Тоска зверя

- Эх, пан Януш, что за поздняя весна в этом году. Экий снежище повалил в апреле, - хрипло хмыкнул в седые усы старый Вацлав, поднимая ворот тулупа и глядя на побелевшее от снежных мушек небо.
Они торопливо летели вниз, обгоняя друг друга, роясь, как самые настоящие мухи, только белые и холодные.
- А я ведь помню тот самый день, когда вы родились, пан Януш, аккурат такой же снегопад был. И апрель тоже. Уж даже и не верится, что целых двадцать семь лет с того дня минуло, словно вчера это было, - старик поднес руку к морщинистому лицу и провел пальцем по уголку глаза.

Красивый и молодой Януш Перевельский слегка улыбнулся, слушая эти воспоминания старика. За год, что он прожил в отцовской, а теперь, после недавней смерти отца - собственной усадьбе, перешедшей к нему в полное владение, пан Перевельский успел привыкнуть к сентиментальным излияниям старого слуги. В усадьбе Януш жил с молодой женой, Марицей, которую привез из Кракова, где находился прежде.
Вернуться в усадьбу пришлось ему из-за болезни отца. Старый пан Перевельский неудачно упал с лошади во время очередной охоты, а поохотиться он был большой любитель. Ушиб бок, поначалу думали, что все обошлось, но вскоре боли настолько усилились, что слег он и больше уже не вставал.
- Опухоль, и прогрессирующая, - развел руками доктор, вызванный ради такого случая из соседнего, более крупного села.
Известие это старый пан Перевельский выслушал молча, сжав губы, только желваки заиграли на его скулах, да глаза он слегка прикрыл, словно задумался о чём-то.
- Я и сам чувствовал это, - хрипло произнес он, - чуял, что конец мой подходит. Ну что ж, пожил я уже на этом свете, повидал многое, а от смерти не уйдешь. Она любого из нас, как дичь загонит...
Он устало откинулся на подушки.
- Я пропишу вам питье на специальных травах, оно облегчит боли, - участливо проговорил доктор. - И ещё...
- А, пустое все это! - махнул рукой старый пан, - впрочем, ладно, напиши, какие такие травы нужны, а то опять что-то больно мне... - он сжал рукой бок, а на лбу его появилась испарина.
Доктор участливо кивнул и открыл свой, довольно объемистый саквояж, извлекая из него пузатую бутыль из темного стекла.
- Вот эта настойка также поможет вам, - проговорил он, - будете принимать по ложке столовой три раза в день.
А травы какие нужны, я все напишу.
- Хорошо! - махнул рукой пан Перевельский. - Еще хочу попросить тебя, письмо это отправь в Краков. Сыну это моему.
Откуда то из под подушки он извлек узкий конверт из плотной сероватой бумаги. Он был уже заклеен и доктор, взяв его и, близоруко сощурив глаза под пенсне, прочитал адрес, написанный крупным, размашистым почерком.
- Сыну вашему, пану Янушу, ах, да, да... - пробормотал он. - Да, конечно, ребенком его еще помню, такой милый мальчик был. А с тех пор, как уехал на учебу, да в Кракове остался жить, так и не видел его.
- Уж не мальчик давно, - повысил голос пан Перевельский. - Двадцать шесть ему уж. А как в Краков этот чертов уехал, так совсем про родителя забыл.
- И не пишет совсем? -  поинтересовался доктор.
- Пишет, но редко. А после последнего письма и вовсе не хочу с ним говорить, - пан Перевельский повысил голос еще больше и покраснел от напряжения, вновь схватившись рукой за бок. - Болит, собака... ох, болит.
- Ну, выпейте, выпейте это, прошу вас, - доктор поднес к губам больного ложку, наполненную темной жидкостью с резким запахом, и пан Перевельский, приподнявшись выпил снадобье, затем вновь откинулся на подушки.
- Виданное ли это дело... - продолжил он после небольшой паузы, - чтобы сын женился без отцовского благословления?
- А сын ваш женился?
- Да, - со злостью ответил старый пан. - На какой-то из местных. Краковчанка. Марыся вроде зовут, или Марица.
Так зол я был на него, что и не запомнил. А перечитывать не хочу то письмо, серчаю.
- Это правильно, - согласно покачал головой доктор, - не надо вам сейчас волноваться. - А что женился... - он смолк, подыскивая наиболее тактичные слова. - Так по любви, наверное, и...
- К черту! - проревел старый пан. - По любви, да. Он и мне так написал, помню даже эти его слова:
"Отец, прошу Вас не гневаться на меня, но Марыся ( или Марица) - изумительная. Она любит меня, и я люблю ее безумно. И вы полюбите, уверен, как свою дочь, если только увидите".
Так что да, по любви. А толку от нее, от любви то этой?
Зачем мне здесь, в усадьбе, белоручка да гордячка. А эти городские - все такие.
А женитьба... сам то я так и не женился, с тех пор, как Катарина умерла во время родов. Не смог. Вот, я любил.
А эти... Эх... - он безнадежно махнул рукой и снова приложил руку к боку. На лбу его выступили капли пота.
- И все-таки, может вам простить сына? - доктор с сочувствием посмотрел в лицо больного.
- Ну вот, и отправьте ему письмо это, пан доктор, - тихо ответил Перевельский. - Прошу я в нем его приехать. Авось, успеет до смерти моей. Да и жинку эту свою с собой если привезет, на нее посмотрю тоже. Все-таки, единственный сын, да и... - он закашлялся, после продолжил, - да и усадьбу надо кому-то оставлять.
- Да, да, - покачал головой доктор. - Вы все верно говорите, пан Перевельский. А письмо в Краков я постараюсь отправить сегодня же.

Таким образом, через месяц Януш Перевельский получил письмо от отца. А уже через несколько дней он вместе со своей  красивой и молодой женой Марицей переступил витые ворота старинной родовой усадьбы.

- Ну, блудный сын, - приветствовал его, слабо улыбнувшись в усы, отец. За это время он стал совсем плох - щеки ввалились, глаза запали, на всем его облике отчетливо была видна печать неумолимо приближающейся смерти.
- Хотел я тебя наругать, да сил совсем нет... - он усмехнулся, - ну, подойдите ко мне. Оба.
Он кивнул на застывшую в дверях худенькую женскую фигурку.
Пара тихо приблизилась к его ложу.
- А ты красивая... - протянул пан Перевельский, глядя в хрупкое, словно выточенное из слоновой кости лицо невестки. - А глазищи какие, ух, утонуть можно.
- Спасибо, пан Перевельский, - прошептала Марица, смущенно опуская ресницы.
- И любишь ты его? - старик кивнул в сторону стоявшего рядом сына.
- Да, очень, - вырвалось у Марицы. - Очень люблю.
- И ты ее любишь? - он обратил взгляд на Януша.
- Да, отец.
- Встаньте на колени, дети мои, - тихим и неожиданно серьезным голосом произнес старик. - Вот так, хорошо.
Благословляю вас, - продолжил он, дотронувшись сморщенной рукой с синеватыми вздутыми венами сначала до темени сына, потом до золотистых волос Марицы. - Благословляю вас и прошу, чтобы жили вы здесь, в этой усадьбе. Ты мой единственный наследник, Януш. И внук твой тоже должен родиться и жить здесь. Обещаешь мне это?
Януш Перевельский переглянулся взглядом с Марицей и та, закусив губу и сжав пальцами небольшой, висевший на груди серебряный крестик, согласно кивнула.
- Да, отец, я и Марица, мы обещаем тебе это, - ответил сын.
- Вот и славно, - слегка усмехнулся старый пан. - Теперь я и уснуть могу с чистой совестью.

Через три дня старый пан Перевельский умер, а Януш стал полноправным владельцем усадьбы, находившейся в довольно-таки сильной глуши по сравнению с Краковым.
Поначалу он думал, как будет жить здесь Марица, родившаяся в городе и привыкшая с пеленок к городской жизни.
Но, как ни странно, жена совсем не жаловалась. Лишь иногда с какой-то печалью смотрела в окно, из которого виднелся темнеющий вдали лес. А по другую сторону было поле.
- Тоскливо тебе здесь, голубка моя? - как-то спросил в один из вечеров Януш, обнимая жену. - Подруги твои все в Кракове остались. А новыми здесь и не обзаведешься, разве что из прислуги, да крестьянок.
- Скучно здесь немного бывает, да, - тихо призналась Марица. - Но это ничего, потому что скоро...
- Что скоро? - переспросил Януш, целуя ее в шею и чувствуя, что уже и сам догадывается обо всем. - Неужели?
Он перевел взгляд на ее живот.
- Да, да, - Марица засмеялась, взяла его руку и прижала к плотной бархатистой ткани своего бордового платья. - Пока еще ничего не заметно, конечно. Но скоро нас будет уже трое. Ты рад?
- Конечно! - воскликнул Януш. - Умница ты моя!

***

И сейчас все эти моменты недавнего прошлого пронеслись в сознании Януша Перевельского, пока он вместе со своим старым слугой объезжал верхом владения своего рода.
Выезды эти были не каждодневными, но достаточно частыми для того, чтобы хоть как-то развеять скуку, присущую жизни в этой глуши. За время жизни в Кракове Януш успел основательно отвыкнуть от размеренной, а осенью и зимой - в чем-то тоскливой жизни провинциального пана. Но пойти против предсмертной воли отца и переехать с женой в город он, конечно же, не мог. Хотя, порой, его и посещали подобные крамольные мысли.
Но, промелькнув по краешку сознания, они вскоре и исчезали. Да и куда было уезжать сейчас, когда Марица была уже на поздних сроках беременности. Ребенок должен был родиться примерно через месяц и отчего-то Януш даже не сомневался, что это будет сын.

Так, за размышлениями, они с Вацлавом спустились в низину реки, обильно припорошенную нападавшим снегом. Он уже почти прекратился, только отдельные снежные мушки еще кружились, не долетая до земли, тая в воздухе.
Внимание Януша и его спутника привлекли какие-то звуки, приглушенное рычание, потявкивание. А бросив взгляд вниз, Януш увидел на снегу свежие отпечатки лап, похожих на волчьи.
- Волки, пан Януш, - озвучил его мысль старый слуга. - И, сдается мне, один из них в капкан угодил. Сейчас вот подъедем поближе и увидим, прав я али нет.
- Откуда здесь взялись волки? - медленно, в раздумии произнес молодой пан. - Отродясь их здесь не было. Отец еще прежде говорил, что в краях наших последнего волка убили лет семьдесят назад.
- Ну, значит из других мест перебрались. Да гляньте, я ведь прав! - воскликнул Вацлав, вскидывая ружье.
Януш тут же и сам увидел, что вдали, невдалеке от реки, полуприкрытая кустарником, виднелась спина скрюченного волка.
- В капкан угодил, а! - торжествующе поднял палец старик Вацлав. - Видать, к реке вылез воды похлебать, тут и...
Он хлопнул в ладоши.
- Тихо! - оборвал его Януш.
Он обернулся, словно почувствовал чей-то взгляд и ощутил пробежавший по спине холодок. Чуть поодаль на них, прижав уши и припав к земле, скалил зубы здоровенный волк.
- Вот дьявол! - выругался Вацлав, вскидывая двустволку. - Неужто их здесь целая стая!
Он выстрелил, но волк успел метнуться в сторону, пуля лишь слегка задела его переднюю лапу, и на заснеженный речной песок упало несколько капель крови.
- Стар ты стал, стреляешь плохо, - сумрачно заметил Януш, сдерживая нервно гарцующую лошадь.
- Виноват, пан, виноват, - сокрушенно заметил старик. - Простите уж.
- А того, что в капкане, я сам прикончу, - проговорил пан Переславский, доставая ружье и взводя курок.
Зверь, оказавшийся в капкане, был помельче, чем первый, увиденный ими. Такого же стального серого цвета, но с белым пятном на груди. Увидев приближающихся людей, волк зарычал, прижав уши, а в его янтарных глазах заплескались страх и какое-то, почти человеческое отчаяние.
На мгновение, встретившись с этим взглядом, пан Переславский почувствовал, что рука, державшее ружье, сама опускается...
"Что за наваждение,  - подумал он. - Волк все равно не жилец, передняя лапа вся раздроблена капканом, да и не хватало нам еще волков здесь. И, метко прицелившись в голову зверя, он выстрелил. В ноздри ему ударил запах