Ночная вахта.

 

 

 

 Однажды Миша проснулся ночью с ощущением, что пора вставать на свою ночную вахту. Сергей его обычно будил, но часто Миша просыпался сам. Он умылся, поднялся в столовую, чтобы перекусить перед вахтой и выпить чаю. Потом спустился в машину, полистал журнал, проверил параметры приборов на ГРЩ. Спросил второго механика, где Сергей. Тот точно не знал, сказал, что где-то копается. Миша оставил на конторке записку, что ушел на обход судна, чтобы Сергей знал, что вахта принята. Миша обошел все судно два раза, но Сергея не нашел. И записка была не тронута. Миша забеспокоился. Поднимать тревогу не хотелось, ведь Серега мог где-нибудь и уснуть, хотя такое трудно было представить, если тот был трезвый. Миша мысленно просканировал судно, вычисляя те помещения, в которые не заглядывал. Таковых было много, хотя чужие каюты нужно проверять в последнюю очередь. Сначала нужно проверить все технические помещения. Миша вспомнил, что не спускался в помещение рулевой машины, а лишь заглянул туда, как они обычно делали, поскольку там все было видно сверху. Сергей был там и выглядел слегка смущенным.

- Твоя вахта давно закончилась, с трудом тебя нашел!

- Я тут взялся чинить вентилятор, увлекся.

- Так давай я доделаю, иди, поешь.

-  Уже заканчиваю. Не беспокойся.

Миша ушел в недоумении.

За три дня до Нового, 1972 года, после сдачи вахты Сергей позвал Мишу что-то показать. Он привел Мишу к румпельной.

- Спускайся.

Под старой фуфайкой была замаскирована молочная фляга, заполненная добротной брагой с мощным запахом.

- Вот для чего потребовался вентилятор, Миша. Пробуй!

Новый год встречали в столовой команды с огромным пирогом, и на двоих по бутылке красного вина. Потом все разошлись по каютам и приступили к настоящему празднованию. Кроме Михаила и Виктора у всех нашлись запасы водки, даже Сергей умудрился сберечь свой запас, не считая тридцати литров браги. Виктор был счастлив,  Сергей был счастлив и горд, а  Миша улизнул к Лиде, с которой незадолго до этого они стали нежными любовниками. Надя с Ильей предпочитали встречаться в прачечной.

Миша узнал, что Лида выделила его из экипажа еще раньше, когда услышала в рыбном цехе его игру на трубе. Когда не было рыбы, и рыбзавод был пуст, Миша приходил туда поиграть на своей трубе, которую взял с собой в этот рейс.

 

Район лова был настолько близко к берегам Японии, что можно было смотреть японское телевидение, где были сотни каналов. На Камчатке в то время работал только один канал. Моряки смотрели с огромным интересом сцены из чужой непонятной жизни, сравнивали японские города с российскими и с трудом верили, в то, что жизнь может так сильно отличаться от привычной российской. На одном из каналов непрерывно крутили старые американские фильмы, в основном черно-белые. Глядя на чужую жизнь, рыбаки невольно сравнивали ее со своей жизнью, и сравнение было в пользу чужой.

Здесь было гораздо теплее, чем в северной части Берингова моря. По вечерам было приятно постоять на открытой палубе, любуясь морем огней, которыми был заполнен весь горизонт. Тысячи японских судов разных размеров и форм, увешанные гирляндами мощных ламп, занимались промыслом кальмаров. Иногда параллельно с БМРТ шел с тралом и японский траулер. По размерам траулеры были сопоставимы, но по мощности японские явно превосходили БМРТ и всегда обгоняли советское судно. Штурмана выматывались на вахте, потому что японские кавасаки могли спокойно пересекать курс траулера, нисколько не заботясь о морских правилах расхождения судов.

Очень хотелось побывать в японских городах, которые иногда можно было рассмотреть в бинокль, когда судно подходило ближе к берегу. Но это была несбыточная мечта.  

 

По приходу в порт Андрей Илларионович написал Михаилу хорошую характеристику, в которой старший механик написал рекомендацию присвоить Стрельцову звание судового электрика. Мише выдали соответствующее удостоверение. Лида списалась с судна и уехала в отпуск на материк.

 Миша с месяц еще проработал на судне, которое стало в ремонт на Мехзаводе. Электрики в ремонте стояли суточную вахту. По случаю мартовской пурги и необходимого похмелья, Виктор опоздал на вахту, но к обеду все же пришел. Без Лиды на судне было скучно, и Миша решил проведать квартиру сестры.  Его сестра Ирина озаботилась покупкой кооперативной квартиры, и была по этому поводу на материке. Он втиснулся в битком набитый мокрыми людьми автобус и доехал до КП. Пурга разгулялась так, что сдувала прохожих, а свежего снега было по пояс. До дома было метров двести, но это были трудные метры. До квартиры Миша добрался весь мокрый и основательно продрогший. Тут вдруг оказалось, что ключей от квартиры в карманах нет. Немного погревшись в подъезде, Миша побрел обратно, поскольку имел подозрение, в каком месте мог их выронить. Найдя подходящий сугроб, на котором не осталось и воспоминания о его следах, он стал его раскапывать без всякой надежды на успех. Но ключи нашлись. В квартире, отогревшись, Миша рассудил, что найденные ключи не только приятная неожиданность, но и хороший знак. И он позвонил своей старой знакомой Зое, которой тщетно добивался перед рейсом. Вероятно, как и Мишу, пурга гнала на приключения даже здравомыслящую пуританку Зою. Потому что Мише почти не пришлось ее уговаривать приехать. В этой квартире она уже однажды была, и понимала, что осада ее бастионов будет продолжена. А Миша сбегал в магазин, чтобы пополнить и разнообразить арсенал.

А потом едва ли не мстительно ласкал ее до самого утра, чтобы она осознала, сколько блаженных часов было ими утрачено так расточительно.

 

В апреле Мишу вызвали в отдел кадров и вручили направление на БМРТ «Казалинск». Миша простился с коллегами, поблагодарил Андрея Илларионовича за науку. Старик расчувствовался и посетовал, что скоро его выгонят на пенсию. И предположил, что это был его последний рейс, поскольку пройти годовую медкомиссию не сможет.

«Казалинск» готовился в рейс в район Гавайских островов на промысел пристипомы. Туда готовилась большая экспедиция камчатских траулеров. Экипаж был в приподнятом настроении, предвкушая работу в теплых южных широтах после надоевшей  камчатской зимы. «Казалинск» был почти копией «Советских профсоюзов», оба строились по проекту 394, так что осваивать судно Мише не пришлось. На переходе в район лова Миша обнаружил в туковом трюме штабель ящиков, накрытых брезентом. В ящиках было сгущенное молоко. По виду там было несколько тонн консервов. Миша их не тронул, но в памяти отложилось. Он предположил, что молоко везут в экспедицию для судов.

Пристипомы было много, однако вылавливали ее гораздо больше, чем суда могли заморозить в жарком климате. А траулеров на сравнительно небольшом участке моря было около шестидесяти! Часто судно лежало в дрейфе с полным бункером, с полными карманами и с полным тралом, лежащим на промысловой палубе. Под жарким солнцем ценная промысловая рыба быстро портилась, ее выгружали за борт и снова тралили, чтобы заполнить все емкости, которые утром снова выкидывались. Безусловно, это было преступлением, но этот охотничий азарт был неистребим, потому что безнаказан. В экспедиции были начальники, которые были обязаны прекратить это безумие. Но наверно они также были захвачены этим глупым азартом и ни разу не вмешались. Похоже, мало кто из капитанов сознавал, что совершает преступление, поскольку это творилось на всех судах. Миша даже пытался говорить со штурманами, но его не слушали. Однажды капитан даже выставил его с мостика за упоминание о портящейся рыбе.

Он загорал на крышке бота по правому борту, когда к «Казалинску» подошла шлюпка с колхозного траулера «Сероглазка». Шлюпку пришвартовали к спущенному штормтрапу, и почти все рыбаки из шлюпки попрыгали за борт, а штурман поднялся на борт «Казалинска». Миша видел все это сверху, и не смог устоять от соблазна, хотя и знал, что купание запрещено. Запрет был категорический, однако колхозные моряки плескались за бортом и Миша прыгнул в море с десятиметровой высоты. Когда он всплыл, судовой помполит в ярости потребовал немедленно подняться на борт. Помполит отчитывал его, трясь от злости. Потом Мишу вызвал в каюту капитан-директор. Он тоже был в ярости. Он сказал, что списал бы его немедленно, если бы в порт шло хоть одно судно. Реальность угрозы Миша понял, он лишь не понимал, чем вызван глупый запрет, а тем более, чем вызвана вот эта не предписанная никаким уставом ярость! И эту ярость у преступника-капитана, который спокойно уничтожал ежедневно десятки тонн ценной рабы, вызвал невинный поступок – всего лишь учрежденный идиотами в Управлении запрет на купание!   И тогда он принял решение, что будет купаться при первой возможности, но тайно. Вопреки дурацким запретам. И он также был в ярости, и было сильное желание сделать что-нибудь вопреки запретам немедленно. Когда принял вахту, он взял сумку из-под инструментов и отправился делать свой обход по судну. Обход закончился в трюме для рыбной муки. Там он поднял брезент и вскрыл ящик с консервами. Он набил сумку сгущенкой и принес ее в мастерскую. Кому принадлежала сгущенка, кто ее загружал, и для кого - было не понятно, поскольку судно уже почти месяц работало в экспедиции, а ящики так и лежали не тронутыми. Он выпил банку молока и ему очень полегчало. Хотелось поделиться своей находкой со многими приятелями, но после угрозы директора-капитана следовало быть очень осторожным. Он приступил к осуществлению своего плана по ночному купанию. На капах машинного отделения лежали алюминиевые трубы, которые оставили от старых ботов. Боты заменили на современные из стеклопластика с крышей и люками. Трубы тогда использовались как каркас для брезентового тента. Он нарезал ножовкой короткие отрезки нужной длины, принес в мастерскую, просверлил на концах трубок отверстия, продел в них особым образом капроновый шкерт и у него получился аккуратный штормтрап, который проходил в иллюминатор и доставал до воды. Еще он отвернул прожектор на шлюпочной палубе, чтобы он не светил ночью в сторону иллюминатора мастерской.