Александрия. Глава 2. Город христиан

сторону и  вскоре оказался неподалёку от Бавкалеоса. Редкие прохожие, спеша по  домам, выглядели здесь довольно неприветливо – одни бросали в его  сторону хмурые, полные укора взгляды, другие смотрели с откровенным  ядовитым вызовом. Давно он не встречал таких мрачных лиц в своем родном  прекрасном городе, которым привык восхищаться и который очень любил. Он  ускорил шаг - гнев подгонял его. Он не знал зачем идет и что скажет,  понимал, что поступает довольно опрометчиво, неподобающе и неправомерно,  но ноги сами вели его.

Жилище священника находилось в маленькой невзрачной пристройке во дворе  храма: Арий славился своим аскетическим образом жизни и не в последнюю  очередь именно простотой и скромностью в быту снискал искреннее почтение  среди прихожан.

- Отче, к тебе от епископа, - поспешил сообщить священнику храмовый служка, с которым Афанасий столкнулся в дверях.

Арий сидел за столом, всецело поглощенный внимательным изучением некоего манускрипта.

- Говори, - равнодушно бросил он вновь прибывшему, махнув рукой служке,  что он свободен, и все это, не отрывая глаз от свитка, который читал при  мерцающем огоньке светильника.

«Книжный червь, терзающий Божественные Писания злохудожными разумениями,  выдергивающий из Святых Благовествований по букве, чтобы убить в них  весь истинный высший смысл. Одержимый дьявольской гордыней старик,  жаждущий человеческой крови упырь, готовый заплатить чужими жизнями ради  своих неуемных амбиций…»

- Новый пасквиль на Спасителя сочиняешь? – с горечью произнес Афанасий, бросив взгляд на заваленный свитками стол.

Арий, наконец, оторвал глаза от рукописи и удостоил пришедшего взглядом,  в котором на мгновение скользнула довольно ехидная ухмылка: то, что  секретарь епископа примчался к нему в бешенстве было для Ария хорошей  новостью – значит префект выполнил обещанное и пригрозил закрыть  катехизисное училище в Неаполисе – этот рассадник нетерпимости. А  грубость и несдержанность на язык его людей сулила епископу только ещё  больше неприятностей.

- Не твоего ума дело, - бесстрастно молвил старец.

- Что, и вечных мук не боишься?

- Мне не по чину с тобой пререкаться, Афанасий, и не по разумению твоему  тебе со мной беседовать. Говори, что велено и убирайся вон.

- Полагаешь, что чин ересиарха столь высоко тебя вознес?

- Ересиарх – это савеллианствующий епископ Александрийский, - сверкнув  глазами молвил Арий, но тут же поспешил спрятать гнев за привычной  маской благонравия.

- Владыка Александр не оскверняет имя Господа и не сеет распрю и  ненависть среди прихожан, - отвечал диакон. – Насчет Бавкалеоса же по  городу давно ходят слухи, что этот храм перестал быть домом Бога, и что  теперь это дом дьявольской хулы на Господа!

- Ты невежественен и не тебе судить о моих проповедях, предерзкий юноша, - высокомерно отозвался священник.

- Зачем ты искушаешь людей, пресвитер?! – не слушая его, гневно  продолжал диакон. - Ты разделяешь прихожан, стравливаешь их меж собой,  заставляешь их ненавидеть друг друга, жертвуешь на алтарь своей  бесовской гордыне мир и благополучие лавры, а, впрочем, и всего города!

Лицо священника застыло, под маской ледяного бесстрастия скрывая накатывающее негодование.

- Заговариваешься, Афанасий, - холодно отвечал он, - ты, верно, только  из трактира, да? Остынь и приди в себя. Что до моих прихожан – все они  горячо любящие друг друга братья и сестры во Христе, сплоченнее паствы  нет ни в одной лавре города. Да мне любой пресвитер позавидует - они и  завидуют, оттого и строчат доносы епископу день и ночь, – чтобы  справиться с гневом, Арий поднялся из-за стола и прошелся по комнате -  единственному помещению в его скромном жилище. - А что касается,  прикормленных вами, взбесившихся язычников, - тут он зло усмехнулся в  лицо диакону, - да-да, думаешь, мне неизвестно, кто еженощно устраивает  здесь беспорядки?! - очень скоро их повяжут всех до одного, можешь не  сомневаться, и проучат хорошенько так, что они и дорогу к Бавкалеосу  забудут. А не угомонятся, так отправятся куда подальше, в каменоломни,  вот и весь мой тебе сказ.

Афанасий мрачно усмехнулся.

- Пойми, пресвитер, невозможно повязать и упрятать в узилище всех, кого  оскорбляют твои богомерзкие проповеди, ибо в Александрии нет столько  тюрем. Но ты-то только рад бы видеть хоть полгорода под стражей, лишь бы  никто не мешал тебе возводить хулу на Спасителя! Опомнись, безумный  старик! Ты творишь зло и тем действуешь против заповедей Господа! Не  боишься людского суда, так побойся хоть Божеского!

- Что?! Александр грозит мне судом? Мне? Одному из тех, кто рукоположил его в сан?

- Епископ ничего не знает об этом разговоре. Я пришел предупредить тебя  от себя лично: страшись, Арий, ибо умаляя Единородного Сына Божия ты  хулишь Бога и делаешь тем самого себя достойным самого жестокого  наказания!

- От себя лично? – переспросил священник, не веря своим ушам, и тут уже  вовсю дал волю гневу: - Ах ты мошка мелкая! Значит, смеешь угрожать  мне?! Ты?! Да я тебя прихлопну за назойливость и сам того не замечу! Ты  понимаешь кому грозишь, остолоп ты этакий?! Или последнее соображение  пропил?! Ну что ж, я тебя тогда тоже предупрежу, в первый и он же  последний раз: поостерегись мешаться мне на пути! Поостерегись, слышишь!  – и, спохватившись, добавил, уже спокойнее и мягче, словно отчее  внушение: - Тебе, диакон, надлежит усердствовать о своих обязанностях, а  не лезть в те дела, в которых по скудоумию, невежеству и молодости  своих лет ты ничего не смыслишь.

Считая, что пустой и неприятный разговор, который и без того затянулся  безо всякого на то основания, окончен, и не имея возможности, по своей  старческой немощи, вытолкать неугодного визитера за дверь, Арий  предпочел оставить гостя одного, а сам направился к выходу. Однако  Афанасий, который не успел ещё высказать и малой доли того, что накипело  в его душе против бавкалейского пресвитера, решительно остановил его,  преградив путь.

- Бывают такие супостаты, что открыто провозглашают диавола своим отцом  и, творя всякого рода преступления, упиваются своими злодеяниями, а вот  иные (такие как ты, Арий!), творя бесчестья и зло, жестоко при этом  обманываются, видя себя святыми учителями и благодетелями народа. Как же  ты заблуждаешься на свой счет! Ты сам ещё даже не понял, что давно и  преданно служишь князю мира сего, и потому не получить тебе отпущения  грехов ни в сем веке, ни в будущем, а гореть тебе в аду! - лишь высказав  все то, что намеревался высказать, диакон отступил от двери, позволив  священнику уйти.

- Ты ещё пожалеешь, - мрачно бросил тот из дверей, и вышел, безжалостно  хлопнув ими, так что взвыли дверные крючья, оставив диакона наедине с  кипой бесценных свитков и кодексов, покрывавших не только стол, но и  большую часть помещения - по количеству этих сокровищ Арий был богаче  любого магната.

На следующий день Афанасию был объявлен строжайший выговор за  самоуправство и недостойное для духовного лица поведение, а кроме этого  епископ наложил на диакона многодневную епитимью, которую тот, однако,  принял с искренней благодарностью, так как и сам страстно желал очистить  свою душу, воистину уже пожалев о том, что осквернил её непристойным  гневом и тем огорчил Небесного Отца.