Предисловие: На сборы много времени не потратили. Ягун-ики уже стоял на изготовке, а старлею, только ремень потуже затянуть. Дали ему еще куртку, прочную и теплую, надев которую, Иванов ощутил себя охотником Натти Бампо. Проклятие древнего идола 2 Смертельный вояж старлея Иванова
Документы, деньги и телефоны Иванов передал на хранение (уходя на задание, положено), взял только нож и часы. Ягун-ики протянул ему старый карабин системы Бердана (музейная редкость).
Прощались быстро и сухо, почти по-военному. Старший лейтенант даже не успел осмотреть весь лагерь меланхетов и его обитателей. Каждый был занять своим делом и не показывал никакого участия к присходящему.
Шли молча: меланхет уверенно, ровно и спокойно по неведомой чужому глазу тропе, старлей - настороженно и напряженно.
Ягун-ики, задержался на мгновение, чтобы сориентироваться и убедиться в правильности направления, Иванов подошел к нему поближе:
- До озера, как его…
- Ундо - Чундо.
- Чудное название. До него далеко?
- Далеко, но не очень. Один переход.
Ничего себе единица расстояния – один переход. Если час-два, то еще терпимо, а, если сутки, что для бывалого охотника, что стометровка для спринтера, тогда плохо дело. Спросить в километрах, в часах, сутках, много - мало, долго - недолго? Сколько солнц, лун, зим? Иванов терялся в догадках, как бы правильнее спросить, чтобы сориентироваться по времени и не обидеть напарника. Да, как ни крути, а Ягун-ики был сейчас его напарником, которому приходиться всецело доверять и во всем положиться на его опыт, мудрость и сноровку.
- Еще часа четыре, - развеял все сомнения меланхет.
- Так что же ты молчал, чучело гороховое, - не удержался Лавр.
Воин – охотник, не поворачивая головы, произнес:
- Я никогда не видел чучело гороховое. Что это?
Пришлось выкручиваться.
- Это у нас, что-то вроде вашего тотема, - нашелся. “Cлава богу, что не знает, значит, не обидится”, - заключил Иванов.
Чтобы замять ситуацию, он решил сменить тему.
- Говорят, ты можешь попасть белке в ноздрю?
- Было один раз.
- Удивительно. И как это у тебя получилось?
Охотник не спешил с ответом.
- Слишком любопытная попалась.
- И что?
- Спал на земле с ружьем, белка подошла близко и стала нюхать ствол.
Проснулся, выстрелил, попал.
- И шкурку не попортил?
- Белку в клочья разнесло, ничего не осталось.
Вот так разбиваются мифы. Отчего-то все стало обыденным и неинтересным. Надо же столько лет прожить, а верить охотничьим байкам. Из опытного охотника Ягун-ики превратился в лесного гнома, хоть и беззлобного, но смешного и непутевого. Но другого сопровождающего не было, приходилось мириться.
По расчетному времени вышли к месту падения самолета. Вечерело, холодало. Старший лейтенант вымотался, как велосипедист – перворазрядник на затяжном подъеме в группе мастеров, Ягун-ики, судя по спокойному виду, мог дойти до Берлина. Но не пошел даже к озеру.
- Дальше иди один, - сказал охотник.
- А ты, что же?
- Это территория Чапотанга, он не любит, когда, кто-то вступает на его территорию. Может случиться беда для нашего племени, зверь может уйти, люди могут прийти. А это еще опаснее. Я буду ждать тебя здесь. Иди прямо, увидишь.
- Хорошо. Если рация в самолете разбилась вдребезги, я вернусь быстро, если при падении не пострадала, попробую связаться, тогда на это надо будет время, придется задержаться. А если уж совсем не вернусь, значит, со мной что-то случилось. Не простил меня страшный Чапотанга.
Иванов отправился к самолету, вступив на территорию самого могущественного из богов меланхетов.
Чапотанга предстал перед старлеем в виде идола в массивный человеческий бюст с согнутыми в локтях руками, выступающим животом, с оскаленной пастью хищника. На голове бычьи рога и уши, на лбу - третий глаз в форме солнечного знака; глубокие полосы пересекали нос и подбородок.
Ничего особенного, даже и не страшно. Вот если бы такое увидеть ночью при свете луны на кладбище и еще неожиданно и громко крикнуть в ухо, действительно было бы жутко.
На всякий случай, Лавр поклонился идолу и постоял какое-то время в поклоне (не сломаюсь, вдруг, и поможет).
Самолет лежал брюхом на небольшой поляне почти в хорошем состоянии. Потрепанный хвост и размочаленные крылья не в счет. Главное, фюзеляж был на вид неповрежденный. Вероятно, самолет растрепало о верхушки деревьев, но, те же самые верхушки, и смягчили удар.
Иванов подошел поближе. Это был двухместный (увидел, сосчитал) лёгкий двухмоторный самолет “L-200 Morava” (прочитал на борту). Дверь со стороны пилота была распахнута. Летчик сидел за штурвалом целый и невредимый, с улыбкой (странно, должна быть гримаса) на лице пристегнутый ремнями безопасности (без них бы размазало о приборную панель) и, казалось, просто спит и видит счастливый сон.
Старлей попробовал найти пульс, потом вспомнил, что сказала Наяна: самолет разбился два дня назад. Был бы жив, очнулся.
“Бедняга, что же с тобой случилось, как же ты не долетел и почему не прыгал с парашютом. Ну, пожил бы по лесу несколько суток, ягоды, грибы, озеро рядом, по-всякому бы нашли”.
Иванову искренне было жаль пилота, но помощь уже была ни к чему. Он не стал тревожить тело (пусть все остается, как было), перешел на другую сторону. Взобрался, открыл пассажирскую дверь, осмотрелся. Судя по - всему в самолете был только летчик. Или пассажир выпрыгнул при полете, но наличие в кабине второго парашюта вызывало в этом большие сомнения. Не найдется такого отчаянного человека, чтобы даже в самый критический момент при падении мог сигануть вниз без парашюта.
Старлей залез в кабину (рация, рация, где ты рация, не время в прятки играть).
Видимо самолет находился в шатком положении после аварии, и Иванов своим весом сместил центр тяжести. Самолет неожиданно накренился на правое крыло, голова пилота завалилась на бок. Лавр чуть не закричал от неожиданности. Жуткая ситуация, можно сразу поседеть – это в лучшем случае, в худшем – присоединиться к летчику (может, это проделки грозного Чапотанга или великан Ендарбалык шалит).
Ухнул филин – ухнуло сердце вниз и, с оттяжкой - обратно. Потом бешено заколотилось. Лавр прислушался к учащенному биению, пригладил волосы на голове, которые были непослушны, словно он лизнул высоковольтный провод. “Все, проехали. Пора за дело, а то Ягун-ики уже, наверное, заждался”.
Вычислив рацию методом исключения (не то, не похоже, даже рядом не стоит), включил тумблер - рация ожила. Застыл в раздумьях, глядя на мерцающий индикатор, выключил машинально, включил еще раз. Что за ерунда, почему рация была выключена? Если в полете случились какие неполадки, пилот первым делом должен связаться с диспетчером, доложить, сообщить свои координаты, передать, возможно, последние слова родным и близким, простить всех должников и извиниться, кому должен. Наговорить завещание, если есть, что после себя оставить. По крайней мере, хоть орать благим матом, чтобы все прониклись положением и сразу же начали операцию по спасению. А тут тихо - мирно, упал самолет и никаких попыток пилот не делал, чтобы быть на связи и спасать положение и свою жизнь. Если бы рация была разбита, тогда другое дело, но ОНА БЫЛА ВЫКЛЮЧЕНА!
И ОНА БЫЛО ИСПРАВНА! Старлей возликовал: “Хвала тебе, Чапочанга. С меня причитается“. Настроился на знакомую волну (только бы не сменили, только бы не утонули). Это он про капитана и команду судна “Джевахарлал Неру”. А с кем еще на связь выходить? Не с радиолюбителями же и геологами, которым секретные сообщения не доверишь. Да и вряд ли им поверят. А капитан, он почти что, считай, уже свой, армейский, его и в штабе Тихоокеанского флота знают, этому поверят. “А не поверят, пусть тогда сами разбираются во всем этом дерьме”, - подытожил Иванов.
- Вызываю капитана судна “Джевахарлал Неру”.
Повторил три раза, сделал паузу.
Из рации послышалось:
- А владелец яхты “Сколопендра” не подойдет?
Старлей опешил, что предпринять, если капитан вдруг выйдет на связь, то эта скалапендра все услышит. Не входило в планы.
- Уходи с этой волны, идиот. Это военные учения с боевыми стрельбами, ракеты наведены на объект с этой частотой, залп через две минуты. Пеленг уже пошел, греби с этого места куда подальше, радиус поражения – километр.
- Что за фигня, заранее нельзя было предупредить?
- Это секретные учения, нечего по эфиру шастать, как кот на камбузе. Лучше вообще выключи рацию, еще лучше выкинь ее в воду.
Щелк и тишина.
Лавр сам удивился своей прыти. И откуда чего набрал, ладно, зато эфир освободил. Он вызвал судно еще раз.
Только на третьей попытке раздалось:
- Какого черта? Кто меня отвлекает при выборе трала?
- Я, я это, - радостно отозвался старлей, думая, что его голос легко узнаваем сквозь помехи эфира, как голос Левитана.
- Не понял, племяш, ты? Что случилось, помер кто?
- Это старший лейтенант Иванов.
Пауза в эфире: или были помехи или на том конце долго соображали.
- Это я, который “тот самый”.
- Лейтенант, ты что - ли?
- Старший лейтенант.
- Ни хрена себе, виноват, товарищ старший лейтенант. А я все еще капитан.
- Тоже неплохо.
- Я так догадываюсь, ты опять во что - то вляпался. Хорошо, что живой.
- Как догадался?
- А когда же ты со мной на связь выходил, если у тебя все было нормально? Дай угадаю, опять спасаешь планету, нашел в глухом месте раздолбанную рацию и никто тебе не может помочь кроме меня.
- Ну, примерно так, - согласился Иванов.
- А коли так, давай, рассказывай и командуй, пока связь не прервалась и батарей не села.
- Слушай, капитан, запоминай и доложи в штаб.
Старлей обрисовал ситуацию, опуская незначащие моменты. Сказал, что акция тщательно спланирована, задействованы большие ресурсы, похоже, идет серьезная игра. Какая, еще непонятно, но придется попотеть. Рассказал про сокурсника, пусть проверят, может, обознался, но имя и фамилия совпадают с подозрениями. Сориентировал на местности, рассказал про Лисий хребет, про шахты и семь дней, вертолет, оружие и серьезность намерений.
Не стал рассказывать, как оказался в вагоне (и так узнают), ничего не сказал про стрельбу, смертельный прыжок в реку (все равно не поверят), про ранение и чудесное выздоровление (еще больше не поверят, мало того, посчитают сумасшедшим). И про племя меланхетов промолчал. Чужая тайна, чужая жизнь. Да и нет такого племени, нету. Попробуй сказать обратное, загрызут академики - этнографы вставными челюстями. Про самолет решил сказать потом, когда все закончится, как бы мимоходом, невпопад. Летчику все равно не поможешь, а с ним завязано племя, а это, как было сказано, чужая тайна.
Во время эфира в ответ раздавалось только присвистывание, вероятно, капитан не хотел засорять эфир матерными выражениями.
- Слушай, старший лейтенант, так на тебя снова ставки принимать надо, кажется дело того стоит.
- Я не могу так часто выходить на связь.
- А тебе и не надо. Все равно узнаем. Если будем жить, значит, ты спас планету, а если нет, значит, нет. Выходит, ставить на тебя по-всякому выгодно.
- Капитан, ты только не затягивай, времени у меня осталось мало, я так думаю, тут дело очень серьезное.
- А когда ты пустяками занимался, Иванов? Ладно, доложу, куда следует. Если смогу, и тебя подстрахую.
- Приплывешь, что ли?
- Что - то в этом роде. Жди…
Связь оборвалась, лампа питания потухла. “Все, приехали. Теперь понятно, для чего рация была выключена. Лишь бы капитан смог передать донесение”.
Старший лейтенант оглянулся
|
