Одно утро поэта Ли Бо.

кораблик на горячей ладони – и отпустит дальше. Через тысячу рук он поплывёт до самого Океана, ты хочешь этого?
- Тоже с теплом? – спросил малыш, медленно сажая кораблик на воду. А из рук не выпускал.
- С теплом твоих рук, - улыбнулся снова Ли Бо. – Так он не остынет, и будет плыть до самого Океана. Океан сливается с небом… твой кораблик уйдёт в небо.
- Он не потонет в дороге?
- Как же, - расхохотался Ли Бо, - на мачте… там же тепло твоих рук. Твоя любовь к этой великой Реке. Река почувствует это. Корабль не затонет.
   Малыш поставил кораблик на воду, медленно-медленно. Его слегка качнуло, но почти мгновенно вощёная бумага освоилась с водой, запрыгала на мелкой побережной волне.
  Ли Бо молча, со знанием дела оттолкнулся веслом от каменистого дна, выровнял лодку. Шёлковая нить натянулась, она то зануривалась неглубоко в прозрачную воду, то натягивалась до отказа. Слетали в реку ржавые, в пробоинах листья с платанов; плывущему в фарватере лодки кораблику это никак не мешало. Малыш, переволновавшись на берегу, теперь пристально следил за парусом.
Наконец старик, сильно загребая, вышел на стремнину реки и бросил весло.      Кораблик за лодкой заскользил проворнее.
  Небо меж тем исподнизу затягивало сизой мутью, во весь окоём. Берег быстро отсеялся, потускнел. Ли Бо закинул голову, поднял лицо кверху. Где-то высоко-высоко проблёскивало в этой громадной мути солнце, вонзая свой холодный рассеянный свет в потемневшие, подкрашенные фиолетовым цветом, облака.
Кораблик маленького Ду Чэня Ли Бо давно отвязал на стержне реки, лодку там помотало изрядно, но нитку он срезал под самый корень, почти до самой кормы подтянув. Увлекаемый мощными струями воды, бумажный кораблик с ясными одному Ли Бо иероглифами, поволокло течением вниз, к Океану – как и обещал старик малышу.
  Забытую лодку снесло в камыш волной, поэт оживился и сел, стал спокойно наблюдать из лодки эту холодную воду.
  У плохо смолённого дна, лениво вильнув хвостом, вдруг проплыл серебряный окунь. Не торопится, похвалил Ли Бо, действительно, куда торопиться... А живёт где-то в том затоне, в тростнике на том берегу, ночью спит, поутру, ещё сонный, выбирается по протокам на охоту. А, может, и не здешний. В толще воды доплывёт, играя плавниками, до Великой Реки, затем попадёт в Океан. Хотя… он же речной окунь. Значит, как только зацветёт дикая слива, вернётся назад. Сюда. Снова, может быть, встретимся… Старик на миг повеселел, почесал себя за ухом, чувствуя под пальцем сухую дряблую кожу. Снова заглянул в воду, благо лодка не двигалась.
Вот рыбы, подумал Ли Бо, они совсем иначе живут. Если рыба стоит, значит ей сейчас плыть некуда, или она ждёт кого-то. Кто-то кого-то догоняет, там как-то всё уравновешенно, суета оправдана. А у нас вроде и догоняет, и этот устал, и тот устал – ну и чёрт с ним, разошлись по сторонам…
  Снег пошёл незадолго до первой стражи.
  Густой, ослепительно белый, большими хлопьями. Снежинками сыпало так густо, что речная гладь в затоне тотчас  же покрылась, словно наволочкой, беловатым ковром; снег таял не сразу. Снежинки словно медлили прощаться с дальней дорогой, какое-то время покачивались на гребне волны, рассыпались, разъезжались по пенистым струям у переката, потом ухали будто, проваливались сквозь холодную предзимнюю воду, отходили, капля по капле, в толщу воды.
  Ли Бо привстал, огляделся. Река впервые ему показалась усыпанной снегом дорогой. Старик медленно поправил шапку на голове, и ощутил тут же, как засквозило холодом в мокрые пальцы. Раскачивая лодку, как будто что-то припоминая, он пробрался к корме, откинул полог сирой своей каюты. Забрался в него и сел. Отстранённо поначалу, будто совсем и не в голове, зазвучали вдруг полузабытые строки. Тогда, в тёплом месяце «Ляо», он поразился горою Си Хэ, и последние два стиха были плачем, стоном о её нездешней величавости:

                           Си Хэ!
                           Си Хэ!

Он достал из ореховой шкатулки тонкий лист бумаги. Так и есть, усмехнулся сдержанно, горами в прошлый раз и закончилось. Си Хэ, Си Хэ… Чего же недостаёт? Где же слова? – спросил он себя самого вслух, - ведь они где-то должны быть тут… сразу за окунем… Хорошо, подождём. Поплывём пока к острову, с цаплями поздороваемся. Умные крупные птицы у среза воды…
Стихи начались необычно, смутным шумом, словно далёкий морской гул. Ему оставалось узнавать только лучшие, самые необходимые слова. Слова, отбрасывающие тень и сияние.
Когда оснеженная лодка уже мерно покачивалась у берега, а по  взлобку увала завиднелись чьи-то первые следы, Ли Бо записал:

                                    Ради чего ищешь свой кров
в пустыне времён – пустыне отверженных вод?!

          И улыбнулся, нараспев прошептав полный текст тонкими сухими губами. Затем сказал самому себе: «Теперь я передал точно».