Декада. ДЕНЬ СЕДЬМЫЙ. Мистерия Двадцать Семь.

 ДЕКАДЫ ДЕНЬ СЕДЬМЫЙ    
Наступил уже Седьмой День Декады, а до решения Феноменологической Проблемы было так же далеко, как и в ее Первый День. Экспериментальные Исследования, проводимые со все большим остервенением, не приносили видимых результатов. Экспериментаторексы, Кураторозавры, Персоналодонты и даже Охранопитеки мрачнели День ото Дня от Экспериментальных неудач и от того, что им никак не удавалось напасть на след обладателя антиФеноменального способа, хотя показания феноменосканеров уже совершенно однозначно свидетельствовали о его наличии. Реципиенты теряли последние силы, их лица почти не освещала улыбка. Чувствовалось, что Концепция не срабатывает. Многих начало настигать отчаяние.  Председательствовал Сократ Панасович, товарищ-пан Фригодный. Но он чегой-то медлил - не спешил выполнять свои функции Головы, а насупившись, казалось, намеревался сообщить Реципиентам нечто. Солагерники догадывались, что что-то происходит с их сегодняшним председателем, но что именно - не понимали.  А все дело было в том, что ему - товарищу-пану Фригодному - чем дальше, тем все острее чувствовалось, что страдает он здесь, в Зоне Эксперимента, больше всех, страдает не только от этих ужасных Экспериментальных Исследований, но и от того, что окружающие его люди, не причастные к благородному ремеслу политика, не блюют от одного его вида. Ему почему-то в последнее время верилось, что заблюй они от него - и он снова возвратится в Лоно отцов-матерей-основателей НАРПОППЫ, вопреки Зяминой информации о научно доказанной невозможности возврата. В его голове возникла спасительная, как ему представлялось, идея обратной связи: если ему удастся вызвать рвотный эффект у ЈпростецовЋ - так про себя называл он представителей Электората, - то его природа как субъекта Феномена тут же, мгновенным и сакральным образом переменится на объективную. ЈПроизойдет туннельный переход! - шептал он сам себе вычитанное в научно-популярной литературе когда-то давно, в период ЈЗнанияЋ, непонятное, но чарующее выражение. - И я опять вернусь туда же - в Лоно! Быть может даже остановит на мне свой Дьяволита взор и снова с Гинекологической я Нишею сольюсь ...Ћ.  Он был готов часами нудно рассуждать и поучать окружающих лишь затем, чтобы услышать что-то вроде: Ј...мне от вас тошнитЋ, причем фигурально, без, так сказать, физиологического сопровождения. При этом акцент на нудности выговариваемого в своих, не иначе как выступлениях, он делал сознательно, с тайной надеждой уповая, что это увеличивает его шансы на успех. Он принимал позы и все та"кое, проницательно приглядываясь к слушателям.  - В чем смысл Јнашой из вамы  земной жизни, дорогие мои товарищи? - становясь в шестую позицию и помавая указательным перстом, вопрошал он Электорат. - Да конечно же в том, чтобы достойно подготовиться до Жизни Вечной! И вот в этом же самом, конечно же, заключается и смысл деятельности родной Народно-Популярной партии. Это же так ясно! Ну как же вы этого не понимаете, не понимаю я вас!  Эти слова, когда он доводил до них хотя бы одного из слушателей, служили ему моральной опорой. Правда, оставшись наедине с самим собою, он не скрывал от себя, что в практическом плане они, даже высказанные со всей доступной ему проникновенностью, дают не много полезного на его пути назад - к кругу не столько уважаемых им, сколько все же бывших соратников-нарпопповцев.    

  Мистерия двадцать седьмая. Сообщающая о том, как пытались провести Время    

  ·Не удается мне, не удается! - признавался он сам себе, рефлексируя после проведенных сеансов контактирования с проcтецами. - Ну что ж! Хорошо, что хотя бы Время провели - и то плюс....  
   Однако тут же из глубоких сумерек его души поднималось сомнение: "А так ли это на самом деле? Да и можно ли вообще провести Время? И как Его проведешь? И вообще - что такое Время?".  
В некоторые мгновения, подавленный этими эйнштейновскими вопросами и находясь в состоянии глубокой внутренней депрессии и разочарования, он сам себе шептал в пароксизме откровенности отчаявшегося: "Время - не проведешь! Не проведешь Его, проклятого! Не проведешь!". Но, пересилив себя, он с упорством безнадежно больного вновь и вновь принимался за свою тошногенную нравоучительность. В данном случае в ее фокусе оказалась Светлана, легкомысленно передавшая вчера Фригодному бразды правления на сегодняшний День.  -    Должен вам отметить, весьма глубокоуважаемая мною Светлана Сергевна, - тыча в ее сторону перстом указующим, нарочито размеренным тоном, имея в виду пресуппозицию Светланиной повести о делах Большого Бизнеса, а также демонстрируя мнимую с нею близость, обусловленную (как ему воображалось) "преемственностью власти", приступил он к делу, - что только лишь единственно одна нашая национальная моральность и этичность дадут вам ту путеводную звезду, составят ту, так сказать, дорожную карту, обеспечат тот, я бы так выразился, внутренний стержень, что сообщит вам и душевный спокой и уважительное отношение от окружающих. Уж поверьте мне! И ни на секунду не забывайте об идеалах. Ни на секунду! Лишь тогда только вы получите надежный шанс Жизнь Вечную иметь.  
  В ответ, не снимая очков, Светлана процедила сквозь зубы:  - Меня тошнит от того, что вы несете!  
  Он уставился на нее с надеждой:  
  - Извините, не понял, как вы сказали?  - Меня тошнит от того, что вы несете!  
  - Повторите, пожалуйста! - пытаясь удержать возникающие при этих словах Светланы ощущения, почти просительно выдохнул товарищ Фригодный.  - То-Шнит! То-Шнит! То-Шнит! - проскандировала Светлана, снимая очки. Он с вожделением водил глазами по ее ланитам, вые, персям, животу, лядвеям, скользил взглядом по направлению к таинственному пространству промеж ее ногами - еще немного и все эти прелести оживут дрожью жестоких спазмов и он, Сократ Фригодный, снова станет самим собой... 
   - Ка-а-з-зел! - вдруг выдохнула Светлана и одела очки.  
  - Ну, зачем же ты так, Светочка, про мужчину? - с умилением глядя на молодую женщину, промурлыкала мадам Рюк-Зак - Феня то есть. 
   У самого же Сократа не хватило сил сопротивляться этому вызову. "Чужой... чужой... навсегда ... чужой ... везде ... чужой", - пульсировало в его внутренних органах, доставляя невыразимые мучения.  
  - Вы! Все - вы! Что - вы - знаете?! О ней... Вы - читали?... вы ... вы ... знаете?! О, НАРПОППА, молодая! вечно юная, НАРПОППА! - Сократ вошел в экстаз, его голос взвился сопрано, покоряя все более верхние регистры, и зазвенел, заполняя пространство. Он вскочил с кресла, заметался по комнате.  
  - Да уж слышали, бред какой-то, - уже совершенно спокойно отозвалась Светлана.  
  - Бред?! Бред?! Сами вы - бред...!!! Все - бред!!! Все!!!  
  - Пифагорыч, успокойся! - успокоила его Феня. - Ты лучше перестань брэдить и скажи, шё ты там приготовил такого нервно-паралитического, шё токо не взорвешься? 
   - А?! Что? Как ... взорвешься? - к Сократу начало возвращаться сознание. Он остановился посреди комнаты, среди сидевших на своих местах Реципиентов. Затем помахал перед собой указательным пальцем, как бы останавливая поток своего благородного словоизвержения:  - Я сейчас, сейчас..., - и - выскочил из гостиной.  
  - Мужчины, присмотрел бы кто за ним, как бы чего не натворил с собой! - обеспокоенно заерзала иссохшим от времени седалищем по поверхности не кожаного кресла мудрая Валерия Александровна. Но никто не шевельнулся, и только Светлана вполголоса повторила: "Бред какой-то!". 
   - А чего мы здесь, от происходящего еще ждем, весьма глубокоуважаемая мною Светлана Сергеевна? - прокомментировал Вольдемар. - В наших обстоятельствах - бред единственное развлечение.  
  - Не утрируйте, Вольдемар! - кокетливо и пластично махнув в сторону Вольдемара открытой ладошкой, произнесла Светлана. И осеклась, наткнувшись на кинжальный огонь ревнивых глаз Алены.  
  - Сейчас прибежит - и опять начнется! Он и так больше всех болтает, - подвел черту товарищ Маузер.
    - Зато вы шё-то отмалчиваетесь последнее врэмя, Сэмэн. Сказать нечего или скрываете чего? - заступилась за мужчину-Сократа мадам Рюк-Зак, Феня то есть. Товарищ Маузер смутился, вспомнив свои вещие сны.