Пениязы

          Фамилия у неё была смешная, Катя Пенияз, наверное, украинская. Считалось, что я за ней ухаживаю. Мы учились в одной группе в институте, более эффектные сокурсницы достались более энергичным сокурсникам, я и Катя составили этакую клоунскую парочку, мальчик из общежития и девочка в очках, отличница и зануда, разумеется, коренная москвичка из интеллигентной семьи, папа большой учёный в области физики-химии, мама по административной линии в той же сфере, дочка проявила своеволие и поступила  в историко-архивный институт.
          Красавицей Катюшу нельзя было назвать при всём желании, но и дурнушкой тоже, нечто среднее, свежее, исключительно натуральное, чтобы в восемнадцать лет выглядеть плохо, это надо постараться или же быть безобразихой или толстухой от природы. Самой замечательной частью Катюши на мой возлюбленный взгляд была жопа, тугая, крепкая, в меру широкая, я не раз представлял, как насаживаю эту тыковку на свой кол.
          Дальше мечтаний, впрочем, дело не шло. Очевидно, что Катя была ещё девственницей, мой сексуальный опыт легко умещался в пальцах одной руки, наш роман проистекал в провожаниях барышни после учебы  домой, очень изредка – в походах в кино. Возможно, Катя ждала напора с моей стороны, я, в свою очередь, надеялся на некий намёк, не происходило ни того, ни другого, даже банальных поцелуев в подъезде.
          На летние каникулы мы разъехались в разные стороны, я – к родителям в Мончегорск, Катя под чутким присмотром мамы в Крым. В Москву я вернулся, исполненный твёрдой решимости поставить точки на I, выражаясь прямолинейно, вставить, наконец, в вожделенную точку. В случае отказа гордо объявить: «Мы не подходим друг другу», и увлечься кем-нибудь иной, например, Маринкой Сердюковой, жопа у Маринки была не такая знатная,  зато невинность она потеряла давно и безвозвратно.
          Технически для исполнения задуманного не было никаких возможностей. В те славные советские времена частных гостиниц не  существовало по идеологическим мотивам, комнату в общежитии я делил с четырьмя охламонами, да и представить дочку большого учёного, отдающейся на скрипучей койке с металлической сеткой не мог даже мой, измученный спермотоксикозом мозг. Друзей-знакомых с собственной хатой в столице в те годы у меня  не было.
          В начале сентября курс дружно выехал на «картошку». В автобусе мы сидели с Катей рядышком, она молола чушь про крымские достопримечательности, я же представлял романтический вечер на стоге сена под чтение стихов любвеобильных поэтов, которые несколько вечеров подряд заучивал наизусть в библиотеке. Немного вина и потом, собственно, то самое.
          Как назло, всю уборочную страду шли проливные дожди. Мы заваливались в барак, отдельный для мальчиков, отдельный для девочек,  грязные как свиньи, наскоро умывались, быстро ужинали и падали в глухой сон батраков. Реалии сельского хозяйства были будущим историкам не в кайф. По субботам происходила дискотека, но не зажимать же, в самом деле, Катю в углу тёмного зала, как девку в деревенском клубе, тем более что, как зажимают деревенских девок, я не знал и теоретически. Обстоятельства неумолимо складывались так, чтобы наши отношения навсегда остались платоническими.
          В конце сентября, не помню уже по какой причине, меня дёрнули в деканат. Я быстро закинул шмотки в сумку и под хмурыми взглядами собиравших в поле однокурсников направился в сторону железнодорожной станции.
        «Серёжа! - догнала меня Катюша. – У меня к тебе просьба!»
        «Да», - как воспитанный человек я замер на месте.
         - Мне нужно передать маме кое-какие вещи. Пакет не тяжелый, тебе не трудно будет?
         Катя просительно улыбнулась и протянула листок.
         - Домашний телефон. Маму зовут Светлана Николаевна. Позвони ей с вокзала, когда приедешь в Москву.
         - Ладно, для тебя не трудно, - привычно ответил я, Катюша чмокнула меня в щеку и помчалась обеспечивать картофельный запас страны.
         Катя жила с родителями на Ломоносовском проспекте. За время нашего романа я много раз провожал её домой, но никогда не был приглашён. Я раздраженно взглянул на листок с телефонным номером, Ломоносовский находился ровно в противоположной стороне от студенческого общежития. «Надо мне круги нарезать, - ворчал я. – В общагу только в ночи доберусь. Пора завязывать с этой мамзель, пусть другого дурака себе поищет».
         С вокзала я позвонил из телефона-автомата. Трубку долго никто не брал, мне уже рисовалась радостная перспектива провести вечер с ребятами и пивом, наконец, ответил приятный женский голос:
         - Слушаю вас!
         - Добрый день! – сказал я. – Мне бы Светлану Николаевну.
         - Я вас слушаю, - голос, по-моему, стал ещё обворожительнее.
         - Меня зовут Сергей. Я однокурсник Кати. Она попросила передать пакет с вещами.
         - Замечательно. Ты на вокзале? Приезжай прямо сейчас.
         «Интересно, как выглядит, - подумал я. – Если голос не обманул, должна быть просто прелесть».
          Дверь открыла приятная пампушка брюнетка лет сорока в шёлковом китайском халате.
          - Привет! – запросто сказала она. – Проходи.
          - А куда поставить? – стесняясь, я переложил пакет из одной руки в другую.
          - Возле трюмо. Снимай обувь. Ты прямо с «картошки»?
          - Да.
          - Тогда примешь ванну, а потом накормлю ужином, - тон Светланы Николаевны не предполагал возражений.
          Я уже забыл, когда последний раз принимал ванну. В общаге был только душ, да и в родительском доме как-то не принято было разлеживаться в ваннах. Вот баня – другое дело, на каникулах  мы ездили с отцом на Мончеозеро, в настоящую русскую парилку, с дровами, с нырянием в холодную северную воду, с водкой за ужином.
          Я налил в ванну душистой пены, разнежился и почти задремал. Красиво жить не запретишь, ещё и накормят. Маманька ничего, пошло подумал я, пожалуй, интереснее дочурки-целки. Хуй поднялся над водой как перископ подводной лодки. Надо будет повнимательнее на эту Светлану Николаевну за ужином посмотреть.
         «Серёжа, я отправила твои вещи в стиральную машину, - услышал я голос Катиной мамы. – Надень пока халат мужа, справа на вешалке фиолетового цвета».
          Я выбрался из ванны, вытерся и облачился в халат. Мои ощущения перемешались между возбуждением и нервозностью, как-никак, в гостях у замужней дамы я был первый раз в жизни. Светлана Николаевна отправила в стирку все мои вещи, включая трусы. Кажется, это намёк, подумал я, дочку трахнуть не сумел, похоже, наверстаю с мамой.
          Мы ужинали, Светлана Николаевна поставила на стол бутылку коньяка, за разговорами время летело быстро, за окном стемнело. Коньяк действовал  благотворно, я не пьянел, но всё больше возбуждался, единственная мысль беспокоила меня –  вдруг сейчас придёт муж. Словно угадав, Светлана Николаевна невзначай обронила: «Муж последнее время в разъездах. В институте идёт полевое испытание какого-то страшно важного стенда. Но это военная тайна», - она приложила пальчик к губам.
          «Я никому не расскажу», - я пересел на диванчик к Светлане Николаевне и обнял её за плечи. Халатик распахнулся, обнажив две упругие груди. «Какой ты быстрый», - кокетливо сказала она и взяла хуй в ладошку. Я поцеловал в губы. «Подожди, - шепнула Светлана Николаевна после поцелуя. – Пойдём в кровать». И, не выпуская хуй из ладони, повела меня в спальню.
            Я лег на спину, Светлана Николаевна устроилась на мне. «Я всё сделаю сама», - промурлыкала она и, целуя, стала медленно смещаться вниз. Облизав хуй, она посмотрела мне в глаза: «Нравится?»
            «Очень», - ответил я и взял Светлану Николаевну за уши.
            Еблись мы долго, исступлённо, в разных позах, признаться, сам не ожидал от себя таких способностей. В это трудно поверить, но будто некая сила подсказывала мне, что делать, и направляла мою фантазию.
            Первый раз я кончил ей на лицо. Передохнул, поставил раком и отодрал в жопу. Света охала и искренне тащилась. Не знаю, почему, но мне казалось, что я ебу её дочку. И ещё – таким грубым и беззастенчивым в сексе я был впервые, и это моё состояние очень мне нравилось. Я кончил и звонко шлепнул по заднице: «Хорошо тебе муж жопу разъебал». «Это не муж, - простонала Катина мама. – Я мужу в попу не даю».
            Утром Света порхала по квартире.
             - Катя хочет переехать к бабушке на Кропоткинскую, - сказала она. – Чтобы быстрее в институт добираться. Муженёк мой вечно в командировках. У нас и секса давно нет. Если хочешь,  можешь приезжать в гости. Ты мне очень понравился, - она поцеловала кончик хуя. – И он тоже.
             - Почему нет, - ответил я и вдруг ляпнул неожиданно для самого себя. – А ты сможешь поддержать бедного студента?
             - Смогу, - Света села на хуй. – Пятьдесят рублей в месяц тебя устроит?
             Моя стипендия составляла тридцать семь. Я не считаю себя проститутом, никогда ничем подобным не занимался, но в данном случае никаких угрызений совести  не испытал. Наверное, в глубине подсознания моего юного организма сидела простая мысль – с женщиной после сорока можно творить всё, что угодно.
             - Устроит, - сказал я. – Но одно условие: я ебу тогда, когда я хочу, а не наоборот.
             Света плавно двигалась на хуе: «Как прикажешь, мой повелитель!»
             Сейчас, когда мне уже за пятьдесят и после этой истории прошло много лет, она кажется мне предельно фантасмагоричной. Я считаю себя неглупым человеком и в молодости не был круглым дураком, наверное, тогда я должен был задуматься, что что-то здесь не то, что существует некая подоплека, почему женщина, которая годится мне в матери, с пол-оборота кинулась на хуй первого встречного студента и самозабвенно изображает покорную похотливую рабыню. Наверное, следовало задуматься, но в юные годы хуй часто бежит впереди головы, факт пошлый, но верный, и по-своему замечательный.
              Катя, вернувшись с «картошки»,  переехала в квартиру бабушки на Кропоткинской, муж Светланы Николаевны не вылезал из бесконечных командировок, мы продолжили наши сексуальные бесчинства за оговорённое вознаграждение. Светунчик (так я называл её про себя) оказалась охоча на выдумки, довольно быстро мы освоили то, что сейчас называется ролевые игры. В моей памяти навсегда осталась сцена, в которой моя любовница в белых чулках и с повязанным на шее пионерском галстуке стоит в позе «прачки» перед зеркалом, декламируя неплохо поставленным голосом лермонтовского «Демона», а я ебу её в жопу. Это стихотворение она выбрала сама, вероятно, хотела польстить моему самолюбию, что ей вполне удалось. Женщина с опытом, Светунчик очень хорошо знала, как оставаться интересной мужчине.
             Наш платонический роман с Катей я собирался прекратить, но всё та же неведомая сила, в существование которой трудно поверить, намекнула, что не надо этого делать. Я продолжил ухаживания, провожания до дома и нечастые походы в кино, на новогоднем вечере в институте мы наконец-то поцеловались. Жаль, не было ни одного укромного местечка, иначе  бы я точно её