– под стол, упёрся взглядом в опущенное одеяло, за которым сидела его зазноба, чуток постоял, нерешительно потоптался, соображая, поморгал глазами, и потянулся к выходу, сторонясь Сёмкиного локтя, который словно каменный утёс упёрся ему в бедро, загораживая вход.
- Увидишь, скажешь, я спрашивал, - наконец махнул рукой бригадир.
- Ладно, - облегчённо выдохнул Сёмка, - передам.
Он подождал, пока верный муж в поисках своей любвеобильной жены отойдёт подальше, и вошел обратно.
- Вылась, - откинул рукой одеяло.
- Уже ушёл? – насторожено раздалось из под нар.
- Ушёл.
Бригадирша выползла, поднялась, испугано выглянула в окно.
- Фу-у, перепугалась я вся.
Сёмка усмехнулся:
- Псу надо спасибо сказать, а то бы влипли.
Бригадирша перевела дух, присела на край лежанки.
- Ладно, пойду я, а то опять хватится.
- Обожди.
Сёмка выскочил на улицу, прошёлся немного, осмотрелся. В пределах видимости никого движения не наблюдалось, бригадир, наверное, уже далеко. Он быстро вошёл обратно, подсел рядом к бригадирше, обнял.
- Обожди, - горячо зашептал ей в ухо, придерживая за талию, - он далеко ушёл. Сейчас пойдёшь.
Бригадирша поняла Сёмкины намерения, смерила его насмешливым взглядом, растаяла в улыбке от его телячьих нежностей, и повалилась на лежанку.
«Химики» гуляли.
Все обитатели данной местности собрались в одном месте.
Всё-таки одинокое проживание скоро надоедает, душа требует обыкновенного человеческого общения.
У гостеприимного хозяина избушки-времянки созрела брага, примерно литров сто. Надо гнать.
Самогонный заводик располагался тут же, во дворе, и к приходу гостей уже работал на полную катушку.
Кирпичная печь с невысокой трубой была по-хозяйски отштукатурена и побелена, фляга с брагой стояла на ней, шипела, зелёный змий тонкой струйкой источался в банку.
Радушный хозяин стоял рядом и наклонившись, колдовал что-то над аппаратом.
Несколько заполненных стеклянных сосудов с самогоном, аккуратно приклонившись друг к дружке, стояли неподалёку в кустах, накрытые телогрейкой.
Каждый приходящий невольно останавливался и любовался на это изобилие. Прям трепет какой-то благоговейный вызывало это зрелище, возвышая в предвкушении душу.
Все радостно приветствовали друг друга, рассаживаясь вокруг брошенной на траву клеёнки, на которой уже была разложена нехитрая закусь – хлеб, рисовая каша, мясцо кое-какое. Самое главное – припасённая с весны солёная черемша. Кто-то притащил вяленых хариусов, кто-то кусок сала.
Да что далеко ходить, вон, под рукой кусты смородины, дотянись, сорви лист, занюхай, заешь…
Хозяин нарубил побольше дров и, предусмотрительно не глядя, забросил топор через голову в кусты. От греха подальше. Потом найдёт.
Расселись, начали выпивать.
Время было послеполуденное, впереди казалось целая вечность, так что пили не спеша А чего и куда спешить? Вот он, под носом, неиссякаемый ручеёк, только банки подставляй. Когда иссякнет, неизвестно.
Двое местных, жителей приангарья, поддавшись влиянию зелёного змия, вдруг почуяли в себе миссию проповедников и затеяли разговор о Боге, кто больше верит. Долго спорили, потом стали приобщать остальных.
Их проповеди молча слушали, внимали, поддакивали, кивали, но когда речь зашла о десяти заповедях, о том, что пьянство и чревоугодие грех, тут многие во мнениях разошлись.
- Да какой же это грех, - возмущались одни, - когда Иисус сам вино делал и людей угощал.
- Тот ещё самогонщик, - ехидничали другие.
- Вино, но не самогон, - возражая, поднял палец один из проповедников, - слабенькое. Им не сопьёшься.
- Сопьёшься, - убедительно запротестовали знатоки, - пивом напивались, а тут – вино.
- А есть ли жизнь после смерти? – встрял Сёмка.
- Нет, - твёрдо заявили проповедники. – Если будешь хорошо вести себя, попадёшь в рай, плохо – в ад. А больше никакой жизни нет.
- А там что, в раю или аду, не жизнь, что ли? Получается, я всё равно буду, не исчезну?
Проповедники некоторое время похлопали глазами, пошептались, потом хором выдали:
- В Библии об этом ничего не сказано.
- А вдруг я не успею стать хорошим, тогда как? Жизнь то коротка
- А это надо в церкву почаще ходить, каяться в грехах, просить прощения у Бога. Тогда может и простит.
«Хорошая позиция, - усмехнулся про себя Сёмка. – Нагрешил, покаялся – простил. Так можно до бесконечности».
- И сразу в рай?
Молчок.
- А младенцы умирают, ведь они ещё не успели ни нагрешить, ни добрых дел наделать. Их-то куда?
- Им уже уготовано царство небесное, - чётко по писаному раздалось в ответ.
- А есть ли инопланетяне, или жизнь на других планетах?
Это проповедники отвергли сразу:
- Если в Библии об этом не написано, значит нет.
- Получается, одни мы в космосе?
- Получается одни, - словно не веря самим себе, грустно признались они.
Сёмка к религии относился так себе, особого благоговения перед этим не испытывал, хотя свято верил, что «что-то» есть, не важно как называется, Бог или Высший Разум.
Читал одно время писательницу Блаватскую Е.П., её сочинение «Тайная Доктрина», считал себя чуть ли не знатоком по космическим и религиозным вопросам, и в большинстве своих бесед с верующими на тему религии принимал их как тёмными и невежественными. Во многом так оно и есть.
Те обычно шпарили по писаному, поповскими словами, которые те вложили в их головы, безо всяких размышлений и не вдаваясь в подробности, были нетерпимы к любым возражениям и другие религии считали почему-то «сатанинскими», не от Бога якобы. А баптистов же, протестантов, вообще именовали сектантами.
И это не завесило от уровня образования и социального положения.
Сёмка понимал, что какая-то вера во что-то Высшее на земле нужна обязательно, без этого будет только хуже, и если священнослужители поддерживают её с помощью своей паствы, большинство которой и верит-то с трудом, так, на всякий случай, чисто ритуально, не зная во что, не стремясь к расширению познаний в области этой самой веры, то в любом случае это сохраняет хотя бы понятие смысла человеческой жизни, порождает боязнь греха и чувство ответственности за свои поступки.
Но вряд ли слепая вера даёт свободу духа. Скорее наоборот, закрепощает.
Как-то в разговоре с одним священником Сёмка спросил: что он думает о трудах Блаватской?
Поп не затрудняясь сразу ответил, что она обыкновенная сатанистка.
Сёмка возразил, что сатана у неё всё-таки описан как любимец Бога, Люцифер, падший на землю ангел во имя спасения людей, которым дал им высшие знания, но те оказались не готовы, злоупотребили ими, вследствие чего пали духовно, и что это не противоречит Библии.
Священник согласился, но добавил, что такие знания нужны скорее учёным, верующие же эту науку должны постигать только через Библию.
Но вот когда учёные начнут всерьёз заниматься этими вопросами, которые никак не стыкуются с традиционной наукой, Сёмка не знает. Ведь у них тоже имеются сложившиеся десятилетиями направления и наработки, свернуть с которых очень мало желающих. Трудно от кормушки оторваться. Проще искать щель, упёршись лбом в косяк, чем узреть открытую дверь.
Но рано или поздно атеистическая наука перешагнёт себя.
Сёмке понятны были опасения служителей церкви потерять паству, к чему, по их мнению, может привести увеличение числа читателей Блаватской и других книг на тему религии, эдаких новых Толстовцев, и постарался уверить, что ничего антихристианского в этом нет, и знания в подобном случае способны приумножить только скорбь, и как ни странно, способствовать укреплению веры.
Да неужто Бог против того, чтобы верующие приобщались и знаниями!
Ведь всё Божественное заключено в человеке, и не всем удаётся возлюбить Всевышнего, раскрыть его в себе, не многие доходят до просветления и не каждый узрит высокое, хоть молись и кайся круглосуточно.
Одних благих намерений просто недостаточно. Здесь нужно что-то ещё…
Нельзя низводить высоту Божественного на уровень своего личного низкого суеверия.
И если человек интересуется вопросами мироздания, что в этом кощунственного?
Одно дополняет другое, всего лишь.
На том и разошлись.
…Тем временем темнело, проповедники уже с миром удалились, остальные в порядочном подпитии еле языками ворочали, но не сдавались и продолжали заворожено следить за тонкой струйкой, медленно истекающую в подставленную посуду.
Поистине волшебная сила заключена в этом напитке, способная собрать, сплотить и осчастливить страждущих!
Сёмка тоже не стал дожидаться последней капли этого зелья, и ушёл к себе.
…На небе зажглись первые звёздочки, было тихо, ни ветерка, лес словно замер и почти погрузился во тьму. Он развёл костёр, заварил крепкого чайку, включил погромче радиоприёмник.
Над головой бесшумно, как призрак, пролетела белка-летяга, приземлилась где-то рядом, транзистор заорал голосом певицы Надежды Чепраги, и на всю тайгу раздалось звонкое: «Кружат водо-о-во-о-роты»!
Сёмку стегануло по чувствам, он расчувствовался, хмельная душа преисполнилась благости, казалось, само небо поёт ради него. Он судорожно сделал глоток чая, и, стоя перед пламенем костра, один, посреди небес, всем сердцем предался нахлынувшему вдруг возвышенному духовному созерцанию, пусть даже во многом разогретому спиртным.
Ради этого стоит жить.
Но в любом случае, компромисс с Богом был найден.
Сезон сбора живицы подходил к концу, «вздымка» сосен закончилась.
Сентябрьское небо уже вовсю веяло прохладой, любоваться закатами без телогрейки было уже студёно. Впереди маячила самая главная забота, так сказать, результат всей трудовой деятельности – опорожнять воронки со смолой и затаривать ею бочки.
Некоторые соседские участки с «богатой» хвойной пушистой сосной опорожнялись не менее двух раз, Сёмке же в этом деле не повезло, похвастаться было нечем.
Ему как новенькому досталось бросовое захудалое местечко, где очень редко попадалось хорошее дерево. Так, одни верхушки колосятся. Еле-еле воронки заполнил, да и те кое-где наполовину.
Да он не шибко-то и горбатился, честно говоря, больше радио слушал да с ружьишком шастал, местность изучал.
Так что большой заработок ему не грозил, за еду бы рассчитаться, да на дорогу мелочишка.
Вчера утром проводил до лесовозной дороги мужика с соседского участка. Тот собрался в поселок и пришёл со своим провожатым, старым знакомым, престарелым псом. У Сёмки одного ружьё было, не считая бригадира. Иногда сопровождал.
С другой стороны – чего бояться? Здесь у всех равные условия. На работе по тем же местам шастаешь, ничего, ни один медведь не трогает. А если в посёлок, сразу провожатый нужен.
Правда, жила здесь медведица с медвежонком. Их следы Сёмка часто видел на глине. Чёткие такие. У мамаши лапищи здоровенные, у детёныша раза в два поменьше. И что интересно, на глаза не попадаются, а следом ходят. Бывало, обратно идёшь, а на встречу по твоему следу два ряда косолапых лап.
Вот и в этот раз. Пока шли к дороге, всё как обычно, никаких впечатлений. Там распрощались, и Сёмка направился назад.
Однако, на обратном пути, почти на тропе, в глаза бросился бугорок свежевырытой земли. Под кедром небольшая, глубиной по локоть, ямка. На бугорке и рядом чёткие отпечатки следов копальщика – медвежьи лапы.
И когда успели, прошло-то
