занимаемых должностей, в субботние и воскресные дни все поселенцы собирались в колонии, и дружно взвалив на плечи кетмени, выходили на прополку хлопчатника.
По понятиям начальствующего состава колонии, лучшим отдыхом от трудовых будней, для поселенцев была все-таки - прополка полей.
- Меня – хищника в особых размерах, с кучей таких же, как и я бедолаг, выводили на прополку, - продолжил, после некоторого перерыва Висеров. Где они такие тяжелые кетмени нашли – загадка, но пока я с этим кетменем доходил до поля, то уже порядком уставал. Придя на место работы, там я прилег отдохнуть на грядку.
А в это время мент, с двузубым аршином начал отмерять мой участок работы.
Я лежа гляжу – когда же он кончит мерить? Я уже потерял его из виду, а он все еще мерит. Я встал со воего места, а он мерит. Затем я встал во весь рост, гляжу – тот скрылся за горизонтом, а мерить не престал. И так каждый день.
А когда пришла пора сбора урожая хлопка, - ты знаешь, что такое – хлопчатник, Боря? То меня привезли на поле, и там сказали, чтобы я до вечера собрал восемьдесят килограммов в фартук этой растущей на кустах, ваты. Онак ничего не весит, а собрать надо восемьдесят килограммов – это больше твоего веса, Боря!
- И что, ты Камиль собирал?
- Собирал, бродяга, собирал. Только меня, однажды после обеда, такая обида, за весь наш зэковский род, взяла, что я ровно через неделю сбора, правда, в этичной форме изложил местной администрации все, что я думаю о них, об изобретателе хлопчатника, и о самом хлопке, а также о том плане, где сказано о моей ежедневной норме.
И вот уже еще через неделю - я сижу рядом с тобой и пью чай. Вот так-то Боря: хорошо там, где нас нет.
А что здесь твориться, кто на моем месте батрачит, как чувствует себя многоуважаемый Михаил Аркадьевич?
Висеров закидал друга вопросами.
- Все вроде бы в норме, - сказал токарь, - кирюха твой, Ишанака откинулся, Боровой на киче парится – на колесах запалился, Саид-маслокрад на бесконвойку вышел. Хозяин, говорят, большой зэхер затевает, хочет четвертый цех ставить, авиационные бомбы выпускать будем.
- Ну и дурила полковник, замутит всякую хреновину, а нам расхлебывай, - взлетим на небеса с этими бомбами, как думаешь, Борис?
- Да плюнь, ты на эти бомбы, пустое это все, начинять не здесь будут. Ты, лучше, подумай, чем заниматься станешь, сейчас на твоем месте Керосинов, тоже маслокрад, мужик вроде бы неплохой.
- С хозяином перетру, а там видно будет, без дела сидеть не буду. А пока немного отдохну от свободы.
Слушай, а у тебя в заначке есть что-нибудь толковое, отметить надобно прибытие, как думаешь?
- У меня голяк пока, ты, к Витьку нырни, он, кажется, разжился. Надысь мы приложились втихаря с Митричем, да какой-то гадости выпили – до сих пор башка трещит.
У Меньхильсона может быть, что надыбаешь, только мне не забудь цинкануть, если что высветится. За мной, сам знаешь - не заржавеет. Я пока пойду – пару болвашек выточить надо, извиняй уж, Камиль, дела.
Сей разговор происходил возле токарного станка, на котором работал Борис, убийца своей жены, со сроком в пятнадцать лет.
После недолгой беседы с Борисом, Висеров направился было к Витьку, в склад ГСМ, но по пути ему встретился Митрич, вертавшийся из второго цеха.
Он шел к Камилю навстречу с огромным ломом в руках. Увидев Висерова, Митрич отбросил лом в сторону и, раскрыв объятья, бросился к нему.
- Камиль, или зенки меня обманывают? - обнимая друга, кричал старик, - если ты толкнул кому-нибудь по-дешевке ракету, то тебя должны были бы на строгач поднять, а не к нам возвращать.
Ну пойдем, пойдем ко мне, - нежно подталкивая рукой в спину друга, он привел того в свой закуток.
Усадив Висерова на лавку, старик стал кипятить воду в стеклянной банке. – Щас, крепачка замутим, посидим, потолкуем, работу в принципе я закончил, оставил пацанов доделать, скоро и они нарисуются.
- А что, по крепче ничего не водится? - хитро прищурив монгольские глаза, прошептал на ухо старику Камиль.
- А ты, что принимаешь? – удивленно глядя на собеседника, и разливая по стаканам чай, - засмеялся Митрич, - не перевоспитали, значит, тебя там, на поселении, не поставили, так сказать - на путь истинный. И за что им только, дармоедам, государство деньги платит?
Ладно, не расстраивайся, дело то, поправимое, только вот с закусью туговато. Ты тут охолонись маленько, а я трошки прогуляюсь. А ты, вот ложись на лавку и покемарь, или затарься в раздевалке, и дави клопа в полный рост.
Если, что надыбаю – пулей сюда. Митрич исчез. Через полчаса он разбудил мирно спящего, в раздевалке, Камиля.
– Стол накрыт, господин возвращенец, - с этими словами он торжественно снял газету, накрывавшую маленький столик, на котором красовались: хлеб, парварда, куски репчатого лука, две порезанные пополам помидорки и несколько, тонко нарезанных, кусочков колбаски.
- Витек вот-вот подойдет, обмоем, так сказать твое возвращение в родные пенаты, дорогуша, ты наш – Камиль.
Есть в жизни счастье, есть! От предвкушения выпивки, старикстрастно потирая руки, заерзал на лавке.
Громкий шум, исходящий от работающих станков, заглушал слова старика и Висеров многого недопонимал, но суетливые движения Митрича и его постоянное похихикивание, выдавали хорошее настроение, а это признак, что выпивка была уже - не за горами.
- Шуба! Хозяин! – внезапно раздался, предупреждающий зэков, клич. Войдя, было в цех и, направившись в сторону поджидавших его товарищей, Витек, услышав тревогу, быстро развернулся и засеменил обратно к дверям.
И ведь было чего испугаться: со стороны первого цеха, в сопровождении целой свиты из офицеров, в сторону ОГМа шел начальник колонии – Собинов Василий Николаевич.
Войдя цех и проходя на его середину, он, молча, наблюдал за работой станков. Офицеры, встав полукругом, тоже молча, наблюдали. Немного погодя, оглядывая людей, работавших за станками, он заметил Висерова, который сидел на лавке в закутке у Митрича.
- Камиль, Висеров, а ну ка подь сюда, - улыбаясь, приказал шеф. – Какими судьбами, дорогой, ты вновь оказался у нас?
- Вот возвернули, не сошлись характерами, - понурив голову, подошел к хозяину Камиль.
- А я ведь тебя предупреждал, что не климат тебе будет на поселении, что запрягут тебя, как ломовую лошадь и пахать на тебе станут. Говорил или нет? Висеров не отвечая, тяжело вздохнул.
- Ну да ладно, отдохни маненько от сельских трудов праведных, и ко мне в кабинет.
Скоро монтаж оборудования в четвертом цехе начнется и тогда без тебя не обойтись. Ты ведь рожден, Камиль, для железок, а не для кукурузы с хлопком. Офицеры громко засмеялись, хихикнул и Висеров.
Затем хозяин, дружески похлопав по плечу Камиля, что-то прошептал ему на ухо. Вскоре хозяин, с сопровождавшими его офицерами, ушел из цеха.
- Кнокает он тебя, Камиль, знает тебе цену, только не верь тому, что он тебе на ухо шепнул – все равно обманет. Не видать тебе УДО, как своих ушей, попомни мои слова. Выжмет из тебя все соки, а на волю не отпустит, - говорил, не веривший, увиденному панибратскому отношению хозяина к зэку, Митрич.
- А ты, что слышал, как он мне про УДО буровил?
Ну, ты даешь старик. Тебе в израильском МАССАДе цены бы не было, - вновь присаживаясь на лавку, засмеялся Камиль.
- А чем еще может ублажить душу зэка хозяин? Только обещаниями свободы, - раскладывая, заблаговременно спрятанную в тумбочку, закуску и, доставая из под ветоши бутылку с мутной жидкостью, - продолжил говорить Митрич, - нашего брата только на такой крючок и можно поймать.
- Эх, свобода, свобода, - сворачивая самокрутку и, затем долго раскуривая ее, - не умолкал старик, - ты, вот скажи мне, Камиль, плохо тебе было там на поселении?
Поди, жратвы, сколько хочешь, одежда гражданская, бабки с собой таскаешь, шмонов, практически нет, правда на счет выпивки, говорят, строго, но так и здесь не ресторан.
Почему же ты вернулся? Не пойму я.
Тем временем Витек, дождавшись, когда хозяин со свитой исчезнет в третьем цехе, прибежал к товарищам.
- Здорово, Камиль, привет, Митрич. Что, все успокоилось, отвалили менты? И протянув друзьям в приветствии руку, он уселся на лавку. Со степенностью, соответствующей торжественному моменту, Митрич принялся разливать жидкость по пиалушкам.
- У Крокодила надыбал, что за гадость не знаю, надеюсь не сдохнем. Давайте рискнем. За тебя, Камиль, за возвращение.
- Будем все здоровы, и за скорое освобождение, - поддержал тост Витек. Все выпили, затем закусили. Выпили по второй, снова закусили. Пустую бутылку тщательно спрятали. Потом Митрич достал из тумбочки бутылку с абсолютно прозрачной жидкостью.
- Это, еще что? - спросил Витек, облизывая языком губы, - от выпитой гадости сушняк невероятный, у Крокодила разве найдется, что-нибудь толковое.
- Чистейший спирт, НЗ, хранил для особого случая, самодовольно улыбаясь, бормотал захмелевший Митрич.
- Неудобно получается, я то, думал, что у тебя один флакон, а здесь море заливанное бухалы. Надо срочно пригласить Бориса, свой - братан, - сказал Висеров, - иди Витек, подтяни Борьку, он и работу уже закончил, стоит возле станка, париться.
- Да, да, зови Бориса,- поддержал Камиля Митрич. После Бориса пригласили Алишера, потом еще кого-то. К концу рабочей смены добрая половина зэков из ОГМа была в стельку пьяная.
Правда все обошлось без разборок и драк.
На съеме с работы, всех участников коллективной попойки, по случаю возвращения в зону дорогого Камиля, кроме его самого, закрыли в прогулочный дворик ШИЗО.
На вопросы надзирателей, где достали спиртное, и по какому случаю гуляли, зэки, словно сговорившись, бубнили одно и то же: - они, мол, совершенно трезвые и никакого спиртного со времени оглашения им приговора, и в глаза то не видели, а не то, что бы пили эту, разбивающую разум гадость.
А то, что со рта пахнет водкой, то это вовсе не водка, а остатки запаха зубной пасты, в которую, не добросовестные работники парфюмерной промышленности, вместо дефицитных импортных компонентов, видимо, вливают наш родной советский спирт. А то, что ноги не держат, то виновата эта сволочная жара.
Камиль избежал участи ОГМовских друзей, только потому, что орал на войсковой наряд, что его, хозяин назначил главным спецом по бомбам, и по такому случаю сам угостил его коньяком.
Еще он орал, что если его спрячут на кичу, то он откажется возглавить группу монтажников по новому оборудованию, и, в конце концов, сорвется изготовление, столь необходимых родине, бомб, а виноватыми окажутся надзиратели которые, по словам Камиля, ни за что мучат его израненную душу.
Он даже требовал у них бумагу и ручку, чтобы письменно изложить на ней все безобразия, учиняемое надзирательским нарядом, и клятвенно обещал дать ход этому документу, который, дойдя до адресата, покажет кузкину мать всем несознательным элементам, и закроет дорогу в продвижении их по служебной лестнице.
Негласная команда хозяина: спецов не трогать, сработала.
Камиль умел, находясь в экстремальных ситуациях, пускать в ход свое красноречие, подключая к нему, граничащий с поэтическим вдохновением, публичный пафосный порыв. Терпеливо выслушав тираду Висерова, менты отпустили его с миром.
