Одно утро поэта Ли Бо.

        Поэт Ли Бо проснулся, открыл дверь и велел принести себе вина. Служанка, тоже ранняя пташка, была тут как тут. 
- Вам подогреть сильно? – спросила она, преданно поводя глаза, шаловливые и чуть ироничные; Ли Бо наладился было к колодцу умываться.
- Подогрей хорошенько, - через плечо почесал себе спину Ли Бо. – Эта ночь… я промёрз так, что икры свело. Лежанка тёплая вроде, видно, наснилось зимнего – да, не греют старые кости. Кровь не греет.
Служанка кивнула понимающе и пошла на кухню за чайником. Ли Бо сел на край лежанки, откинул одеяло, положил горячую ладонь на постель. Как будто прислушался: тепло его тела поднималось от простыни, заструилось сквозь пальцы. «Надо же, - улыбнулся он, и принялся сосредоточенно растирать озябшие икры. – Такого не было и зимой».
Служанка, молодая девчушка, смешливая и не по летам степенная, откинув с медной крышки полотенце, поставила чайник у изголовья, а рядом  - серебряный кубок.
Поэт шумно выдохнул через нос, потёр обеими руками виски.
Взглянул весело, с озорством на служанку и спросил:
- Ви Мэй. А тебе замуж хочется?
- Что вы, господин, - смутилась та, застыв на месте. – Мне нет ещё и пятнадцати, я не спешу распустить свои косы.
- Да? – в том же духе продолжал старик, - а говорят, замужняя женщина прелесть.
- Если муж прелесть, - ответила девушка, повернулась и вышла.
«Ну, мне-то чего уже… - про себя засмеялся Ли Бо. – Мне и думать про это уже не с руки».
Он протащил по столешнице чайник, обхватил чуткими пальцами ручку и плеснул в кубок. Лёгкий дымок закурился над вином. Ли Бо нашарил взглядом шёлковый платочек, пододвинул поближе. Затем развернул, положил горячую ладонь на цветы; хризантемы источали едва слышный аромат. Он кашлянул, подушечками пальцев постучал слабо по самым приметным соцветиям, у шва платочка, и взял в щепоть три лепестка. Зачем-то понюхал, улыбнулся. Раздумчиво бросил в кубок.
Умывшись студёной водой, обтёрся, фыркая, полотенцем. Вернулся. Снова сел.
Старик приноравливал наклон души к великому дню. Он чувствовал ясно: сегодня, ещё до третьей стражи, этот стих он наконец завершит. А написалось ещё по весне, в простудной немочи и тужи; теперь он не помнил, где это написал:

                                Солнце встаёт
из восточных змеиных тенет,
                Словно восходит
              с самого дна земного.
                Небо измерит – и снова
            просит приюта у западных вод.
                Где ж, наконец, стены крова, 
        где шестёрка драконов ночлег обретёт?
            Солнцу дано,
        раз возникнув, не прекращаться.
                  А человек – не эфир изначальный, 
         где уж ему уходить – возвращаться!
                    Ветру весны за свой рост
          не благодарна трава.
                     За листопад на небеса
    не станут роптать дерева.
                      Кто подстегнёт
             четыре времени года бичом?
                         Для тысяч вещей
            положен приход и уход.
                                            Си Хэ!
                                            Си Хэ!

Тогда он почуял, скорее, нежели понял – конец написать не в силах. Что-то оборвалось внезапно в душе. Треснуло, надломилось. И он, не задумываясь, отложил тогда кисть, - сказал себе – до первого снега. Снег упадёт, первой только искоркой на речную воду – и он допишет. Это должны быть его лучшие стихи, самые настоящие…
Куда же он подевал этот свиток? Надо бы поискать, Ви Мэй он бумаги свои никогда не доверял, да и сам, если вправду, не берёг их ничуть. Что слова? Только большое отчаяние.
Ли Бо влез в разбитые тапочки, снова лёг и свернулся клубочком. Недурно. Пульсации в висках, безмятежная истома. Поворочался, не оправляя подушку, заложил руки за голову. Всё здорово. Где этот Императорский дворец, эти незадачливые паяцы? Их нет. Они так далеко, что их нет. А он тут. Никому не ведомый. Никем не узнанный. На берегу великой реки, в горнем пустынном селении. С людьми. Его здесь любят, и он всех любит. Что человеку ещё надобно? Это всё на одиноком пути, больше и желать грех.
Ладно, хлопнул себя старик по сухощавым бёдрам. Пора на прогулку. Сегодня редкое утро. Чистота везде. И свежестью такой от реки тянет… как ледок на лице. И бороду отчего-то щекочет. Пора!
Он ласково посмотрел на чайник: вино, что ни говори, никогда не предавало. Вот люди…
На берегу он присел на корму своей утлой, давно не крашенной лодки, шершавой ладонью поскрёб доску. Дрянную, надо сказать, лодку приобрёл он у продавца соевого отвара. Не конопачена, под рулём протекает. Не беда, всегда под скамейкой ковш, бросил весло, вычерпал. Ничего, на его век лодочки хватит. Вещи тоже не вечные, когда-то и им на покой. Новую заказать у Ли Вэя – а зачем? От добра добра не ищут; так крепче постигаешь сущность воды.
- Дедушка! – окликнули его вдруг из-за спины нежным теноровым голосом.
Ли Бо обернулся, отложил весло. Рядом стоял знакомый малыш, деревенский, с соседней улицы.
- Ты плаваешь сам? – спросил мальчуган, разглядывая старую лодку.
Ли Бо развёл руками, засмеялся.
- И тебе там не страшно? Если из воды вынырнет дракон и утащит тебя на дно?
- На что я ему? – всё так же весело отвечал Ли Бо, снова разводя руками. – Я старый человек, без вреда. И лодка моя не промысловая…
Малыш ковырнул в носу, как будто не соглашаясь. Посмотрел снизу вверх.
- А зачем тогда на реку выходить? – спросил он с сомнением в голосе.
- Ну, ты же сюда пришёл? – отчего-то вдруг посерьёзнел Ли Бо. – Значит, что-то тут тебе нравится?
- Так ведь я не плыву, - ответил малыш. – Стою, смотрю из берега. Мне нравится этот густой дым над водой…
- Ну, вот, - улыбнулся добродушно Ли Бо. – А мне нравится перебираться в этом дыму по реке, от острова к острову. Иногда правишь на корме, а носа лодки уже не видно.
- Если носа лодки не видно, - сказал задумчиво малыш, - значит, всё тогда – дым над водой.
Старик, повеселев, ответил:
- Может, и так. Мы можем проверить, хочешь?
Малыш поправил картуз, ему так не хотелось быть обманутым.
- Я ведь тебя ждал, - кашлянул в кулак Ли Бо. – Знал, что придёшь. Знал, что спросишь. – Он игриво посмотрел на малыша, добавив: - Ну, и кое-что принёс тебе, вот, смотри. – Из полы рукава старик выудил какой-то листок, утвердил на задней скамейке лодки, расправил.
- Что это?- недоуменно спросил малыш, подойдя вплотную.
- Э-э, я тебя ждал, - повторил торжественно Ли Бо. – Вот тебе красный кораблик из тростниковой бумаги. – Ли Бо протянул малышу свёрнутый лист с высоким парусом. – Бери.
- А зачем? – угрюмо поинтересовался малыш, но кораблик принял, повертел в холодных пальцах.
- Ты пустишь его по воде, - со спокойным достоинством ответил Ли Бо. – По течению.
- А потом?
- Потом? Потом тебе делать уже ничего не придётся. Стой и смотри.
- На кораблик? 
- Нет, на воду. Ты ведь хочешь посмотреть, как кораблик плывёт?
- Да, - пробормотал невнятно малыш.
- Надо смотреть на воду. Кораблик тянет за собой всю реку, всю эту осень, все эти лохматые листья… Ты только стой и смотри. Это не так печально, как кажется…
- Прямо сейчас отпустим? – неуверенно спросил малыш.
- Пусть растает туман, - сказал Ли Бо тихо-тихо. – А то ты ничего не увидишь. Положи его в лодку, сбегай домой, потеплее оденься и приходи. А я всё-таки погуляю. Вдоль берега.
Старик, простившись с мальчуганом, побрёл по тропинке.
Осень в этом году стояла длинная, долгая и тёплая, травы в долине не сохли, а вяли. В сырых местах, где трава росла кочками, нижняя часть стеблей ещё долго оставалась зелёною и теперь, поутру, сияла чистотой, сверкала. Когда он задевал нечаянно сильно накренившийся куст у дороги, брызги росы с листов просыпались, пятнали дробно утоптанную тропу, сея след.
В долине реки водилось много фазанов, они встречались чуть ли не на каждом шагу, особенно выше по пойме, около пашен, а среди тальника по старицам и протокам изредка попадались и рябчики. Ли Бо с интересом наблюдал этих птиц: они чем-то кормились на земле и только в случае тревоги взлетали на деревья.
Он обошёл пологий увал у самой воды, раздвигая руками заросли тростника, взобрался на гребень. Посмотрел на ту сторону. Узенькая, извилистая долина реки была обставлена по краям высокими оснеженными горами, они мутнели в тумане, как вставшие на дыбы облака.
Туман не расходился. 
Всё верно, улыбнулся старик, сегодня просеется снег. Первый в эту осень. И я, наконец, допишу… эти две строчки… они не могут там так не придти… Он шмыгнул носом, почесал подбородок под седой бородой. Да, нанизывай слова, не нанизывай…
В воздухе кружились несколько белохвостых орланов. Один из них вдруг стремительно начал спускаться к реке. Ли Бо затаился. Потом осторожно пробрался по траве к берегу и стал наблюдать за ним. 
Орлан сел на гальку у самой воды. Тут было несколько ворон, лакомившихся рыбой. Орлан стал их прогонять. Вороны сначала пробовали было обороняться, но, получив несколько сильных ударов клювом, уступили свои места и улетели прочь. Тогда орлан занялся рыболовством. Он прямо вошёл в воду, и, погрузив в неё брюхо, хвост и крылья, стал прыгать по воде. Вскоре он уже поймал одну рыбину, вытащил её на берег и принялся есть. Насытившись, хищник снова поднялся в небо. К нему тотчас присоединились ещё два орлана и вместе они принялись описывать плавные круги. Они не гонялись друг за другом, а спокойно парили в разных плоскостях, наслаждаясь полётом, всё выше и выше поднимаясь в беспредельную синеву неба. Скоро они превратились в маленькие, едва заметные точки, и Ли Бо не потерял их из виду только потому, что не спускал с них глаз. В глазах старика появилась слеза, а он всё смотрел и смотрел…
Эта птица не полетит в город, подумал удовлетворённо старик, и только теперь заметил, что в промельке тростника туман над рекой стал расползаться. Ну вот, сказал он себе почему-то вслух, снежинки увижу ещё над лодкой. Как и загадывал.
Однако, пора и обратно, подумал Ли Бо, вдруг маленький Ду Чэнь уже ждёт?
Вдруг, помимо воли, он свернул вдоль протоки, пошёл берегом, не зная, что с собой делать. Опять вышел к тростникам, спугнул уток; спали они, завернув шеи. Поглядел, как размахнулись они в утреннюю воду. Ходил и ходил по росе, отыскивая в опалённом сердце подходящий образ. Этой вечно струящейся к Океану воды. И как будто нашёл. Но не точно.
    Возле лодки на замшелом камне он ещё издали углядел Ду Линя, угольщика. Тот озирался, бросал скорые взоры на тропинку, будто кого-то ждал. Старик улыбнулся: он вспомнил спор двухдневной давности. Чуть прибавил шагу, но под ноги смотрел всё так же внимательно.
Ду Линь, подложив под голову кушак, привалился к бочине красноватого валуна. Это был небольшого росточка сорокалетний мужчина, очень трудолюбивый и потешный. В селении его привечали все, хотя и удивлялись недоуменно, как это живет он один, не спешит ввести жену в свою фанзу.
При виде старика, который шёл и лукаво улыбался, угольщик вскочил на ноги и оправил задравшуюся штанину.
- Здравствуйте, почтенный, - сказал он, глядя на старика. – Удалась ли прогулка?
Старику вопрос показался забавным.
- Я тебе часто вижу поутру у реки, - сказал задумчиво Ли Бо, - но ты никогда не идёшь дальше. А ведь никто не мешает, разве не так?
Ли Бо был выше мужчины на целую голову, он нагнулся, стянул с камня на гальку