мой ответ на твой вопрос.
- А вот ещё интересно, - усмехнулась я, - откуда такой колоссальный жизненный опыт обо всех женщинах? Или опыт исключительно чужой, но вычитанный, наслушанный, впитанный и выученный наизусть? А вдруг это неправда всё?
- И чужой, и свой, как без своего! Да ведь в этом нет ничего плохого – в подобном женском интересе и в некоторой его нервности и экзальтированности. Женщине нужна любовь. Ей важно чувствовать себя любимой.
- А мужчине нет?
Веня пожал плечами:
- Не скажу за всех мужчин. Мне – нет. У меня нет ни времени, ни ресурса на любовь и на дружбу, кстати, тоже. Мне ещё этого не хватало! Даже наш с тобой разговор по душам – тьфу, терпеть не могу это выражение! – слишком большая роскошь. Но сегодня могу себе позволить - у меня в проекте прорыв и успех.
- Да? А рассказать?
- Расскажу… Но закончу мысль. Женщине жизненно важно быть любимой. Тебе – нет. Ты строишь свою жизнь по другому чертежу, чем прочие. И этим ты особенная.
- Я – психбольная, на минуточку.
- Да брось. Ты здоровее большинства. И справки никакой у тебя, кстати, нет! Ты просто слишком рано всё поняла. И правильно поняла. В таких случаях людей часто заталкивают в психушки, да… Потому что якобы нормальный гражданин должен пройти весь путь последовательно, шаг за шагом, получая разочарования и по морде в соответствии с возрастом, умнея и разгадывая эту жизнь, как кроссворд, постепенно, становясь циником – по-честному, а не рисуясь – в результате большого опыта - собственного и от общения с прочими двуногими. А ты как-то стремительно пробежала всю дистанцию, всё тебе ясно и ничто не может удивить. Ну, если только мои дела, ха-ха.
- Да-да, давай рассказывай немедленно!
КОГДА-ТО
Вениамин правильно понял меня нынешнюю, ту, которую узнал и выбрал. Выбрал, как теперь выяснилось, не только ради пользы дела, но и в качестве подруги. Возможно, навсегда. Хотя ни в какое «навсегда» я давно не верю, как, впрочем, и в «никогда». Так вот, любовь сама по себе, как таковая, не просто не интересует меня, она отринута, как нечто лишнее, ненужное, опасное и глупое. А все те рецепторы и гормоны, которые, очевидно, отвечают за это чувство и за желание его возникновения, похоже, отмерли, высохли, испарились. Нельзя, невозможно уметь любить кого-то, когда так глубоко и сильно не любишь самого себя.
Тогда, на втором курсе, когда мне было девятнадцать лет, всё было с точностью до наоборот. Хотелось любви, страстно мечталось о любви, только в ней виделся смысл жизни. Ян? Яна из памяти успешно потёрли медицинские препараты. А то, что всё же сохранилось где-то на периферии памяти, если и всплывало, возникая вдруг в вечерней дрёме, вызывало спазм в горле, стон и боль в солнечном сплетении. Нет, то была не любовь, а страсть, похоть, дурная голова, вечное лёгкое опьянение или от вина, или от порошка, который крайне редко, но случался в рокерской чумовой реальности. И из-за Яна, именно из-за него, было слишком больно, чтобы считать то прошлое чем-то хорошим и приятным. Забыть, забыть, забыть!
И искать любовь! Красивую, настоящую – правильную. Её требовала душа, её просило тело. Грезились сильные и добрые мужские руки, обнимающие меня нежно и в то же время с такой мощью, чтобы было понятно: я не просто любима, я навсегда спасена, ограждена от страшной жизни и отделена от плохих людей, я могу больше никогда (никогда!) не видеть родителей, забыть про них, как про страшный сон. Боже, какая сладкая грёза!
И началось… Началось такое, что, подозреваю, если бы мои родители знали о происходящем со мной, то вопрос, что страшнее – рокерский безумный вираж или вот этот, любовный, оказался бы для них сложным и неоднозначным. Впрочем, о реакции мамочки и папочки я сообщаю лишь потому, что без них невозможно моё повествование в принципе, оно потеряет смысл, станет ненужным и неинтересным. А по большому счёту и тогда, и нынче, на их реакции и переживания мне глубоко плевать.
Студентка, почти отличница, Таша превратилась на своём курсе, если не во всём институте, в эпицентр любовной нежности и истомы, в сладострастную воронку, затягивавшую любого, кто рисковал приблизиться и попасть в зону внимания её ищущего взгляда и притяжения жаждущей души.
Рассказывать про каждый мой тогдашний роман – занятие невозможное, потому что бесконечное, но, главное, скучное. И для меня, и для кого бы то ни было. Все романы были как под копирку, как по формуле, по заданному сценическому действу. Никакого разнообразия! А всё почему? Потому что ушлые молодые парни, ищущие наиболее лёгкого доступа к красивому, манящему девичьему телу, быстро меня раскусили – невеликой сложности была задача! Ко мне надо было подкатывать с умной фразой на устах и доброй улыбкой. Надо было хорошо пахнуть и желательно уже на второй встрече сказать проникновенно, что ничего более важного в его жизни не случалось, что я создана для любви, что даже просто держать меня за руку – великое счастье и бесконечное блаженство, что, кажется, он навсегда похоронил своё прежнее нежелание заводить семью и детей, что теперь ВСЁ не так, когда он смотрит в мои глаза. И прочий банальный до противности бред дешёвого соблазнителя. А зачем было стараться быть более изощрённым, если я, красивая девка с безупречной фигурой, каждый раз смотрела очередному ему в рот, верила, иногда даже начинала плакать от умиления и восторга.
Так что уложить меня в постель было делом простейшей техники. Только это тоже надо было делать красиво: ребята быстро смекнули, на каких нюансах у меня бзик, как необходимо действовать, чтобы не спугнуть и получить массу удовольствия. Да, я доставляла массу удовольствия тем, кто признавался мне в вечной любви. Даже когда ещё сама не была уверена, что люблю «по-настоящему». Влюблялась же в каждого признавшегося, сразу находя в нём огромную массу положительных черт и достоинств. Мои однокурсницы могли обораться мне в уши, что тот парень нечист на руку, а этот трахает всё, что подаёт признаки жизни, а вон тот тупой, как пробка, первый кандидат на вылет в ближайшую сессию… Бессмысленно, я ничего не слышала. В моих ушах звучало «Я тебя люблю и буду любить вечно!», сказанное накануне юношей, глядевшим мне в глаза и целовавшим мою ладошку. В общем, эти слова были паролем, кодом доступа к моему телу. Такой вот глупый морок.
В тот период разум, очевидно, отказал мне весьма капитально и надолго. Он решил отдохнуть, что ли, и почти все свои функции передал чувствам. А им (чувствам) хотелось бесконечной любви и тепла. Безголовые, безмозглые чувства в отсутствии разума творили чёрт знает что, лишь бы моё адское желание быть для кого-то самой важной и нужной получало удовлетворение.
И вон их сколько тогда собралось - тех, кто меня «любил» - десяток уж точно! А я никак не могла решить, кого же люблю сама. Поэтому мои «романы» затянулись. Представить себе только: сразу с десяток романов!
Легко понять, что и как обо мне говорили в институте, как ко мне относились. А я, идиотка, всего этого не замечала. Я была погружена в себя и в свои рассуждения, диктуемые отнюдь не мозгом: кого же люблю я сама, кто составит моё счастье и кого я сделаю самым счастливым на свете. Представить себе, какой хохот стоял там, где собирались вместе мои «принцы», как они обсуждали всякие детали и ситуации, как делились друг с другом… мною! У парней тогда появилась весёлая игра в общую куклу Барби. Как здорово! Можно считать, что мне ещё повезло: они не были законченными негодяями, поэтому им не пришло в голову устроить, например, со мной «группешник». А ведь могло бы… Но негодяями они были только начинающими, ещё сопливыми мальчишками, всего лишь, как пел наш классик, парнями «с прыщавой совестью».
Дома… А что – дома? Дома был привычный ад, где я обитала рядом с чертями, любящими полакомиться человечинкой, но ведь ко всему привыкаешь, даже к такому соседству. Эти двое так и продолжали существовать в моём мире без лиц и с голосами роботов. Особенный ужас на меня наводил их смех. Я аж вздрагивала, потому что слышала механическое «ха-ха-ха». Если кто помнит «смех» Фантомаса из старенького французского фильма, то может себе представить, о чём я.
- Что ты на меня так смотришь? – удивлённо спрашивало пятно маминого лица, отсмеявшись после рассказанного отцом анекдота.
- Вы оба так смеётесь… Особенно ты.
- Как? – кажется, судя по интонации, мать спросила это, кокетничая. Ну, да, ей же нередко льстили, что у неё «серебристый, переливчатый смех, будто бисер рассыпали».
- Ну… так… как машина, - буркала я в ответ, жалея, что не сдержалась.
- Это как понять? – в мамином голосе не осталось и подобия улыбки.
- Никак, просто так, ничего, глупость, - скороговоркой тараторила я и торопилась покинуть общее с ними помещение. Вообще-то жить в одном доме с монстрами несложно совсем, если пересекаться исключительно в столовой, за обедом-ужином, а иногда и этим манкировать, умудрившись перекусить заранее или позднее, прокравшись к холодильнику ближе к ночи.
Дом – лишь убежище от внешнего мира, место еды и сна. Любви, тепла и общения я искала где-нибудь ещё. И нашла всего этого много, да… Выбирала, дура! Я думала, что выбираю из всех любовей одну самую настоящую! И что не могу никак выбрать только потому, что они все хороши, каждая по-своему.
Нет, с расстояния сегодняшнего дня это не выглядит даже приблизительной нормой. Что тогда со мной происходило? Очевидно, всё же сказались последствия психологической травмы и лечение психотропными препаратами. А так как прочее моё поведение влилось в положенные рамки принятой социальной нормы (училась хорошо, всегда возвращалась домой, где послушно готовилась к занятиям, регулярно выносила мусор и пылесосила квартиру), остальное никого не интересовало. А кого, собственно, должно было интересовать?
СЕГО ДНЯ
Оказывается, гении из лаборатории моего Вени под его руководством и, конечно, прежде всего, с помощью его великого дара, сделали это.
[i] - Уже были пробные вылазки, - сообщил мне муж, не скрывая восторга и вполне заслуженной гордости. Он сдёрнул с носа очки и начал их протирать специальной замшевой тряпочкой. А я могла, наконец, любоваться на его красивое лицо и видеть сияющие восторгом победы глаза.
- Куда? Как? – я пожирала мужа взглядом, силясь собраться с взорвавшимися мыслями и осознать, что произошло. – В будущее?
- Нас интересует прошлое, таков заказ Крюкова, - коротко бросил Веня, и я в очередной раз поняла, как же его всё-таки напрягают рамки, поставленные шефом. Ну, а куда денешься – кто платит, тот заказывает.
- И? – внутри меня всё трепыхалось от возбуждения.
- Получилось. На пять лет назад – получилось. Совсем ненадолго, система пока что не шибко устойчивая, но теперь дело пойдёт, мы сделали главное: сумели понять, как совершать скачок. Всё оказалось гораздо проще, чем все думали раньше, - Веня тихонько рассмеялся. – Если бы
