Шпенглер почувствовал, как на спине выступает липкий холодный пот. «Что он от меня хочет?»
- Не могу знать, группенфюрер…
Тут Шпенглер заметил, что сидящий в углу Олендорф практически вцепился пальцами в подлокотник кресла и с явной неприязнью буравит Мюллера взглядом. Мюллер, очевидно, тоже заметил это, но реакция шефа СД Олендорфа, похоже, его веселила. Тонкие губы гестаповца на миг искривились в полуулыбке, а потом снова приняли свой обычный суровый вид.
- Юрген Ройтман, знаете такого? – спросил Мюллер.
- Так точно, - кивнул Шпенглер. – Ройтман, оберштурмфюрер СС. Подотдел III C2: «Воспитание и вопросы религии».
Выдержав секундную паузу, Мюллер задал следующий вопрос:
- Что вы можете сказать о нём, доктор?
Шпенглер снова покосился на своего начальника: Олендорф теперь буравил взглядом его, Шпенглера…
- Ройтман – член партии с тысяча девятьсот тридцать седьмого года, ариец. Курирует вопросы религиозных общин. Выполняет все поручения, хотя редко проявляет особое рвение или инициативу. Взысканий не имеет.
- Понятно, - бесцветным голосом ответил Мюллер и опустил глаза. – Понятно.
Неожиданно Олендорф резко поднялся с кресла и почти крикнул на Шпенглера:
- «Ариец»?! Твой проклятый Ройтман – поляк! Шпион!
Доктор почувствовал, что его как будто окатили ледяной водой.
- Не… не понимаю, группенфюрер… - только и смог пролепетать ошарашенный Шпенглер.
На лице Мюллера снова на миг появилась едва заметная полуухмылка. Появилась – и тут же пропала. Шеф гестапо протянул сидящему напротив Шпенглеру несколько пожелтевших бумаг и небольшую старую фотографию. Штурмбаннфюрер, пытаясь унять дрожь в руках, быстро взял бумаги и фото. На фотокарточке был изображён его подчинённый Юрген Ройтман; выглядел он здесь, правда, моложе – фотография была сделана, очевидно, несколько лет назад.
- Похож? – ухмыльнулся шеф гестапо. – А это Ройтман. То есть он же Ежи Новак. Польский шпион.
Шпенглер судорожно сглотнул, глядя то на фотокарточку, то на выжидающего Мюллера.
- Не может быть… - выдавил доктор.
Тут Олендорф подошёл к столу Мюллера и резко наклонился к Шпенглеру:
- Может. Может! – прошипел он в ухо подчинённому. – Сын активиста польского рабочего движения. Социал-демократ. А отец его, расстрелянный за организацию волнений и беспорядков, - коммунист! Понятно вам, Шпенглер?!
Теперь сидящий штурмбаннфюрер уже не мог скрывать дрожь в руках. Он торопливо положил бумаги и фото на стол, чтобы не выронить их на пол.
- Эти документы, - как ни в чём не бывало продолжил Мюллер, - были обнаружены нашими сотрудниками в архиве польской полиции.
- Что теперь будет?.. – пролепетал невпопад бледный штурмбаннфюрер.
Мюллер на этот раз не смог скрыть откровенной ухмылки, чем вызвал у Олендорфа новый приступ ярости.
- Что будет? – прокричал шеф СД. – Что будет?! Всех!.. Всех, кто с ним связан – к стенке!
Сердце штурмбаннфюрера ушло в пятки. Он представил себе, как сейчас в кабинет войдёт пара гестаповцев и…
- Не беспокойтесь, доктор Шпенглер, - спокойно проговорил Мюллер. – Все, кто был связан с Новаком, или Ройтманом, как будет угодно, уже под нашим наблюдением либо арестованы.
- Что я могу?.. – Шпенглер взглянул на шефа гестапо с уже не скрываемым страхом.
- Ещё один вопрос, - Мюллер, не мигая, внимательно смотрел на вспотевшего от волнения штурмбаннфюрера. – Оберштурмфюрер Вальтер Киршнер. Расскажите, пожалуйста, о нём.
Шпенглер окончательно обмяк, услышав фамилию ещё одного своего подчинённого:
- А Киршнер что?..
Мюллер сжал губы и буквально вперил острый взгляд в сидящего перед ним Шпенглера, дав понять, кто здесь имеет право задавать вопросы.
- Дайте мне характеристику на вашего сотрудника Вальтера Киршнера, - чётко повторил шеф гестапо.
- Ну! – прикрикнул на офицера СД Олендорф, всё ещё нависавший над штурмбаннфюрером. – Вальтер Киршнер? Живо!
Шпенглер торопливо закивал головой:
- В-в… Вальтер Киршнер, оберштурмфюрер СС, э-э-э… подотдел III C1 «Наука». Контроль за профессорским составом университетов, подбор руководящих кадров, борьба с инакомыслием в студенческой среде. Занимается пропагандой среди ненадёжных лиц, успешно.
- Что можете сказать о методах Киршнера, применяемых им в работе? – продолжил допрос Мюллер.
- Ответственно подходит к любому поручению. Проявляет инициативу, - торопливо и нервно затараторил Шпенглер. – Сам работает с подозреваемыми и ненадёжными лицами. Успешно работает… Не склонен к применению мер устрашения.
Штурмбаннфюрер замолчал.
Мюллер тяжёлым взглядом посмотрел на Шпенглера и чётко произнёс:
- Доктор. Приказ, - шеф гестапо указал на лежащие на столе бумаги, разоблачающие Ройтмана. – Характеристику и фотографию Юргена Ройтмана вы лично приобщите к материалам, которые Киршнер анализирует в своей повседневной работе. Мне нужно, чтобы Киршнер увидел эти бумаги и фотографию. Это всё.
Шпенглер буквально вскочил с кресла, схватил документы и вытянулся по струнке:
- Слушаюсь, группенфюрер!
Мюллер посмотрел в сторону.
- Идите, - бросил он.
- Хайль Гитлер!
Штурмбаннфюрер торопливо вскинул руку, пристукнул каблуками, резко развернулся и вышел.
Олендорф сел у стола Мюллера.
- Группенфюрер, - шеф службы безопасности посмотрел на гестаповца. – Зачем вам Киршнер? Уверен, у вас нет никаких фактов против него.
Мюллер усмехнулся в ответ:
- Отто, где же ваше оперативное мышление? - Шеф гестапо протянул начальнику СД досье. – Ройтман и Киршнер пришли в СС одновременно. Часто видятся. Они друзья. Во-вторых, - Мюллер поморщился. - Не нравится мне этот ваш Киршнер. Интеллигент из глубинки. Университетское образование. Всё такое правильное… Досье читать противно. Превосходный оратор. «Преданный идеологии национал-социализма». Ему бы к Геббельсу под крылышко – и петь в его министерстве дифирамбы. А он вступает в СС, потом в СД. Его методы… Разговаривает с ненадёжными, беседует. Не привлекает в своей работе никого из гестапо – никогда. Никого из своих «подопечных» сам лично и пальцем не тронул. А результаты: сплошные успехи. И как ему всё это удаётся? Как думаете, Отто?
Олендорф снова закипал, слушая шефа гестапо. Особенно раздражало, что Мюллер панибратски обращается к нему по имени. Но шеф СД понимал, что гестаповец намеренно пытается этим вывести его, Олендорфа, из равновесия.
- Если ваши костоломы, Генрих, умеют эффективно работать, только выкручивая подозреваемым суставы, это не значит, что нет других методов, - со злостью проговорил Олендорф. – У моих людей есть голова на плечах – прежде всего. Если у Киршнера не останется других эффективных методов воздействия в конкретном случае, он применит и меры устрашения для получения результата. Что вы ожидаете от Киршнера сейчас?
- Всё просто, Отто, - ухмыльнулся Мюллер, откинувшись в кресле. – Киршнер узнает Ройтмана по фотографии. А мы проследим, что он сделает потом.
- Даже если Киршнер тоже предатель, - возразил Олендорф, – он наверняка и виду не подаст. Если они оба – Ройтман и Киршнер – работают на русских, каждый из них наверняка получил предварительное указание не раскрывать себя – даже в случае провала напарника. Советская разведка может допустить провал одного агента, но сделает всё, чтобы сохранить второго.
- Верно, - Мюллер злорадно улыбнулся, сложив пальцы рук шпилем. – Но у меня есть одна идея, Отто.
- Какая? – напряжённо спросил Олендорф.
Шеф гестапо наклонился к столу:
- Ройтману конец. В любом случае. А Киршнер, будь он патриот или предатель, доведёт своего друга до самого конца. Мы об этом позаботимся. А когда всё будет кончено: тогда и нам всё станет предельно ясно…
В первый раз за этот день на лице Олендорфа появилась зловещая улыбка.
