Когда сойдет снег

Москва, 02.12.2017

Солнце еще не встало, а я уже на ногах. Я знаю, оно точно появится из-за этих двух холмов из темного снега. Темного? Нет, снег не может быть темным, он может быть только белым. И даже сейчас, в предрассветных сумерках долгой полярной ночи я вижу, что он белый. Снег бесшумно принимает на себя мой бег, оставляя меня невидимой в спящей тундре. Я бегу вперед, туда, куда влечет меня голод.
Я остановилась, есть что-то вдалеке, знакомое и еле уловимое. Да, тут прошел человек, значит, чутье меня не обмануло. Я прибавила шагу, все плотнее хватаясь за этот зыбкий след, где человек, там и еда. Лапы позорно дрогнули от нетерпения, маленький нос на короткой мордочке жадно втягивает воздух. До начала короткого дня еще долго, а шансов поймать хоть кого-нибудь у меня нет. Последняя надежда умерла, когда я не нашла в схроне припасенную куропатку, она бы мне сейчас ох как помогла! Я зарычала и прибавила шаг, переходя на бесшумный бег. Ожидание скорой трапезы вскружило мне голову, тем более, что я уже слышу, слышу эти запахи. Да! Точно, впереди пахло едой!
До сладких объедков оставалось несколько метров, я четко различила брошенные человеком пустые пакеты с чем-то очень вкусным, но на моей передней лапе звонко щелкнул капкан. Я неистово взвыла от боли, хотя, со стороны это был лишь жалобный писк и гневное рычание. Капкан, капкан! Но откуда мне знакомо это? Я же никогда не была в капкане… Быть может моя мать это знала,  а кто была моя мать… Я долго билась, катаясь по снегу, пытаясь вырвать раненую лапу из железной хватки. Снег теперь не был белым, как и я, нет, все стало красным от моей крови, мне казалось, что и все вокруг тоже стало красным. И даже тот свет, что выхватил меня, мою изломанную страхом и болью тушку из черноты неба, да, он тоже был красным.
– Смотри, смотри! Я же говорил, что попадется! – раздался страшный голос прямо надо мной. Я попыталась броситься на это странное  бородатое лицо, склонившееся почти над самой моей мордой, но не смогла, он жестко ударил меня прикладом, и я упала замертво.
– Ты смотри, какая дикая!
– Андрей, ты там поосторожнее. Может она бешеная, – раздался голос вдали.
– Да нет, нормальная, вроде, – бородатый мужчина потрогал раненого зверя, пощупав шкурку. – Ох, голодная совсем, раз уж к нам пошла. Шкурка то так себе.
– Вот и  оставь ее, – ответил ему раздраженный голос. – Идем, нам пора обратно.
– А с ней что делать? – удивился бородатый мужчина, с некоторой нежностью глядя на покалеченного зверя. – Я подранков не оставляю.
– Ну, так добей, а там кто-то да съест, - ответил ему раздраженный голос. Второй мужчина подошел ближе и посмотрел на полярную лисичку. – Да, велика добыча. Добей, она уже не жилец.
– Добей, – Андрей поворчал и нервно встал. – Вот тебе и воротник, да жалко ее, смотри, молодая же совсем.
– А когда капкан ставил, о чем думал? – ухмыльнулся второй мужчина. В свете фонаря его бледное лицо, наполовину закрытое маской из толстой шерсти, выглядело угрожающе. Его глаза колко посмотрели на Андрея.
– Сам знаешь зачем, – огрызнулся Андрей. – Принеси, лучше, брезент.
– Чего? Ты эту рвань к нам собрался тащить?
– Дима, – Андрей сурово посмотрел на него. – Иди, неси брезент.
– Ну ты и козел, я тебе скажу, – злобно выдохнул Дима, но вернулся с задубевшем в кузове  брезентом. – Только в салон не тащи, ничего, не замерзнет.
Он помог Андрею освободить капкан. Андрей бегло осмотрел рану и перевязал ее платком. Потом он завернул зверька в брезентовое полотно и отнес к машине.
– Капкан оставляем? – спросил Дима, осматривая ловушку.
– Нет, снимай. Хватит. Мне эти идиотские указания вот уже где! – Андрей полоснул большим пальцем себя по горлу. – Пусть сами идут и отлавливают. Егерей нанимают, не знаю, наше дело за установками следить, а не этой херней заниматься.
Дима пожал плечами и снял капкан.
Машина резко дернулась, взметнув в небо тучу невесомого снега, яростно буксуя, рванула вперед.
– Ты поосторожнее, – спокойно сказал Дима, снимая маску в теплом салоне доброго глазастого уазика. – Замерзнет в кузове.
– Не замерзнет, вон, какая шуба, – ответил Андрей, сбавляя ход, машина поехала ровнее, шурша задубевшими колесами по заснеженной земле. – Я вот подумал…
– Оставь это, – отмахнулся от него Дима и отвернулся к окну.
– Да нет, ты сам посуди, вот ведь что получается, да? Они на нас вешают также и компрессорную станцию, а в итоге, что для нас?
– Ты хочешь это с Алексеевичем обсудить? Давай, валяй, – Дима пожал плечами и безучастно глядел на пролетавшую за окном уснувшую до весны тундру. В черном стекле изредка вспыхивали красные огоньки, он больше не пытался понять, откуда они, раньше ему казалось, что это огни буровых вышек, но по близости не было ни одной. Ему вспомнилось, как называл эти огоньки Яртын, метис из ненцев, веселый, но слегка задумчивый старик, всех своих детей давно уже переселивший в большие города. Он вновь услышал его певучий голос, с неизменной улыбкой и вопросом в конце предложения, и повторил за ним. – Глаза тундры, да? Она следит за нами.
– А? Ты о чем? – Андрей бросил взгляд направо, но ничего не увидел.
– Да так, – Дима вздохнул и закрыл глаза.
– Да ладно тебе, не грусти, – Андрей по-дружески толкнул его в плечо. – Забудь ты ее, не твоя она. Чего душу терзать?
– Тебе легко говорить, – ответил Дима с беззлобной завистью. – У тебя жена, дети, внуки уже есть.
– Так и у тебя будет. Ты только Яртыночу скажи, он тебе живо невесту найдет.
- Ага, оленя приведет?
– Ну, хочешь оленя, можно и оленя. Вас, молодых, не поймешь. Но я тебе скажу, – Андрей подмигнул ему, широко заулыбавшись. – Ты б видел его племяшку, у-у, брат, такая дивчина.
– Да тут любая баба за королеву казаться будет, – буркнул Дима, силясь вспомнить, о ком говорит Андрей.
– Ну нет, зря ты так. Сашка такая умница, да и красавица. Она на метеостанции работает. Надо вас познакомить.
– Не надо, – буркнул Дима.
– Надо-надо. Я с Яртынычем поговорю, – Андрей резко свернул на видимый только ему поворот, и машина вся затряслась, подпрыгивая на ледяных кочках.
– Осторожнее! – возмутился Дима. – В кузове пациент, все-таки.
– Да ладно тебе, – Андрей засмеялся.
Они подъехали к одноэтажному строению с темными небольшими окнами, за которым виднелся каскад металлических контейнеров, установленных на крепкие опоры. К каждому подходили затянутые в шубу теплоизоляции пучки труб. Все выглядело нерабочим, лишь тихий гул двигателей, еле доносившийся сквозь обшивку контейнеров говорил о скрытой от глаз и мороза работе. Андрей бодро выскочил из машины и полез в кузов, песец был без сознания. Он схватил брезент в охапку и пошел в сторону хозблока. Дима вылез из теплой машины, ежась от резкого колкого ветра, и направился в жилой блок. Вскоре он вышел оттуда с пластиковым чемоданчиком. И пошел в хозблок.
– Ну, как она? – спросил Дима, входя в еле теплое помещение, заваленное всякой рухлядью и влажными досками.
– А, ну напугал, – дернулся Андрей, осторожно раскрывавший в это время брезент. – Да вроде живая.
– Почему живая? Ты думаешь это самка?
– Думаю, что да, – Андрей бросил на него смеющийся взгляд. – Так смотреть может только женщина.
– Ну-ну, не придумывай, – Дима сел рядом и снял пропитавшуюся кровью ткань с лапы. – Ничего, жить будет.
Он смочил рану антисептиком и ловко выстриг волосы вокруг раны. Наложив повязку с мазью, он аккуратно, чтобы песец не хватил его за палец, дотронулся до мордочки, животное будто бы спало, дыша медленно, но ровно.
– Пусть поспит пока, – сказал Дима, убирая за собой.
– А ты где так научился? – с уважением спросил Андрей.
– У меня было три собаки, – Дима поднялся и пошел к выходу. – Надо бы покормить.
– Покормим, – улыбнулся Андрей и встал. – А так оно повеселей будет, правда?
– Не знаю, – хмуро ответил Дима, и они вышли.
В небольшой кухне Андрей нашел давно забытую алюминиевую миску и выделил ее для нового жильца. Налив в нее остатки молока, он побросал туда пару кусков засохшего хлеба, и отнес в хозблок. Потом они пили чай, Дима молчал, как обычно глядя в свою кружку. Андрей не хотел ему докучать и пролистывал новости на планшете.
– А что потом с ней будем делать? – спросил Дима.
– Когда потом? – переспросил Андрей, ушедший с головой в сводки о военных успехах в  аравийской пустыне. – А, ты про нашего питомца. Так выпустим. Пусть оживет, подлечится, а там свободна, куда хочет, туда пусть и идет.
– Понятно, – сухо ответил Дима.
– А, ты хочешь ее себе оставить? – Андрей покачал головой. – Вот тут не получится. Мы через кордон с ней не пройдем. А если ее на центр привезем, о-о, там такое начнется.
– Да я понимаю, – Дима снова уставился в кружку.
– О, точно. Мы ее Яртынычу отдадим.
– Ты что! – возмутился Дима, сверкнув глазами. – Он из нее быстро шкурку выделает.
– Нет, не думаю, - Андрей покачал большой, уже сильно поседевшей головой. – Он этим уже не занимается. Надо будет к нему в гости съездить, у него там что-то вроде дачи.
Андрей встал, и стул обрадовано заскрипел, освобожденный от непосильной нагрузки. Его огромные руки схватили обе чашки, ставя их в раковину.
– Пошли спать, по регламенту у нас отдых, – Андрей уже на половину протиснул свое мощное тело в узкий дверной проем.
– Я попозже, – ответил Дима, уставившись в свой телефон.
– Ну. Смотри сам. Если не отдохнешь, твои проблемы. Я с тебя не слезу, – Андрей ушел спать.
Дима проводил его взглядом и нерешительно открыл мессенджер. Сердце неистово забилось и безвольно сжалось, на мгновенье застыв в сковавшей все тело ледяной окове… она ничего ему не написала. Дима нервно бросил телефон на стол и вышел на улицу. Рука потянулась в карман куртки, доставая сигареты. От них стало еще тошнее, и он с остервенением бросил сигарету, а потом и всю пачку перед собой. Ветер тут же подхватил ее, унося далеко в тундру.
– Ну, и черт с тобой, – зло прошептал Дима и пошел спать. На удивление, он уснул довольно быстро, почти сразу, как голова коснулась туго сбитой подушки. Почему-то ему всю ночь снился этот бившийся в капкане зверек, с укоризной глядя на него блестящими черными глазами.

Темно. Я это знаю, мне не нужно открывать глаза. Я далеко, вокруг столько новых запахов, от которых я схожу с ума от страха и любопытства. Лапа сильно болит, но не так, что-то греет внутри нее. Я попыталась лизнуть рану, но язык лишь скользну по шершавой поверхности бинта. Странный, непонятный вкус. Я приоткрыла глаза и осторожно осмотрелась. Здесь больше никого не было, но от каждого непонятного предмета, от каждой щепки пахло человеком.
Но вот, вот этот запах, что разбудил меня. Он повелевает мною, я уже не боюсь, скорее, скорее! Я подползла к миске и сунула в нее свою морду. Молоко. Я знаю этот вкус, знаю, потому, что это первый вкус. Оно другое, совсем другое, но все равно это оно. Я с жадностью проглотила оставленную человеком еду, пустая миска глухо ударяла о пол, когда я ее вылизывала, не желая ни капли оставить. Ступать на лапу было больно, и я легла обратно, забившись подальше в угол между этими плоскими деревьями, они пахли так же, как тот лес, до которого я когда-то добежала, следуя за медведем. Это была голодная зима, моя первая зима. Тогда я потеряла мать и отца, но я их не помню, как не помню и братьев и сестер,