РАССУЖДЕНИЯ О ДОБРЕ

поводу какого-то там нравственного долга, другие же попытались следовать провозглашенным заветам, но у них ничего не вышло, и они вынуждены были признать своё поражение: "дело "добра" нисколько не подвинулось вперед". "Я знал одного фабриканта миллионера, - пишет Шестов, - отдавшего свои деньги на проценты и считавшего себя толстовцем. И этот случай - не исключение". Что же касается "дела", Шестов здесь приводит пример, описанный Л. Толстым в книге "Так что же нам делать?". Ужасы, открывшиеся глазам Толстого при обхождении московских приютов для бездомных и бедных людей, подтолкнули его заняться благотворительностью. Одно время граф обходил бедных, помогал им, не раз давал деньги, но... в итоге бросил их, потому что им "нельзя было помочь". Ни одного из них гр. Толстому, по его же собственному признанию, спасти не удалось: "из всех этих людей... я действительно не помог никому, несмотря на то, что для некоторых из них было сделано то, чего они желали, и то, что, казалось, могло бы поднять их".
  Изложенные факты приводят меня к мысли, что к делу добра, равно как и к делу любви, нужно подходить с особой осторожностью. Впрочем, как и ко всяким другим идеалам, чрезмерное увлечение которыми неминуемо влечет за собой крах надежд и разочарование. Поклонение идеалам представляет собой попытку уйти от поиска истины, легкими путями обрести вновь точку опоры. Даже сами писатели и философы, провозглашая в книгах те или иные теории и идеи, делают это вовсе не для того, чтобы докопаться до правды, окинув действительность своим "беспристрастным" взором и проанализировав её своим "исключительным" разумом, а затем только, что посредством этих идей они жаждут найти ответы на мучающие душу вопросы; а раз вопросы "мучают", ответ должен быть "успокаивающим", опора и утешение в идеях необходимы им до крайности. И тут уж не до глубокого скепсиса, не до критического взгляда. Так будем же умеренны в восприятии идеала добра, и помнить, что идеал - это всегда что-то совершенное и неосуществимое, чуждое нашему несовершенному миру. Ницше не зря предостерегал моралистов: "Не желай быть врачом у безнадёжного больного". Есть и другое его высказывание в том же духе: "Тот, кто борется с чудовищами, должен следить за собой, чтобы самому не обратиться в чудовище. Попробуй подолгу смотреть в пропасть, и она заглянет тебе в глаза". И действительно, ревнители нравственности имеют против себя весь мир, всю жизнь. Не удивительно, что иные мыслители отваживаются называть добродетель "немощной, гордящейся своими лохмотьями".
  Но означает ли всё это, что нужно, по примеру Ницше, принять и полюбить мир таким, каков он есть, включая всё зло, что нам уготовлено? Следует ли из "лохмотьев добродетели", что нужно преклониться перед страданиями, несчастьями и потерями? Думаю, это такое же заблуждение, как и чрезмерное возвеличивание добра. Федоров пишет по поводу ницшеанского amor fati, что это, по сути, "желание остаться скотом..., формула величайшего унижения..., подлый страх, не позволяющий себе даже спросить: точно ли неизбежно это рабство разумного у неразумного". К этому хочется добавить, что любить зло в принципе невозможно. И если даже кто-то утверждает, что он любит зло, наверняка этот человек любит на самом деле не его, а то благо, которое должно, по его мнению, последовать в итоге за "злом". Ведь так же, как немощное добро может обратиться злом, когда, например, некто, имея добрые намерения, на деле ничем помочь нуждающемуся не может, и в результате оба от угнетающей безысходности впадают в отчаяние (а "благодетель" ещё и требует от попавшего в беду человека "уважения" и тому подобного), или когда мораль предъявляет нам невыполнимые нравственные требования, да ещё и не уберегающие от бед, или когда именем добра и прикрываясь благими намерениями люди творят беззаконие, убивают и грабят, и, наконец, когда добро объявляет нас безнравственными и грешными, ничего более не давая, так и зло - страдания, потери и несправедливость - может оказаться добром.
  Подобная "неочевидность" добра и зла ведёт нас к вопросу об ответственности людей за свои действия. Ибо мало иметь добродетели - нужно ещё и не перепутать их с пороками (порой трусость зовётся терпением, расположение злу - прощением), мало руководствоваться нравственными постулатами - нужно ещё убедиться в их истинности и применимости к данной ситуации, мало стремиться к благу - нужно быть уверенным в правильности своих действий и совершать их обдуманно. И это притом, что человек, если подумать, вообще не может отвечать ни за одно из своих действий, так как все они предопределены влиянием внешних условий, предшествующими и настоящими событиями, законами природы. В принципе, человек в этом ничем не отличается от примитивного растения или камня, разве что способен осознать свою примитивность. И что же, мораль заставляет его отвечать?! Да. И думается мне, вполне обоснованно. Ибо вопрос этот, конечно, более теоретический, чем практический. На практике страшно даже представить ситуацию, когда все люди вдруг разом почувствовали бы свою безнаказанность, и стали поступать в угоду своим желаниям, пусть даже самым низким: тогда наступил бы полный хаос, в котором хорошей жизнью похвастались бы лишь единицы. А потому не станем говорить, что человек есть "необходимое следствие" и не обладает свободой воли. Он, может быть, и правда ей не обладает, но всё же обречён выбирать, так как не ведает своей судьбы; и всё, что он выберет, и станет его судьбой, что с начала времён была предначертана ему природой. Сартр говорил по этому поводу, что человек обречён на свободу. Свобода же предполагает две вещи: напряжённое мышление и ответственность. И я думаю, что если мы действительно постараемся быть разумными, то стремление к добру не покажется нам уж столь бесполезной вещью. Эрих Фромм писал, в частности: "Если верить в доброту человека как в его единственный потенциал, то обязательно будешь видеть факты в искаженном, розовом свете и, в конце концов, жестоко разочаруешься. Если верить в другую крайность, то превратишься в циника, и не будешь замечать в себе самом и в других многочисленные возможности творить добро. Реалистический взгляд видит действительные потенциалы в обеих возможностях и исследует условия, при которых они соответственно развиваются".
  Таким образом, ни слабость идеала добра, ни предопределённость не освобождают нас от обязанности стремиться к всеобщему благоденствию. Вместе с тем несправедливо порицать того, кто, искренне желая сделать доброе дело, не смог преуспеть в своём начинании. Ибо кому многое дано, с того и нужно много спрашивать, а кому дано мало, того следует пожалеть. Из этого же вытекает и то, что не всякий человек, многого добившийся, заслуживает похвалы. Но даже если и заслуживает, это ещё не повод для гордости, потому как все его старания, успехи и достижения были ему суждены, и у него просто не было иного Пути, кроме как исполнить предначертанное. На место гордости у такого человека должна прийти радость за свою Судьбу, на место мысли "какой я хороший человек" должна прийти мысль "как хорошо, что я изменил мир к лучшему".
  (Вот только как определить человеку, к каким свершениям он способен? И если его личная мораль противоречит общественным устоям, как понять ему, что прав именно он? "Тварь я дрожащая или право имею?" - вопрос, который стоит перед каждым, кто считает себя Достойным. И дай Бог, чтобы ответ, в отличие от известного всем литературного примера, был верным, и дан был без обращения к убийственным экспериментам...)
 
7

  Впрочем, не всегда нужно менять его к лучшему, как бы странно это ни звучало. Дело в том, что явления окружающей действительности сами по себе ни хороши, ни плохи. Понятия добра и зла появляются лишь тогда, когда речь заходит об отношении какого-то субъекта к этим явлениям, об их пользе или вреде для него. Но если дело только в отношении, то не всё ли равно, на что направить свои усилия - на изменение объективной реальности или же своего субъективного восприятия этой реальности? Не проще ли просто поменять своё отношение к событию? Очевидно, что иногда это гораздо проще. Не всегда, правда, ибо в самовнушении наши возможности так же ограничены, как и во всём другом. Однако же призадуматься есть над чем. Мы часто не можем получить удовлетворение от жизни, так как не перестаём хотеть чего-то большего по сравнению с тем, что имеем; мы не контролируем свои потребности. В то же время такой контроль вовсе не является чем-то противоестественным - речь идёт об элементарной дисциплине, о самовоспитании, которые только и позволяют человеку выжить в этом мире. Если уж на то пошло, дисциплина и самоконтроль, на мой взгляд, должны быть едва ли не главными жизненными принципами для каждого человека.
  Дисциплинированный человек умеет различать желания естественные и навязанные. Ко вторым относятся те, что или внушены нам другими людьми в корыстных целях, или просто обманчивы и вызваны завистью, сравнением или стереотипами. В случае навязанных желаний мы хотим того, чего на самом деле нам не нужно. Эти желания возбуждаются в нас не только всевозможной и вездесущей рекламой, но и ложными общественными ценностями и пр. Деньги, слава, популярность среди противоположного пола, карьера, победы на различных конкурсах, алкогольные вечеринки, стильная одежда, модные направления и "искусства" - всё это считается достойным нашего внимания, вынуждает отказываться от собственного "я" и стремиться к чему-то другому. Любопытно сравнить сегодняшние ценности с философией Эпикура, который делил желания на три вида: 1) естественные и необходимые; 2) естественные, но не необходимые и 3) неестественные и не необходимые. При удовлетворении только первой группы желаний Эпикур уже считал счастье возможным. Очевидно, что под естественными и необходимыми нуждами понимаются базовые физиологические (в питании, минимальной одежде, тепле, движении, воздухе): если человек не сможет удовлетворить их, он умрёт. Что же получается, имея так мало, человек может обрести счастье? Да! - и более того, такого человека совесть не позволяет назвать бедным: какой же властью над своими желаниями он обладает! "Величайшая власть - это власть над собой" - как тут не вспомнить великую мудрость. Но ведь и стремление к добру, в конечном счете, сводится к удовлетворению собственных потребностей, нельзя ли и здесь решить проблему отказом от всякого рода излишеств? Лично я убеждён, что мы далеко продвинемся в деле добра, научившись этому. Нам просто сложно принять тот факт, что всё зависит лишь от восприятия, а сам по себе мир - не плохой и не хороший (и не должен быть таковым, он просто есть). Сенека верно заметил: "Нас угнетает не неприятность сама по себе, а то, как мы ее воспринимаем". Вообще, стремление к бездумному накопительству всевозможных "внешних" благ свойственно только современной западной цивилизации с её извращённой экономической системой, направленной на производство в огромных