пошли…».
- Нет, Урман, оставайся здесь. Скоро приедем, тогда и…
И пёс послушно лёг на место, всё так же смиренно и преданно поглядывая на Артура, согласно вильнул хвостом.
«Ну что, Урман, поговорим? – с осторожностью протянув руку, почесала своего неожиданного собеседника за ухом и, как можно дружелюбнее, улыбнулась: - Давай-ка расскажу о твоём хозяине то, что вспомнится и чего не знаешь. – Пёс по-человечески уставился на меня, будто уловив то, о чём подумала, и я даже чуть вздрогнула: а, может, со временем собаки и впрямь начинают не только понимать нашу речь, но и считывать мысли? Ведь вот же, вижу: хочет, хочет слышать! «Ну, что ж, тогда слушай.»
И уже вслух тихо продолжила:
- Лет двадцать назад, они… молодая бездетная пара, поселились в нашем кооперативном доме. Уж и не помню, как мы познакомились, но Раиса стала захаживать к нам… вернее, ко мне, чтобы спросить, как сварить борщ или суп, как вывязать свитер, что-нибудь сшить… или еще о каких-либо женских делах. – Урман всё так же внимательно глядел мне в глаза. - И вначале смотрелись они любящей парой, но довольно скоро Рая стала ронять фразы вроде: «А мой столько не зарабатывает, как Ваш…», «А мы не можем себе позволить купить это…», «Не знаю, дотяну ли до своей зарплаты, ведь мой…» И это значило, что Артур опять без работы. – Я взяла колечко лука, похрустела им, предложила и псу, но на этот раз он тактично, извиняясь, отвернулся, по-прежнему внимательно глядя на меня. - Ну, что тебе еще сказать, пёс? Дальше разыгралась довольно банальная драма, неведомая для вас, собак. Всё чаще стала я слышать от молодой супруги то самое, о котором уже упоминала: «Ну прямо до припадка достал меня муж своей правдой и только правдой!» Вариации этой «летучей» фразы стали звучать всё чаще, чаще, а потом она пришла ко мне заплаканная и я услышала: «Всё. Выгнала своего… Надоел мне со своей правдой, которая никому не нужна и от которой страдаем только мы. Квартира моя, а он пусть катится вместе с ней, куда захочет.» Вот такая грустная история тянется за твоим хозяином, умный и такой красивый пёс Урман, - хотела прикоснуться к его лапе, но на этот раз он чуть слышно заворчал, и я отдернула руку, а он, вроде как извиняясь, взглянул на меня и вильнул хвостом. И тут вошел Артур.
- А Ваш друг не позволил мне притронуться к его лапе.
- К левой? О да, этого делать нельзя. Однажды её лечили, вот он с тех пор и на страже… правую подаёт, здороваясь, а левую…
Открыл еще одну баночку пива, наполнил стаканчики, взглянул в окно, по которому всё так же слезами скатывались дождинки:
- Вот Вы сказали, что мой пёс принимает любую правду, которую я… Ну да, у них, у зверья неправды не бывает, это только у людей… да и то у каждого – своя. – Отпил несколько глотков: - Чего только пословицы нам подсказывают! И что, мол, на голой правде далеко не уедешь, и «Правда хорошо, а счастье лучше», а то еще и круче: «Всю правду говорит только дурак». И что? – взглянул мрачно, - мне надо было переучиваться, привыкать врать? – и слегка стукнул по столу пустой баночкой.
Да нет, он не у меня спрашивал, я видела это. Просто, обернувшись к своему прошлому, захотел сказать мне из него ещё что-то. И он словно уловил мою мысль:
- А тогда вылетел я из журналистики со своей правдой… как раз Перестройка начиналась. Может, и поспешил, так как за ней тянулась и гласность, можно было уже и правду иногда писать, но… - Отпил пива, похрустел сухариками: - А, может, и к лучшему, что ушел. Знаете, нынешним журналистам не позавидуешь, ищи-рыщи материалы остренькие, чтобы заманивать читателя и рекламу. Не-е, эта брехливая суета не по мне, не смог бы я…
- И решили стать художником, чтобы из правды природы создавать свои красочные мифы?
Он чуть вопросительно взглянул на меня, помолчал.
- А что… - и беззлобно усмехнулся: - Пусть то, что делаю, называется красочными мифами, согласен. Но ведь каждый мой миф становится копией правды, правды природы и приносит мне настоящую радость, которой хочу поделиться с людьми. - И встал, слегка расправил плечи: - Так что мои мифы не вымысел, а несколько преломлённая мною, но правда! –- И добавил громче, вроде как поставил точку: - Да, правда.
Потом сел, сунул пустые банки и пакетики в боковой карман рюкзака, слегка встряхнул его, развязал шнурок, стягивающий горловину.
- Большой у вас рюкзак… и, наверное, тяжёлый, - посочувствовала.
- Да нет… Я привычный. Тут краски, кисти, холсты, продукты… Набирается в Москве разного и всякого, так что… - И улыбнулся дружелюбно: - Нам скоро выходить, а Вы оставайтесь здесь… если не попросят. Но на прощанье… - И взглянул чуть вопросительно: - Разрешите подарить Вам на память о нас… - Нагнулся, вынул из рюкзака рулон холстов, развернул, взял тот, что лежал внутри: - Вот, не продал сегодня… значит, судьба у него попасть к Вам. Будете вспоминать непутёвого пострадальца правды, создателя красочных мифов и желать ему издали удачи.
Проводив их, я возвратилась в купе, через всё еще плачущее окно смотрела на них, стоящих на платформе и думала: ведь не только «пути Господни неисповедимы», но и наши, которые выбираем. Вот и он знал ли, уходя их журналистики, что станет писать картины, приносящие ему истинную радость? И пострадалец ли он?
Поезд медленно тронулся. Артур, еще на накинув рюкзак, смотрел на меня и руками вырисовывал какие-то знаки… или пейзажи?.. а Урман стоял рядом с поднятой правой лапой, которую я только что пожала, и мне казалось… а, вернее, хотелось в это верить, что хочет подольше сохранить тепло моей руки.
