Ведьма

- Сжечь ведьму! Гори тварь!

Ноги босые о камни сбиты, кровь на пальцах от пыли комками слиплась. Руки да шея на одной веревке в три петли стянуты. Тянут мужики – аж волоком. Далеко околица – не раз еще остановятся руками да ногами отмолотить. Толи страха ради, толи совесть затыкая.

Поп впереди идет, молитву божью ведет:

- Радуйся, скорый утешителю в беде сущих; радуйся, страшный наказателю обидящих.

Толпа вдоль улицы стоит. Кучным стадом своим люди от Наталки оградилися, злыми взглядами ощетинилися. Ужо слышно – зубье крошится от злобного скрежета.

- Дьяволова невеста! Сдохни тварь!

- Вы гляньте, до чего бесстыдная – на людях идет, а грудь нага!

- Не ори – то мужики наши ей одежку порвали, как на правеж повели! Эгей, соколики! Не жалей ведьму – еще в рыло ей суньте!

- Сволочь! Как же среди нас столько жила?! Сколько же уморила да покрала, а мы и не знали! Чтоб тебя черти в аду живьем изглодали!

Поп бормочет:

- Шатания языческая угаси, и ересей востания скоро разори и искорени, и в ничтоже силою Святаго Твоего Духа обрати

Идет Наталка, кровь с губ слизывает. Дышится тяжело: знатно ей бок отбили. Была б ведьма – могла бы глаза отвести да морок навести, в волков всех обратить или молнией спалить. Не ведьма она – не может.

Не ведьма. Ни сглазить, ни сушить, ни на бобах разложить – никогда бы не смогла. Лишь сны иногда ей снятся. Страшные…

----------------

- Братцы! Родимые! Да за что..? У меня же трое детей! Я же в бога верую! За что?!

Известно за что: кто церковь хулил, тот для христианского люда наипервый вражина. Волокут Онфима, руки за спиной ломают.

- Да что же делаете вы?! Где крест на вас?! Я не вор! За что?!

- Рот закрой, собака! Поп наш – человек божий, не соврет! Сейчас ты у нас за хулу на Богоматерь, Спасителя да Церковь их пеньковый воротник получишь!

- Да не хулил я! Я… Кха-кха…

Кровью крик подавился: правежники слушать устали. Им до жалоб дела нет.

Поп сельский стоит рядом с судьей – улыбается. Кто судья супротив слова божьего? Никто. От того – попу первый друг. От того дружие жалобы лютее других разбирает.

В чем вина Онфима? Он детей своих пожалел: год неурожайный выпал. Пожалел, да попу десятину положенную отдавать отказался. Мог бы поп на мирской суд подать – отходили б неуплатчика батогами, и все. Нет, иначе он рассудил: божьему человеку не дать – самого бога оскорбить. За то на расправу Онфима и сдал. Прощевай, Онфим. Отпевания тебе тоже не будет.

-----------------

- Сгинь, падаль! Не жалейте дров на ведьму!

Стоит в толпе Онфим. Двое детей у него покуда. Волосы сальные от глаз пятерней откидывает, на Наталку орет.
Ты живи, Онфимушка, детей своих не бросай! Я уж за тебя…

Поп, тот самый, икос новый бормочет:

 - Радуйся, учителю Божественных велений; радуйся, губителю богопротивных учений.

Словеса по бороде летят капелюхами,на землю – бесенятами мелкими скачут. Бог придумал любовь. Проклинать от имени бога придумал лукавый. А люди – и поверили.

Поп словам своим пересчет ведет. Наталка сны перебирает…

--------------

- Люди! Пощадите! Моченьки нет! Хоть вздохнуть дайте!

Падает на землю Маланья, ногами по грязи елозит. Ужас ее душит.

- Люди! За что?

Молчат люди. Ненавидят Маланью-ведьму. Поп – человек божий. Он в ней дьявола свидел, он пред людьми обвинил, да сам и приговор прочел. Волокут топить Маланью.

Падает толстуха. Ноги к смерти идти не хотят. Мужики ее за ворот к реке тянут.

- Я ничего… ничего не сделала… Люди!!!

Нет от людей помощи. Знают люди: завелась ведьма – так не избыть лиха. Молоко с коров украсть, у матери из чрева дитя вынуть, рожь сгубить, парня грешной любовью сушить – все ей ведьме в радость, все не уймется.

Знает поп, что не ведьма Маланья. Да про то его свой расчет. Отказала ему девка в любви. От себя оттолкнула, да долгогривым назвала. То полбеды. А коли на село б раззвонила о поповских проделках – то беда была бы. Не успела…

-----------------

- Сгинь, паскудница!

Маланья впереди всех стоит. Принарядная: тяжелят бусы перловые шею, на плечах душегрейка накинута. Полнотелая да смелая. Во руках хозяйственных – все дела спорятся. Будет такая мужу на радость, а детям – на счастье. Ты живи, Маланьюшка… Я уж за тебя…

Галдит толпа, как речные потоки по гальке. Поп святые слова читает:

- Погуби Крестом Твоим борющия нас.

Что страшнее, сотни угрозливых криков иль неспешные слова о боге? Страшно Наталке от поповьих слов: людям главное – через крик страх да угрозы из нутра выкинуть, а святошка знает, что на смерть ее ведет.

Успеешь ли сны свои досмотреть, ведьма?

-------------------------

- Бей погань! Все село, паскудники, уморить хотели!

Камни тело ломают. Галька речная гладенько бьет, да нутро отшибает. Придорожный булыжник норовит краями вострыми кожу порвать. Камни в детей все село бросает: мужики – тяжелые, бабы – что метнуть могут, малышня – крошку песошную. Лица красные, радостно-шалые. Швыряют – остановиться не могут. Забивают детей у оврага, как чумную скотину.

Петьке восемь. Сестре его, Софье, восемь через полгода сталось бы. Уж не станется… Играли ребятишки округ ржаного поля: куколок да коньков из травы вязали. Как живые получались. Игралась детвора, да сами и не заметили, как сплели колосья арочкой: будут для коников ворота в аржаное царство.

Налетели взрослые, заорали, похватали, во село потащили. Да откуда же детям про заломы знать, коими колдуны рожь связывают, чтоб все поле сгнило? Дети не знают – взрослые боятся заломов.

Сволокли к обрыву – швыряют камни. Корчатся дети. Руками укрыться стараются. Уж не кричат да не стонут, только кровью шмыгают да дышат в тягость.

А спроси потом у толпы – отчего детей без суда прибили? Зачем пред расправой одежку с них до гола рвали? Чему радовались, когда камни швыряли? Замнутся, переглянутся, слов не найдут. Скажут, может, что бес вселился. А того и самим себе не скажут, что в радость им были корчи беззащитных, что видом крови детской все упиться не могли, что на смех их тянуло, когда брат да сестра от ударов дрожали.

Се человек. Да не поверит человек, что в том его человечья душа. Что кормит он ее подлую часть изо дня да в день – ложью мелкой, кражей малой, гордостью тихой, да завистью лютой. Кормит малым, да большой злоба вырастает. Вырастет – человека, вместо одежки, на себя наденет, а души человечьей последним крохам – пинка. А человек жалкий до последнего дня верить будет, что он – прежний. И дьявола приплетет, и наважденье, и божье попущение. Скажет: «так я же по отцам». Или на толпу сошлется: «я – как и все». А тому, что нет уж его, а есть лишь чехол для греха – не поверит.
---------------

- Глянь – ведьма!

Софья к брату-защитнику жмется, русую головенку у него на груди прячет. Петька молча «козу» из пальцев ведьме кажет, как взрослые учили. Вы живите, ребятушки! Я уж за вас…

Извне в человека боль, голод да ссоры приходят. Изнутри его растут злоба, гордыня да зависть. По одному человеку – да у всего мира. По капелькам набирается потом, по песчинкам – обвал. Не позволишь им сойти хоть немного – прорвутся, помчат всей своей злой мощью, никого не пощадят.

Наталка не ведьма. Наталка просто знает. Нелегко это знание принять. А пуще того – супротив порядка всего пойти. И не пошла бы Наталка, от самой себя бы затаила мысли, кабы не сны… Синюшное лицо Онфима,  водой раздутая Маланья, камнями измолотые да нагие тела Петьки и Софьи… А что дальше? Того и сны сказать боятся.

Подошла тогда Наталка к попу, да в глаза ему крикнула: «ты – лиходей! Я все твои грехи ВИЖУ!» Вздрогнул поп. Не от «лиходея». От Наталкиного «ВИЖУ!» Видаки видят, да ведьмы ведают. Суд краток был.

Уж дошли почти. Правежники-мужики приспустили Наталку. Не ведьму пожалели – сами устали. Чуть вздохнули – и в путь.

На возу старом дрова сложены, кляча никчемная в него впряжена. Полыхнут дрова – помчит в испуге лошадь, увезет горящую ведьму, чтоб проклясть никого не смогла.

Поп святые слова бормочет:

- Обаче Бог сокрушит главы врагов Своих, верх влас преходящих в прегрешениих своих. Рече Господь: от Васана обращу, обращу во глубинах морских. Яко да омочится нога твоя в крови, язык пес твоих, от враг от него.

Возложил на голову Наталке уголье рдяное. Закричала-заголосила несчастная. Да сквозь алую боль сны иные свидела. Не убьют Онфима – поп лениво рукой махнет, да под батоги неуплатчика отдаст, а тот и рад будет, что легко отделался. И Маланья жива останется: люди за нее всем селом вступятся, от суда поповского отобьют, а там она всем про попа расскажет, ему и конец придет. Петька да Софья взросшие будут сидеть на околице, да ее вспоминать – дескать, жаль ее было, добрая была, может и не ведьма вовсе…

Дымной горечью, полузабытой совестью, подзапазушным чувством вины хлестнет по людям Наталкина боль. Вздрогнут люди. Толпа злобная по домам потянется понурною розницей. И не вспомнят, быть может, Наталки, что ведьмой прозвали. Да еще долгие годы в душах их вместо злобного пламени будут лишь угли ее чуть рдеть. Быть может – совсем стылым пеплом станутся.

Дернулась лошадь от жара. Скрипнули оси старой телеги. Понеслось…

Ты потерпи, родимая, мы уж – за всех…