Серое рассветное море

давление было нормальным.

- Вы меня осуждаете, - вдруг плаксиво протянула Анна Александровна и села на диване. – Но поймите, поймите, он хочет уехать и ее забрать! А мне куда? Одной куковать?

- А если они любят друг друга? – пожал плечами Марковников. – Не знаю, мне трудно судить…

- Перелюбят! – с неожиданной жесточью отрезала Анна Александровна, и в это мгновение отчего-то разительно напомнила Марковникову тещу.

Ужинать расхотелось, и он ушел к себе. В комнате по-прежнему приятно тянуло яблоками и грибами, но от этого запаха у Марковникова разболелась голова. Он принял лекарство и попытался уснуть.

Ночью в дверь тихо поскреблись.

- Валерий Яковлевич, ради Бога, простите, - плачущим голосом заговорила хозяйка, - пожалуйста, пойдите к Инесе. Она заперлась, но я чувствую, что ей плохо. Вы все же врач, пожалуйста, не откажите, может вы успокоите…Меня она видеть не хочет.

Марковников чертыхнулся про себя, но вслух сказал:

- Хорошо, сейчас приду.

Комната Инесе была на втором этаже дома, около кладовки. Подниматься туда надо было по узкой деревянной лестнице. Мать стояла внизу и напряженно вглядывалась: откроется или не откроется дверь.

- Это я, Инесе, - нерешительно пробормотал Марковников. Всегдашняя уверенность и балагурство с пациентами изменили ему. Он чувствовал себя неловко и не знал, что скажет этой высокой девушке с серыми глазами.

Дверь тихо отворилась. Глаза Инесе были заплаканы.

- Ну, не надо, не надо, - тихо сказал Марковников, проходя в комнату. – Поверьте отцу двух детей. Все будет хорошо! Если он по-настоящему любит вас, то непременно вернется. А на маму не обижайтесь, она любит и переживает за вас и желает только добра. «Боже, какой бред я несу!» - выругал он себя мысленно.

- Закройте дверь, - тихо попросила девушка. – Марковников повиновался.

- Да, мама любит меня, и душит своей любовью  – быстро проговорила Инесе. – Она рано овдовела, и не изменила памяти отца. И всю себя посвятила мне, а теперь ей страшно остаться одной. Она хочет, чтобы я вышла замуж за кого-то, кто придет в наш дом. И чтобы мы жили вместе с нею. Но это будет плохо, это будет очень плохо! Мама думает, что сможет ужиться с любым человеком, но это ей только кажется. Она хозяйка, пусть самая замечательная, самая добрая, но она не потерпит никого другого в своем доме! И она боится, что я буду любить еще кого-то, кроме нее! – голос девушки срывался почти до яростного шепота.

- Но меня же терпит, - улыбнулся Марковников, чтобы как-то отвлечь ее. - Не надо нервничать, милая, все это уляжется. – А сам подумал: «Выходи-ка ты замуж за своего «Слона», если уж так его любишь, и не дай никому съесть свою жизнь.» И вспомнил, что когда он женился, теща, как само собой разумеющееся, объявила, улыбаясь:

- Ну, молодые! Жить будем у нас!

К счастью, Марковников после института вернулся с женой в свой родной город  и у тестя с тещей бывал наездами.

- Вот уже светает, Инесе, - взглянул он в окно. – Смотрите, какой чудесный вид. Только в этот час море такого нежного и спокойного цвета. Все образуется, правда, поверьте мне. Вы непременно будете радоваться, да и как такой девушке не быть счастливой и радостной?

- Позолота вся сотрется, свиная кожа остается,  – промолвила девушка.

- Что? Простите, не понял.

- Так, вспомнилось… В одной сказке Андерсена были такие слова. Я иллюстрировала ее. А правда, что радость и счастье – это всего лишь увеличение каких-то гормонов в организме?

«Увы, вообще-то да. Эндорфина и серотонина», - хотел было ответить Марковников, но посмотрел на заплаканное, осунувшееся лицо и сказал серьезно и ласково:

- Инесе, вы красавица и умница. Все у вас будет хорошо. А радость и счастье вовсе не в гормонах, а в сердце, если оно открыто добру. Ну, а теперь, вы умойтесь, и ложитесь спать. А я пойду, успокою маму. Она тоже всю ночь не спала.

Инесе вздохнула и повернулась к окну. Из него тоже открывался вид на море, но гораздо меньше, и не было видно черных сосен.

- Фиу-лиу-ли! Фиу-лиу-ли! – нежно засвистел кто-то.

- Это иволга проснулась, - обрадовался Марковников. – Слышите?! Славит новый день! – Все будет хорошо, Инесе.

- Ну, как?- шепотом спросила Анна Александровна, когда он спустился. Щеки ее опали, и она выглядела жалко.

- Все нормально. Анна Александровна. Вы отдохните тоже и все встанет на свои места.

- Вы убедили ее, что он ей не пара?  Ну, вы же видели его! Где она – красавица, и он – цапля долговязая?! - Хозяйка сжала в руке салфетку и глаза ее вновь вспыхнули.

Марковников вздохнул, неопределенно кивнул и отправился спать.

Следующий четыре дня  прошли тихо. «Слон» не появлялся. Анна Александровна тревожно взглядывала на дочь,  но та была вежлива и сдержанно-молчалива. Марковников  в последние дни перед отъездом старался не думать ни о чем, а только вбирать в себя эти черные сосны,  пение иволги, серое море и белый песок. И, зябко поеживаясь от утренней прохлады, он думал, что совсем скоро ему опять придется надеть на себя маску. И еще он думал, что вряд ли снова приедет в гостеприимный дом Анны Александровны…

Теща и тесть встретили подчеркнуто радушно. Жена и дети пополнели, загорели, и Марковников, шутил и балагурил, раздавая  родным подарки. И все радовались, и по-прежнему называли его душкой. И теща вновь подвигала к нему вкусные блюда и пришепетывала:

- Ешь-ка, еш-ш-шь!  А то похудел на ч-чухонских харч-чах!

Уже зимой Марковников получил из Булдури письмо:

«Дорогой Валерий Яковлевич! Как Вы и семья? Надеюсь, что у Вас все хорошо. А вот у меня неважные новости. Инесе сбежала со «Слоном» и вышла за него замуж. Мне передали, что уже и ребенок у них намечается. Вы и не представляете, что творится у меня на душе, как мне горько и обидно. Я всю жизнь в нее вложила, надышаться на нее не могла, а она, ради этого жердяя, через меня переступила. Это через мать-то! А что я могла ожидать – холодная кровь, она холодной и останется! Да, Бог с нею, пусть живут, как знают, а она меня так обидела, так обидела! Никогда не прощу! Я Вас прошу, не забывайте обо мне, приезжайте летом, я покрашу стены в Вашей комнате, и будет совсем светло. А если хотите, можете жить в комнате Инесе, она удобная и светлая. Жду Вас летом. Приезжайте и с семьей, места хватит. Помнящая  Вас Анна Александровна».

Марковников улыбнулся. Перед глазами встала сероглазая Инесе, и он подумал, что любовь и будущее материнство сделало ее еще трогательнее и прелестнее. Вспомнил вид из окна своей комнаты, запах подсыхающих яблок и грибов, ужины в гостиной у печки. В душе затеплился огонек. Потом он еще раз перечитал письмо, вздохнул, и огонек в душе погас.

В Булдури он больше не ездил…