– Не каркай, – сплюнул через левое плечо Андрей. – Дед твой по мэтушки не ходит? – ехидно ухмыльнулся он.
– Нет, – коротко отозвался Витек.
– А почему? – ухмылка Андрея стала шире и похабнее.
– Отстань, – отрезал Витек. – Деда не цепляй! Пожалеешь!
Завидовать не пришлось. Из леса Андрей не вернулся. Вечером его встревоженная мать обзванивала всю деревню, пытаясь отыскать сына. На следующий день, ближе к обеду начались поиски в лесах. Думали, что Андрей заблудился. Нашелся он случайно. Деревенский пастух Мишка Бобок погнался за убежавшей в лес коровой и наткнулся на Андрюху. Точнее то, что от него осталось. Произошло это на опушке леса, примыкавшего к заповеднику, в паре километров от деревни. Милиционеры из Дроновки, увидев тело, вызвали следователей. Те, подумав запросили помощь из областного центра.
– Он был колышками к земле за руки и ноги приколочен, – рассказывал мне бледный Витек, – а живот вспорот и кишки наружу.
– Прямо наружу? – борясь с тошнотой от представленной картины, спросил я.
– Да, кишки вытянуты и на муравейнике лежали – его всего муравьи изнутри выжрали. И глаза тоже… Представь, пузо распорото и комары с муравьями живьем жрали!
– Ничего себе!
– Говорят, что это маньяк… Еще сказали, что будут другие подозрительные смерти проверять: Фомячевых и Сашки.
– Понятно.
– Еще вроде всех, кто его видел, будут допрашивать. И нас с тобой.
– Ясно.
Когда я пришел домой, то увидел родителей, озабоченно шушукающихся за столом в прихожей. На столе стояла ополовиненная бутылка водки и тарелка с порезанными вдоль и посыпанными солью огурцами.
– Где тебя носит? – накинулась на меня мать.
– В саду гулял…
– Гуляет он! Слышал, что творится? Нашли твоего дружка.
– Слышал.
– У нас маньяк завелся, а он гуляет!
– А это точно не вы? – спросил я.
– Нет, – отрезал отец, – это точно не мы.
– Говорят, будут пожары проверять…, – осторожно сказал я.
– Пускай проверяют, – отмахнулся отец, – что они там проверят? Участковый же не дурак против себя говорить, он будет отбрехиваться, а если трупы и эксгумируют, – щегольнул ученым словцом папаша, – то ничего криминального в них нет.
– Ты за пожары не переживай, – сказала мать.
– Ну… это же мы их сожгли…
– А кто про это знает?
– Вся деревня говорит, что у Сашки кота убили и лапы ему отрезали…
– А мы тут при чем? – резонно возразил отец. – Может это маньяк с котов начал? Тренировался? Ты лучше думай, что следователям будешь про Андрюху говорить.
– А что говорить?
– Ля-ля-ля, три рубля, но ничего конкретного, к чему можно прицепиться. Тяни корову на баню. Создай видимость сотрудничества с органами, но без конкретики. Понял?
– Да.
– Молодец. И еще подумай, кто друга твоего почикал. Вот это должно тебя волновать, а не пожары. Тот, кто Андрюху убил, тот и до тебя может добраться.
– И до Коли, – подтвердила мать.
– И до любого, – продолжил отец. – Так что думай, кто это может быть?
– Вить, что думать? – сказала мать. – Тут полдеревни зеков бывших, да еще и переселенцы эти понаехали. Любой мог прихлопнуть.
– Прихлопнуть этого дефективного мог любой – у самого руки чесались…
– Вить, ну что ты про покойника так? Знаешь же, что про мертвых или хорошо или никак.
– Прихлопнуть мог любой, но не с такой фантазией, – продолжил отец, – тут простым убийством и не пахнет. Думай, сынку, думай…
– Может, это таджики? – раздался голос из-под стола.
Любой незнакомый человек бы тут вздрогнул, но я прекрасно знал, что мой младший брат Коля любит прятаться под столом. Свисающая почти до пола полотняная скатерть, когда-то украденная отцом, надежно скрывала брата от людских глаз. Он мог часами там сидеть, подслушивая разговоры матери с ее подругами.
– Почему таджики? – насторожился отец.
– Они наркотики продают. Может, Андрей про это узнал и хотел кому-то рассказать, а они его убили.
– Неубедительно, – возразил отец, – если про это все знают, то кому он мог рассказать? Не вяжется.
– А вдруг он, когда пошел за грибами, то что-то увидел, – решил развить версию брата я. – Таджики же возле леса живут, может он в ту сторону пошел?
– Зачем им его тогда тащить почти три километра в то место, где его нашли? Зачем такие зверства творить? Просто стукнули бы камнем и бросили – все бы подумали, что споткнулся и об камень головой.
– Вить, а вдруг у них там обычаи такие, у таджиков? – сказала мать. – Они же люди дикие, решили по-своему прикончить. Или под наркотиками так озверели?
– Ладно, если что, то я эту версию подкину следствию. Заодно, глядишь, и от подозрительных личностей избавимся. Спокойнее будет в деревне. Наркотики – гиблое дело, – затянулся «примой» отец, – ну, выпил водки; ну, мухоморов пожевал, но зачем же в себя что-то колоть?
– Сам ты тоже хорош, – подначила его мать, – полынь да кактусы на спирту настаивать.
– Что ты понимаешь, женщина? Настой полыни это абсент. Его все европейские художники употребляют.
– Известное дело, сначала употребляют, а потом уши себе чекрыжат.
– Ухо, это единичный случай. Надо смотреть на картину в целом.
– И что там, в целом? – вновь раздался голос из-под стола.
– В целом, там рисуют мазню за такие деньги, какие тебе и не снились.
– Прямо из-за абсента рисуют, можно подумать, – продолжала ехидничать мать.
– Как бы то ни было, абсент штука для творчества необходимая. Еще полынь от глистов очень помогает.
– Да в тебе любой глист переварится!
– Это потому, что у меня организм закаленный, – гулко похлопал себя по животу отец.
– А кактусы на спирту?
– Это текила – мексиканская кактусовая самогонка. Тоже штука дорогая. Нам в «ликбезе» негры давали пробовать.
– Вить, ты какую-то буржуазность разводишь.
– Какую буржуазность, дура? Негры это наши младшие братья! Сама со своей йогой развела буржуазию и еще выступает!
Ночью меня мучил кошмар. Андрюха укоризненно смотрел на меня и делал какие-то знаки рукой с торчащим в ней колышком. Я не мог отвести взгляд от потеков запекшейся крови, которую жадно поглощали лесные муравьи. Наконец, я оторвал взгляд от руки – лучше бы я этого не делал – в глаза бросился распоротый живот и сизые петли кишок. Мертвый друг все пытался что-то сказать, но трудно говорить, когда рот набит опилками. Заухал филин и внезапно наступила ночь. Андрей пропал, а на меня навалилась какая-то плоская сущность, накрыла меня и стала душить. С трудом проснулся. Сердце колотилось как после трехкилометрового кросса. Встал с дивана и тихонько прошел в ванную, попить воды. Трясущейся рукой набрал стакан, отпил половину, стараясь не очень стучать зубами по стеклу. Вышел на веранду, надел отцовские сапоги, открыл засов, вышел на крыльцо, спустился во двор.
Тускло светили фонари, лениво звякнул цепью кобель Амур, но голоса подавать не стал. Таинственный ночной сад дышал свежестью. Слегка успокоившись, допил воду. Внезапно на яблоне заухал филин. От неожиданности я выронил стакан. Темная тень бесшумно метнулась с дерева, а выглянувшая из-за тучи Луна заиграла бликами в осколках стакана. Да, Чехову такие ночи и не снились, – подумал я, – скорее Гоголю. За спиной скрипнула дверь. Я осторожно обернулся. Серебрясь лунным светом, стволы темными зрачками пристально смотрели на меня.
– Ты чего посреди ночи бродишь, как лунатик? – спуская курки и опуская ружье, спросил отец.
– Сон плохой приснился… Подышать вышел…
– Андрюха?
– Угу…
– Слышь, – замялся отец, – я тут точно не при чем… Веришь?
– Да как сказать…
– Придется поверить.
– Придется.
– Знаешь, мне он тоже приснился… Стоял и манил рукой, а в руке колышек насквозь…и муравьи по крови ползают… а из живота кишки тянутся…
– И мне это снилось… Мы с тобой видели один и тот же сон.
[justify]– Это