта, - что случилось?
Разговор был недолгим, комендантский взвод выехал в город  и  через полтора часа Козин был  снова в части. Только не в казарме, а на гауптвахте.
А жизнь и служба лейтенанта   продолжались.
Вскоре его полк бросили в Чечню. И это стало для него даже облегчением. Что его   жизнь? Чем она была заполнена? Школой? Семейными передрягами гастролирующих родителей? Страшной смертью мамы в десятом классе? Военкоматом и училищем?



Расправа


…В больничной палате было тихо. Мезенцев почувствовал, что действие укола помогает ему бороться с той,  не его тоской, но в то же время мешает вспомнить всего  две вещи во всей этой дикой истории, происшедшей  не с ним:  фамилии Артёма, получившего уже в Чечне звание старшего лейтенанта, и   экстрасенса. Мезенцев   был уверен в их связи.
Он закрыл глаза и вновь оказался в пещере.  Но  Павел «не вошёл» в того  Артёма, а увидел своего «двойника» со стороны, сверху, как и было в его первом взгляде три года назад, над площадью небольшого русского городка. Да, сейчас он был лишь сторонним наблюдателем, и поэтому   не чувствовал боли в теле. Он видел, как Хас вытер лезвие своей грязной ладонью и, не найдя место, куда воткнуть нож, снова вогнал его в тело старлея, в низ живота. Тело Артёма лишь   вздрогнул. Павел видел, как жизнь уходит из командира группы захвата. Понимал, как нелепо, по какой-то предательской воле случая тот оказался в плену бандитов. Вытекающая из него кровь медленной тягучей струйкой  уносила  жизнь. Павел слышал, как постанывает Валентина. А затем   услышал, что мулла Джохар, стоящий рядом с  Хасом, коверкая русские слова, внося во все согласные протяжённое «э», а букву «и»  оттягивал внутрь гортани до появления «ы», начал читать какой-то гребанный «приговор»: «Во ыма Аллаха ы ымэнэм…Ычкэрыы… старшлэнтнантэ  Лыфшыцэ Артомэ Лубомыровыч…»  И по окончании этого бредового бормотания Хас нанёс сильный удар, но уже в грудь, словно копье римлянина в сердце Иисуса. И тьма. Лишь чувствовалось движение мысли, словно по каким-то проводам врывающейся в мозг Павла Мезенцева. Он вспомнил  фамилию экстрасенса. Перед его глазами всплыл документ оформления похорон того одинокого пенсионера– Любомира Адольфовича Лившица - отца  Артёма!
Через мгновение Мезенцев   спал, но спал уже полностью самим собой. Через четыре часа он проснётся. Его окружат заботливая жена и две девчушки лет шести, в глазах которых можно прочесть и любовь, и жуткий интерес к своему необыкновенному и даже страшному отцу. Но он станет прежним молодым специалистом похоронного бюро, правда с необычно ранней сединой неизвестного происхождения, и непонятными шрамами. И он больше ничего   не вспомнит из той, непонятной жизни, которой   жил в Чечне.

А она продолжалась, как это ни кощунственно и ни парадоксально звучит, тем, что в этой республике продолжали убивать. Вечером, в окружении семьи, обласканный и изнеженный вниманием, Павел Мезенцев краем глаза  увидит по   телевизору   репортаж из Чечни, в котором корреспондент расскажет о страшной находке, сделанной бойцами спецназа в одной из пещер за сотню километров от Грозного. Крупным планом покажут двух лежавших рядом убитых, захваченных в плен - молодого офицера и девушки-медсестры. Они были чуть повёрнуты друг к другу, словно в трогательном порыве молодожёны, в сон которых ворвалось ужасное чудовище. На   их изуродованные тела нельзя было смотреть без содрогания. Бесконечно жалко было видеть уничтоженную молодость и красоту. Какую-то картину напомнит это Павлу, но спустя  несколько  минут забудет и этот репортаж.

Самара, апрель, 2001 год.