РАССУЖДЕНИЯ О ДОБРЕ

настоящий друг вряд ли пожелает навредить всем вокруг, лишь бы защитить интересы товарища и т.п. Всё это, впрочем, не преминет оказаться умозрительным, но ясно одно: любовь - обязательное условие, при котором возможно применение с добрыми намерениями методов, типичных для зла.
  Опираясь на книгу русского религиозного философа И. А. Ильина "О сопротивлении злу силою", можно назвать ещё одно условие использования "злых методов" в благих целях. Это стойкость души в добре, имеющая три функции. Во-первых, она необходима, чтобы удержаться от соблазна использовать принуждение в корыстно-неправедных целях. Во-вторых: чтобы творящий добро человек мог искоренить в себе следы "душевной заразы", оставшейся после столкновения со злом, и отравляющей этого человека изнутри. Эта "душевная зараза" проявляется, в частности, в подспудном искушении поступать так же, как те злодеи, против которых ведётся борьба. Наконец, в-третьих, стойкость души в добре необходима, чтобы избавить душу от возможного очерствения и ожесточения, связанного с восприятием зла и сопротивлением ему, не допустить отчаяния и разочарования в добре, дать человеку силу для нового сопротивления злу, если таковое окажется необходимым. В целом же следует заметить, что стойкость "души", по всей видимости, достигается ни чем иным, как живущей в сердце благодетеля любовью.
5

  Продвинемся немного дальше, и рассмотрим другую этическую проблему, связанную с категорией любви. Проблема следующая: нравственное чувство хоть и выполняет благородную цель, противодействуя природному эгоизму во благо жизни в обществе, но чревато противоположной эгоизму крайностью - бездумным альтруизмом. Дело в том, что многие люди видят в "служении добру" свой смысл жизни, забывая при этом, что добро никак не может быть смыслом, ибо оно лишь средство достижения оного. И нравственность (в нерелигиозном плане) не может быть чем-то большим, чем "переряженной пользой". Добро - это такая штука, которая приносит пользу, но смыслом-то является не оно, а сама эта польза. Добро необходимо для выражения любви, для достижения благополучия и счастья, для того, чтобы человек, "самая несчастная тварь на Земле", мог испытывать ещё и радость - такую радость, которая невозможна для других животных. Тогда, и только тогда, человек ощущает себя полноценным созданием, истинно Человеком. Но чтобы достичь всего этого, нельзя ни на секунду забывать, что добро - это лишь средство. По этой же причине и любовь не может пониматься как смысл жизни: смыслом будет то, что она несёт с собой. Я обращаю на это внимание вот почему. Люди вообще любят увлекаться идеями, всё преувеличивать и нарушать меру. Нередко это приводит к тому, что добро оборачивается злом, польза - утратой, стремление к благополучию и счастью - страданиями. Многие мыслители высказывались в этом русле. "Такой пустоте, как добро ради добра, вообще нет места в живой деятельности", - утверждал Гегель, а Бердяев вторил ему: "Нет ничего более злого, чем стремление осуществить во что бы то ни стало благо".
  Что же тогда понимать под "всеобщим благом", средством к достижению которого я мыслю любовь и добро? Всеобщность означает, что благо распространяется не на каких-то отдельных людей и не на одного человека в ущерб всем остальным, а на всех сразу, и, в то же время, не только на всё общество в целом, но и на каждого его члена. Следовательно, в тех случаях, когда желание меньшинства может сосуществовать с желаниями большинства, оно обязательно должно быть исполнено. Однако реалии жизни таковы, что очень часто какое-либо действие принципиально не может служить благом для всех членов той или иной социальной группы (кому-то оно всё же причиняет вред), и тогда проявляется другое отличие концепции всеобщего блага от концепции блага большинства. Оно состоит в том, что в определённых случаях не отдельная личность должна будет жертвовать своими интересами ради общества, а само общество пойдёт на уступки конкретному человеку. В каких именно случаях оправдано жертвование большинством ради меньшинства - решается в каждом обществе отдельно. Современные государства, как правило, гарантируют каждой личности набор "естественных и неотчуждаемых" прав и минимальное соцобеспечение, которые не могут быть отняты у этой личности, хотя бы это и вредило остальному обществу [2]. В целом граница между двумя изложенными пониманиями общественного блага весьма расплывчата, однако важно следующее: при оценке нравственности того или иного поступка с позиции всеобщего блага огромное значение имеет также и польза, которую принёс этот поступок самому совершившему его человеку.
  Итак, если человек видит в добре свой смысл жизни, то он либо вообще не понимает, в чем необходимость добра (что в условиях фатального несовершенства человеческого разума характеризует его не лучшим образом), либо путает понятия, на самом деле видя смысл в "помощи ближнему". Во втором случае он неизбежно забывает о самом себе, о своём личном благе (точнее отождествляет его с благом других, что одно и то же), низводит себя до "средства", что наверняка приведёт к разочарованиям. Да, я ранее говорил о том, что добрые поступки от чистого сердца рано или поздно рождают в этом сердце любовь к людям. Но ведь если человек почитает себя за средство удовлетворения чужих потребностей, то наверняка он не любит самого себя! А если не любишь себя - нечего отдать и другим. Отсюда важное правило: прежде чем делать добро другим, обрети любовь к самому себе. "Превышение меры" при понимании добра как смысла заключается именно в том, что человек отдаётся благотворительности, не имея для этого предпосылок: он словно рвётся в бой, не позаботившись об оружии. Возможен и другой вариант: отдаваясь делу добра, человек впоследствии теряет любовь к себе, так как низводит себя до средства.
  Здесь, впрочем, необходимо уточнить, что речь идёт не столько о любви к себе, сколько о любви вообще, о любви как о некой внутренней очищающей душевной (психической) силе, которая только и позволяет нам жить в этом безбожном мире и вместе с тем - радоваться такой жизни. Эту психическую силу правильнее назвать жизненной силой, или любовью к жизни . Но поскольку человек тоже есть жизнь, из любви к жизни с необходимостью вытекает и любовь к себе. Аналогия с любовью к себе возможна ещё и потому, что речь идёт о чём-то "внутреннем", коренящимся непосредственно в самой личности. Понятно, что эта любовь противоположна эгоизму и нарциссизму. Любить себя - вовсе не означает считать себя замечательным человеком и во всем себе потакать. Напротив, любовь заставляет меня принимать людей, несмотря на все их недостатки, а не скрывать эти недостатки (но в то же время из этого не следует, что нельзя наказывать людей за их проступки, ибо даже любящие родители наказывают своих детей). Более того, здоровая любовь, в отличие от эгоизма, рождает "потребность давать" . Любящий не может не давать (т.е. делать добро), ему нужно быть добродетельным, потому что в этом выражение его жизнеспособности, в этом - проявление его душевного богатства, и ему приятно давать, он делает это совершенно бескорыстно.
  "Внутренняя" любовь (душевная сила, любовь к жизни) по своей сути является условием и гарантией "стойкости души в добре" и любви "внешней", о которых я говорил выше. Её можно понимать и как "первоначальный капитал", из которого посредством благосозидающей деятельности можно сколотить целое состояние. О том, как раздобыть этот "капитал", нам уже поведал Льюис: просто поступайте так, как будто он у вас уже есть. Иными словами, поступать следует так, как если бы вы уже имели любовь в своём сердце. И это не то же самое, что низводить себя до средства: ибо любовь к жизни (и к себе) предполагает самодостаточность, а восприятие себя как средства, напротив, означает неполноценность.
  Таким образом, любовь к жизни - это сила, являющееся условием и причиной альтруизма. Без неё альтруист, делающий добро другому, не будет делать добро себе, он не получит никакой награды, но, вполне возможно, придёт только к саморазрушению, ведь будучи и без того бедным, отдаст последние крохи. Так и в Библии: "Всякому имущему дано будет, а у неимущего отнимается и то, что имеет". Если же человек любит себя и жизнь, то он только приобретёт от своего самопожертвования, ибо последнее приносит ему счастье и радость (в этом - одно из важных проявлений концепции всеобщего блага).
  В завершение подчеркну, что любовь является лишь одним факторов субъективного аспекта добра. Нетрудно заметить, что желать блага другому человеку можно не из любви, а просто вследствие своего надлежащего воспитания, глубоко усвоения норм нравственности в процессе социализации. В менее предпочтительном варианте желание сделать что-то хорошее для других вызвано страхом перед наказанием за нарушение социальных норм. Но и в этом случае можно говорить о сознательном благожелании. Воспитание и кара за невоспитанность вообще суть типичные способы социальной регуляции, приводящие, однако, к таким же типичным результатам. Любовь же - это способ достичь в деле добра чего-то большего, преобразить себя и мир, именно поэтому я говорю о любви в контексте альтруизма.
 
6

  Но вот что. Любовь - это, конечно, прекрасно и замечательно, и всё же с горечью приходится констатировать, что она не вечна. Точнее говоря, идеальная-то любовь, которую воспевают в романах, или которой любит нас - бесконечных грешников - Господь, конечно же, вечна. Но кто из нас способен на неё? Кто может похвастать столь огромной душой, столь безграничной внутренней энергией, которая только и позволяет забыть об алчности и корысти, радоваться вполне тому, что уже имеешь, и, примирившись с миром, что преисполнен зла и несправедливости, обрести вечное счастье? Не говорит ли, наконец, человеческая истории о слабости в мире не только добра, но и, вместе с тем, любви? И вот - все мы обречены рано или поздно очередной раз потерять почву под ногами, вновь разочароваться в жизни и остаться один на один со своими бесами - неразрешимыми вопросами "жизни и смерти" - когда весь мир, все естественные и социальные закономерности словно восстают против тебя. Так, по причинам самым разнообразным мы оказываемся неспособными сохранить любовь внутри себя, и даже такая малость, как любовь к себе, исчезает: вместо неё появляется отвращение ко всему, что хотя бы издали напоминает высокие чувства.
  Вопрос о том, что делать в такой ситуации волновал многих мыслителей, но явно выходит за рамки темы моего повествования. Я же хочу обратить внимание на поразительную слабость, которая порой обнаруживается за красивыми словами "добро" и "любовь". И эта слабость свойственна как "слову", так и "делу". Какая язвительная насмешка чувствуется в словах Льва Шестова, когда тот описывает всю бесполезность проповедей и нравоучений гр. Толстого! Мол, одни читатели его произведений лишь насладились "художественным талантом великого мастера", и даже ухом не повели по