Великий Чихачевский пруд. продолжение.

 11.
 - У нас, что ни личность, то - Борька, Юрка, Толька, Петька, Генка, Валерка или Мафусаил Рабиндронатович! Все имена звучные, красивые, округлые с боков и сытые, точно - у боровов на свиноферме.

Это происходит благодаря тенденции культурного развития колхозных масс на селе! - первое, что услышал я, когда за ноги меня вытянули из скафандра с таким резким хлопком, что у тестя и Мандата заложило уши.
Мне было хорошо в беспамятстве. Я не хотел проявлять признаков жизни и раньше времени давать возможность расслабиться своим спасителям.
По голосу и решительным высказываниям в оппортунисткой манере Каутского, смело обличавшего когда-то самого Ленина в жадности и крысятничестве, я узнал Наступику.

- А какие громкие прозвища, - трещало у меня над ухом: - Фюлер, Окунёк, Балдей, Пердяк, Карась, Облимант... Вслушайтесь! Музыка! Просто Сен-Санс какой-то! Не то, что этот, - брезгливо пнул он меня: - Синоптик. Си-ноп-тик-так твою! Не прозвище, а погоняло или собачья кличка. Ни рыба, ни мясо!

- Не галди! Тихо! - попытался дядя Балдей урезонить Наступику.

- А то, что?

- А то... Что потом, и правда, тебе не перепадёт ни рыбы, ни мяса.

- Вот, я об этом громко и баю, - опомнился Наступика, - что в дипломатическом корпусе меня учили рыбу есть только руками.

- Что ты брешешь! В каком еще корпусе? Ты за всю жизнь одну книжку прочитал! А туда же, в дипломаты лезешь без мыла.

- Зато какую!

- Какую?

- Толстую и нужную книжищу. Она называется: "Учебник по медицинской и судебной психиатрии".

- И извлек из учебника единственный вывод, что, если бы бабы не прикрывались половым актом, то мужики давно бы их всех поубивали, - резюмировал дядя Балдей: - Подскажи-ка, это знаменательное событие с книгой произошло до или после того, как ты на вилы уселся в своём клозете?

- После.

- Ты уверен?

- Конечно, уверен. У нас, в селе, все какаклизмы можно по пальцам пересчитать, - Наступика стал загибать пальцы: - В 1816 камни с неба упали, и грязью смыло все соседние сёла в Чихачёвский водоём; в 1921-ом году Элеонора Фиактистовна - мать Аграфены Силуяновны и бабка Мокоши и Зубахи - обассалась в телеге, возле курени на святом источнике, когда её красноармейцы везли на расстрел; годом позже дед Пердяк назначил под мостом свидание семи школьным работницам, а сам спрятался в сельсовете за картой ГОЭЛРО. Затем какаклизма случилась, когда меня и Катьку на подпевку избрали дипломантами Международного Фестиваля Молодёжи и Студентов, и в городе Москва, в дипломантическом корпусе номер четыре общежития Сельхозинститута научили негритянские друзья рыбу есть исключительно руками.

Потом, естественно, я сел жопой на вилы, но это случилось после того, как я нашёл книжищу в запасниках сельской библиотеки. И в год, когда Тонька-Мурмулетка выщипала себе брови, - а все бабы увидели и сразу догадались, от кого у них родились дети,- я уже 58 страниц восемнадцатого параграфа первой части книги прочел и был, практически, неуязвим для всех, не считая жены. Потом жизнь протекала спокойно: с регулярным рукоприкладством, но без тяжких телесных повреждений, по крайней мере, не обнаруженных на моем теле.
 
И вот, теперь эта, последняя какаклизма, - Наступика незаметно еще раз пнул меня в бок: - Не вписывается Синоптик в наш привычный, многострадальный уклад жизни и неустанной борьбы за урожай. Много подозрений вызывает ренегат такой! - но увидев, что Егор Борисович хмуро поглядывал на него и подозрительно чутко вслушивался в путанную речь, Наступика сразу вспомнил о правильном прикусе, чтобы было легче вытворить угодливую улыбку на лице и показать её моему тестю, и подвести свою речь к совершенно правильному, бескомпромиссному выводу:

- А, так-то он очень хороший парень, - неожиданно для себя признался Наступика: - Не картавит, не заикается, роста нормального, струпьев, проказы или фурункулов нет. И, вообще, с таким зятем жить и здравствовать можно много лет, пока не надоест. Егор Борисович отлично разбирается в людях! Моё - ему официальное "ЗаеБиЗ", что значит "Завидую Белой Завистью"...

 Примяв серую пыль с колючими клочками воинственной травы, я лежал ровно и дисциплинированно, приоткрыв глаз и стараясь не нарушить геометрию берегового рисунка, чётко выверенного тестем, сидевшим на кнехте в центре событий.

Рядом со мной лежал помятый скафандр водолаза; выше - на пригорке - сидел водолаз, окруженный заботой Чумы и опасным любопытством дяди Балдея, деда Пердяка, Фюлера, Коммунистика и Петяни; глубже - в крутой нише амфитеатра, образованного естественным путем - Зубаха водила указательным пальцем возле носа новоиспеченного утопленника и громко объясняла им обоим - пальцу и Гарлуше - почему в библиотечной книге под названием "Божественная комедия" автора Данте Алегьери, вторая часть "Чистилище" стерта в пыль, а третья "Рай" поражает девственной чистотой и потому вызывает большие сомнения в своей безгреховности:

- Муха на страницах не сношалась! Ни сопельной козявки в "Раю", ни засохшего кусочечка пищи. Почему? Попробуй только спросить у меня. А я возьму и отвечу. Потому что все мужики одинаковы. Вы надеетесь, что дорога вам заказана в Рай, а примеряете свою душу к одному их девяти кругов ада, - докучала догадками Зубаха свой указательный палец.

На пригорке ныряли буйками Ковыряй с Сиповкой.

Бесшумно подкралась жена, склонилась надо мной и с диверсантской нежностью проворковала:

- Хватит притворяться, позорник. Поднимайся и отваливай отсюда. Стыдно за тебя перед всеми. Дома поговорим. Давай, пошевеливайся!

Я вгляделся в любимые черты лица, пошевелится и прошептал:

- Ты, как разгневанная птица. У тебя крылья ноздрей раздались и побелели. Не улетай, пожалуйста! - и с грохотом уронил руку на грудную клетку в области сердца.

После отбывания в скафандре, который не только напомнил мне яркими картинками из прошлого причину моей мощной тяги к Чихачевскому пруду, но и снисходительно швырнул несколько эпизодов из моего далекого будущего, я понял, что должен экономно тратить свои нервные клетки на эту мать моих детей и бабку моих внуков, с которой мне бок о бок предстоит еще отбывать пожизненный срок.

Я давно был наслышан о том, что в закромах Ватикана хранится Машина Времени. Но работает она лишь в одну сторону - в прошлое. Будущее показать ей не под силу. И в сравнении с Чихачевским прудом и вытворяемыми им чудачествами выглядит, как поломанная детская игрушка. Бесконечность возле пруда не натаптывала себе линейный путь, но топорщилось сразу со всех сторон, точно события, которые должны произойти в неоглядном будущем, уже случились и прочно забылись, а все знаковые даты прошлого вот-вот должны заявить о себе. Времени не существовало, оно растворилось в пространстве и затекло за Чертов зуб сопки, лоснившейся от жирного чернозема.
 
И захотелось мне вдруг на минуту приставиться, чтобы глянуть на того, кто подает таинственные знаки свыше, и спросить у него: "С какой целью, уважаемый, ты посылаешь мне в сон ровно взбитые, огромные,как шламоотвалы, кучи фекалий и заставляешь меня ковыряться в них, месить и раскатывать их с упоением, если денег как не было, так и не будет?

Может быть, я не такой, как все, и кучи говна мне снятся не к деньгам, но к тому лишь, что я заслужил. И знамения свыше не сулят ничего хорошего, кроме вещих снов под девизом: "что приснилось - в том и живи, тем и промышляй!"

В зените билось солнце, истекая слепящим жаром. Переплавленное, без примесей чистое небо лилось сплошным потоком в Чихачевский пруд.

Вновь склонился надо мной Наступика, заслонив болезненно-красным лицом, точно ошпаренным кипятком, обзор на амфитеатр, вытесанный некогда близнецами Прошкой и Ерошкой в прибрежном откосе.

С потерей картинки второго плана пропал и звук.

Я не слышал и астматического дыхания водоема, больше похожего на слабый старческий кашель, но только шумные с запахом разложения выхлопы Наступики.

- Узнал меня? - покрывая идиотской улыбкой животный оскал, потребовал он моего раскаяния.

- А, должен? - зажеманился я.

- Еще как должен! - попытался рвануть на себе рубаху Наступика и продемонстрировать мне червоточавшую обидой душу.

Я зажмурил левый глаз и напрягся. Оба полушария сразу загудели, точно ЛЭП в поле, заискрились нейроны в коротком замыкании.

Всплыл на поверхности третьего глаза дед Борис и по-пердяковски, как пять лет назад, предупредил, вращая кривым, иссохшим пальцем перед моим носом:

- Бойся хронических идиотов! Их легко отличить. Они вечно обижены и обвиняют в идиотизме всё, что случайно пошевелилось, чихнуло или, не приведи Господь, задумалось.

- Не беспокойся, дед! - прошептал я: - Молодёжь со скорбью помнит заветы Ильича. Никто ни за что не забыт. Надо только вовремя молодежи напомнить об этом.


                                         12.


Отец Наступики в свое время вырыл где-то в селе и возле пруда несколько помещений под землей для тотальной прослушки, обустроил их и ходил туда, как на работу, чтобы всё знать обо всех односельчанах.

Видимо, что-то выведал, поскольку быстро сошел с ума и однажды просунул жердь между ног и стал скакать возле Сельсовета, призывая всех немедленно сдаться немецко-фашистским венграм. А до начала Великой Отечественной Войны оставалось, между прочим, еще четыре года.

Приехали два НКВДешника, выловили в полях отца Наступики, изнасиловали в изощренной форме, но без особого энтузиазма, с одной целью -чтобы добро зря не пропадало - и затем пристрелили отца Наступики при попытке к бегству.

Сколько и где нарыл он помещений для прослушки осталось неизвестно. Засыпали чекисты только одну: во дворе, возле штакетника, рядом со сливной ямой.
Однако безотцовщиной Наступика не остался.

Вскоре в село прибыл из далекого города Воткинска родной дядя, Педер Дакпождеев по прозвищу Макмыр и выболтал спьяну десятилетнему мальчонке Наступике все страшные секреты его сложного генеалогического древа.

Оказалось, что Педор - вовсе не родной дядя, а так - мимо проезжал, чтобы погладить чужого ребенка и лобок легкоутешной вдовы.

Отец Наступики и родной брат Макмыра не был биологическим отцом и подобрал вдову уже с грудным подвеском в 1928 году.

Настоящим отцом Наступики был третий помощник секретаря Губкома по вопросам морального обустройства и воспитания молодежи Шмуль Ошерович Мазок. У него в секретариате и работала мать Наступики.

Ещё в 27- ом году ярый троцкист Шмуль нюхом почуял грядущие жуткие перемены. Он собрал всех своих секретарш и, одарив их подъемными, в приказном порядке назначил каждой своего мужа, а сам скрылся в юго-западном направлении.
Матери Наступики повезло больше других. Ей достался мягкотелый рохля и малодушный рабкор газеты "Красная пчела" Артемий Дакпождеев.

Благословляя брачный союз Лизы, матери Наступики, с Артемием, Шмуль Мазок поставил перед молодыми конкретные задачи партии.

- Ехайте (поезжайте) на Родину Лизки и ройте там под соседей и под соседей соседей как можно глубже. Наши придут - вам воздастся сполна, - витиевато загрузил молодоженов он.

Лиза не хотела возвращаться в навозное детство, отрочество и юность. Из села она уезжала с уверенностью, что больше