принялся за очередную.
– Как в тебя столько влазит, и ведь не толстеешь, гад, – недовольно буркнула она.
– Все потому, что я работаю головой, – самодовольно ухмыльнулся Костя. – давай, включай.
– Я это отфильтровал из сегодняшней записи, сигнал очень слабый, но вполне ровно прощупывается, надень наушники, – Борис протянул ему свободную пару.
– Не хочу, давай на внешний монитор.
Комната заполнилась белым шумом, который постепенно сменился глухой тишиной, всасывающей нутро куда-то далеко. Костя поморщился и отложил недоеденный кусок. В животе поднималась странная тяжесть, голова медленно наливалась горячим свинцом.
Марина надела звукоизолирующие наушники и жестами показала, что она это уже слышала, ей хватило.
Тяжесть из живота медленно слилась в единое целое с головой, поглотив все тело в тягучую массу. Сквозь тянущий низкочастотный шум послышался тонкий, еле слышимый звон, подобный удару по сильно перетянутой струне, быстро нарастающий и в ту же секунду гаснущий.
Костя обхватил голову руками, сильно сжав ладонями виски. Марина обеспокоенно смотрела на него, кровь от лица стремительно отливала, оставляя холодную восковую маску вместо лица.
Он заметил ее взгляд и жестом показал, что все в порядке.
Запись закончилась, оставляя комнату в пустой тишине, ощущавшейся как долгожданный вдох чистого воздуха, после глубокого погружения.
– Ты это записал сегодня? – переспросил Костя после долгого молчания.
– Да, два часа назад.
– Он продолжается? Этот звон, продолжается?
– Нет, только этот фрагмент. Я написал фильтр, если он начнется, то система его запишет.
– Понятно, понятно, – будто сам с собой заговорил Костя. – А мне никто не верил.
– Не верили чему? – спросила Марина.
– Хм, давай тогда по порядку, но, сейчас, уточню кое-что, – Костя набрал операторскую. – Да, привет Вова, скажи, пожалуйста, сегодня какие скважины работают? Никакие, правда, хм, а почему? Аа-а, понятно, новые веяния. Ладно, спасибо, давай.
Костя допил остатки чая начал разминать руки, как перед серьезной работой.
– Скажу прямо, я и Федоров, мы уже слышали этот звон раньше. Так вот, такой звон, он конечно на дне слышится иначе, не так угнетающе. Звон начался при прохождении первой скважины отметки. Он был слабым, возникал на короткое время. Потом пробилась вторая скважина, третья и так до двенадцатой, потом начали массово отламываться инструменты, падать опоры. С каждой новой скважиной звон усиливался, в определенный момент он стал постоянным, и его зафиксировал датчик вибрации пятой скважины.
– Насколько я понял, – Борис пощелкал манипулятором, – скважины с первой по двенадцатую остановлены, в журналах стоит замена инструмента, восстановление опор, у некоторых КРС.
– Все верно, мы до сих пор опоры восстанавливаем, а к КРС и не приступали, – ответил Костя, голова медленно отходила от прослушанной записи, требуя покоя. Он часто зазевал. – Звон прекратился сразу, как обломило последний инструмент. Остальные скважины не достигли этой отметки, бурение почти приостановлено. Официальная версия тебе известна, изгибающие колебания при бурении.
– Я видел этот отчет, но пока не слушал записи за тот период.
– Послушай, интересно было бы сравнить. Мне кажется на сегодня хватит новостей, – Костя хлопнул себя по коленями резко встал, – мы тебя оставим, а то я засыпаю.
– А больше никто ничего не слышал? – удивилась Марина. – Ну, тогда, когда…
– Слышали, скорее ощущали. Все, до единого. Мы тогда чуть не перегрызли друг друга. Мерзкое настроение было какое-то, мы тогда с Анатольичем чуть не подрались из-за ерунды.
– Ой-ой, хорошо что меня не было, я бы тебя точно придушила.
– Все! – Костя схватил Марину за руку и потащил к двери, – до завтра.
– Пока! – Борис помахал им вслед рукой и снова уставился в монитор.
Тело было погружено в блаженную истому и отказывалось слушаться, мышцы, нагруженные приятной усталостью, тихонько ныли, подрагивая искорками утоленного желания.
Костя не сопротивлялся, когда Марина, увлеченная процессом, радостно выдергивала седые волосы из его головы. Видя, как он старается не реагировать на ее экзекуцию, она недовольно поморщила нос и стала выискивать другой участок на теле. Выдернутый клок волос из груди заставил Костю тихо охнуть, глаза заполнились слезами.
– Ну, ты и зверюга, – прошептал Костя, потирая пораненное место.
– Еще какая, – Марина лязгнула зубами около его уха и довольная откинулась на спину. – А за мной мужчины ухаживают.
– Какие еще мужчины? – осторожно начал Костя, пытаясь угадать ход ее мыслей.
– Молодые, не то что ты, – Марина запрокинула руки за голову, придав наготе своего тела совершенство античной статуи. Глаза ее загорелись, жадно ловя его реакцию.
Костя застыл в неудобной позе, ему не хотелось шевелиться, чтобы своим поворотом не раскачать маленькую кровать. Марина, наблюдая за движением его глаз, нежно пожирающих ее тело бесстыдством взгляда, боясь нарушить гармонию, все дальше, незаметно, укрывала правую руку в распущенных волосах. Глаза раскрывались все шире и шире, чувствуя, как его взгляд плывет от напряженной груди вниз по животу, огибает стройные бедра, скользит ниже по накаченным ногам, она поглощала его лицо глазами, отдаваясь во власть его разгоряченного тела.
Потом они долго лежали рядом, глядя друг другу в глаза и улыбаясь.
– Так какие мужчины к тебе приставали? – он легонько щелкнул по носу начавшую засыпать Марину.
– А? Да так, дурачки всякие.
– Опять дурачки, когда же нормальные появятся?
– Никогда! – она придвинулась ближе. – Включи что-нибудь.
– Что включить? Телевидение не работает, связи нет.
– Включи станцию.
На экране появилась прямая трансляция с камер наблюдения станции, доступ к этому каналу по дружбе им открыл Алексей Евгеньевич. Марина выбрала верхнюю правую камеру, и экран заполнился видом спокойного океана. Небосвод вдали был окрашен медно-красным заревом, воздух будто остановился, редкая зыбка на темной воде нарушала картину полной безмятежности.
– Как красиво, – восторженно проговорила Марина. – Какой красивый закат.
– Это не закат, – Костя весь напрягся, глаза тревожно смотрели на линию горизонта.
– Что-то случилось, а? – ей передалась его тревога, медно-красный закат уже не казался е таким прекрасным. Вдали все сильнее проявлялась черная полоса облаков.
Костя вскочил с кровати и быстро побежал к телефону.
– Анатольич! – почти закричал он в трубку, – к нам идет…
– Знаю, – громко раздалось в трубке. – Знаю, скоро начнется.
– Я бегу к вам!
– Сиди в каюте, тут и так хватает людей.
Марина, слыша разговор, перевела на камеру на пирсе. Толпа на пирсе пыталась отвязать сухогруз, но швартовые канаты предательски не хотели отстыковываться.
– Руби, руби их к черту! – слышался крик Анатольича из трубки. – Сидите дома!
Анатоличи бросил трубку. Костя сел возле Марины, она вцепилась в его руку, испуганно глядя на экран.
С каждым вздохом воздух становился все более тягучим, не давая насытиться кислородом. Люди бегали по пирсу задыхаясь от давящей духоты, чувствовалось в наэлектризованной атмосфере начало большой бури.
Корабль раскачивало на уже набиравших силу волнах, по палубе бегал капитан и часть команды, отдавал беззвучные команды на пирс, его не слышали. Кто-то боролся с заклинившим механизмом, кто-то, почти вслепую от застилающего глаза пота пилил циркулярной пилой нитку за ниткой швартовочного каната.
– Ну, что у вас там? – раздался требовательный голос Павла Сергеевича в ухе у Анатольича.
– Работаем! – крикнул в ответ Анатольич, пытаясь ломом сдвинуть непонятно почему заклинивший механизм натяжения каната.
– Надо эвакуировать команду, не успеем отвести судно.
– Капитан не хочет. Его разобьет о пирс в щепки. Что говорят акустики?
– Борис сказал, что будет около 12 балов. Черт с ним с кораблем.
– Погоди-ка, – Анатольич напрягся, вместе с ним на лом надавило еще двое крепких парней, и механизм, страшно щелкнув, отпустил один из канатов, – один готов!
– Даю пять минут, потом эвакуация, и чтобы я ни кого на пирсе не видел!
– Слушаюсь, – Анатольич поправил наушник и что есть силы заорал, – пять минут и все!
Первый срезанный канат, натянутый отталкиваемым волнами судном, лопнул, почти сбив с ног слесаря. За ним, как по цепной реакции, начали отрываться остальные.
– Давай, давай! – кричал Анатолич капитану, который, конечно, же его не слышал, и сам понимал, что нужно делать.
Сухогруз, набирая полный ход, непозволительно медленно удалялся от станции, подбадриваемый уже сильно осмелевшими волнами.
– Собрать инструмент, всем покинуть пирс! – кричал в передатчик Анатолич, ветер усиливался, и было трудно расслышать даже самого себя. – Быстрее, быстрее!
Он покидал пирс последним, задержавшись около выгруженных с сухогруза контейнеров. Они стояли в несколько рядов, по три в колонне, закрепленные тонкими стальными тросами.
– Павел Сергеевич, – Анатольич нажал кнопку вызова на передатчике.
– Закончил работу?
– Да, все покинули пирс.
– Хорошо. По нашим расчетам сухогруз успеет отойти из зоны урагана.
– Что хорошего. Что будем делать с контейнерами?
– А что с ними делать?
– Унесет их к черту!
– А что ты предлагаешь?
– Ничего, я информирую.
– Понял. Вали оттуда, если понадобится, подымем со дна, не в первый раз.
– Да, не в первый, что ж не перевезли в хранилище?
– Это у Томпсона надо спрашивать, он запретил к ним прикасаться.
– А, понятно, тогда пошел.
Анатолич забежал в бокс, потрогав на прощание стеклянный купол. Панели подрагивали на ветру, заглушаемый ветром механизм методично складывал купол, скрывая панели в открывшейся нише.
Сквозь нарастающий вой ветра прорывалась сирена, оповещая жителей станции о чрезвычайной ситуации. Окна зданий закрывались бронированными ставнями, по периметру станции поднимались из глубин платформы массивные волнорезы, отливаясь черной бронзой в зловеще красном отблеске грядущего урагана.
– Мы должны немедленно убрать контейнеры на нулевой уровень! – влетел в кабинет к Павлу Сергеевичу мистер Томпсон.
– Это невозможно, все работы на пирсе запрещены до окончания ЧС, – спокойным голосом ответил Павел Сергеевич. Он не посмотрел на вошедшего, заполняя журнал.
– Вы что, не понимаете, что оборудование может погибнуть?! Немедленно, я сказал, немедленно, выводите людей!
– Мистер Томпсон, – Павел Сергеевич внимательно посмотрел на него.
– Я не имею права и не буду подвергать жизнь людей бессмысленной опасности. Работа в условиях шторма на пирсе запрещена, как и любая другая работа на станции. На данный момент все буровые отключены, реактор переведен в режим ожидания.
– Мы не можем это просто там оставить! Куда делось судно? Мы еще не произвели полную выгрузку! – Томпсон ходил по кабинету, яростно сжимая кулаки.
– Судно отправлено за пределы границ шторма, иначе его бы разбило о наш пирс. Мне не хотелось бы напоминать, но это было Ваше решение складировать все на пирсе, хотя мы неоднократно предлагали складировать на основном складе.
Томпсон яростно посмотрел на него, но потом нехорошо улыбнулся.
– Это саботаж, я безусловно отражу это в моем докладе, Вы же
