Анатомия совращения

мне такое наказание! – в отчаянии вырвалось из меня, руки же нетерпеливо притянули юное тело.
    Повержена, распята! На этот раз он оказался на удивление умелым, сумел сдержать себя, дождался сорвавшихся с моих губ стонов, содроганий плоти, горьких завершающих слов:
    – Сладкая ты моя погибель!..

***
    Так началась эта странная, нелепая любовь четырнадцатилетнего мальчика и замужней двадцатишестилетней женщины.
    Лето не заставило себя ждать. Муж уехал на заработки – так он сказал. На самом деле отрывался там с такими же, как он, бездельниками, приезжая к осени без денег, черный от беспробудного загула и пьянства…

    Я же с утра до ночи управлялась на поле и по хозяйству, изводя себя работой, стараясь изжить это наваждение, помутнение рассудка.
    Без ног от усталости валилась в холодную супружескую постель, не в состоянии уснуть, страшась и ожидая робкого стука в окошко. Боролась с собой, терзаясь. Где взять силы?!
    Побеждена! Срывалась, отворяла двери и себя!
    И получала: чистоту и нежность, мед наслаждения и неистовость страсти, истому и негу.
    Я с беспечной благодарностью принимала Алешино семя – не беспокоилась, считая себя бесплодной. Шесть лет супружеской жизни не дали детей – знать не суждено.
    – Сука! – всегда пьяно укорял меня муж, – ты даже забрюхатеть не в состоянии, пустышка, пустоцвет!..

***
    На Троицу убрала дом ветками березы, устелила пол травами, направилась в церковь замаливать грехи.
    Мужчин на улице мало, в основном девки и молодицы, они приглашали и меня “на складчину” с караваем в березовую рощу, где на берегу реки плели венки, завивали ветви берез, роняли венки в реку, гадали на суженного:
    “Ой, пущу стрелу вдоль по улице,
    Ты убей, стрела, добра молодца…”
    Мне не хотелось, чтобы стрела настигла моего Алешу, твердо решила извести в себе это греховное наваждение.
    На ночь заперла дом на все засовы. Он неприкаянно бродил вокруг дома.
Господи, дай сил! Хоть к кровати вяжи…
    Сорвалась, не помня себя, птицей полетела, припала к нему и… пропала!
    Как от него пахло! Запах парного молока, скошенных трав, полей и лугов! Солнечный мальчик с золотыми кудрями – свет в окошке! Телом – мужчина, душой – ангелочек. Сколько в нем чистоты! Ни пошлости, ни грязи, ни злобы, ни пьяной требовательности. Отдавал, дарил все, что имел – нежность, ласку, доброту, любовь…
    К моим чувствам неосознанно примешивалось несостоявшееся материнство, хотелось укрыть его, защитить от невзгод и страданий, от грязи и мерзости.
    А он рвал и дарил мне букеты полевых цветов, выражая этим восторг и преклонение перед своей избранницей.
    Показалось недостаточно.
    Принес золотые сережки, видимо, взял в магазине матери.
    Вернула со словами:
    – Еще раз сделаешь нечто подобное, не взыщи!..

    На Ивана Купала затопила баньку, приготовила веники из березы с вплетенными цветами иван-да-марьи.
    Стемнело. Алеша не шел, загулял с дружками-подружками.
    Вышла из дому, спустилась к реке.
    Девушки опускали на воду березовые венки с горящими лучинами, некоторые купались нагишом. Мальчишки подсматривали – когда еще такое увидишь!
    Молодые со смехом прыгали через костры, отгоняя нечисть, та улепетывала, пряталась в омуте.
    Неожиданно увидела мать Алеши:
    – Кого высматриваешь? – Анна нанизала меня на пристальный взгляд.
    – Никого.
    – Когда мужа ждешь?
    – К осени.
    – Алешу мого не видела?
    Пожала плечами. Дурные предчувствия холодком поползли по спине. Пошла к дому, из темени вышла тоненькая фигурка.
    Душа истерзана страхами сомнений – да как удержать себя?

    Нещадно хлестала милого березовым веником, затем вылила на него ковш ледяной воды, любуясь окрепшим за лето, загоревшим телом, целуя всего, лаская. Любовь переполняла меня, перехлестывала через край, хотелось побаловать моего ненаглядного чем-то совсем уж необыкновенным:
    – Хочешь поцелую тебя… там?
    Он не понял, опустилась на колени, еще сопротивляясь дикому неудержимому порыву!
    Голова поплыла, лишь успела подумать:  “Господи, что я творю!” – раньше и в мыслях себе такого не дозволяла! Возбудилась до исступления, мотая из стороны в сторону обезумевшей головой!..
    Потом уже он хлестал меня, остудил из ковша, легла на спину, приходя в себя, отдыхая.
    – Хочешь я поцелую тебя… там? – повторил мой вопрос.
    – Совсем рехнулся?!!
    Отвел внимание, обманул. Когда же почувствовала его губы, было уже поздно, затрепетала, сопротивляясь, охватила руками его голову, отдирая, а вместо того прижала и… тихо умерла…
    Пришла в себя от странного хихиканья – кто б это мог быть? Да ведь это из меня из моей глотки исходит! Беспричинный смех перешел в плач, всхлипывания – такого взрыва эмоций я еще не знала, лишь причитала:
    – Развратница, распутница…

    Я неожиданно расцвела, засветилась любовью, на лице сама по себе появлялась странная, загадочная улыбка, точно знала нечто такое, что другим неведомо. Тело налилось, набухло, как почки на деревьях по весне, груди вздулись, обрывая пуговицы на блузке, походка стала раскованной, свободной, заставляя мужчин долго и тяжело смотреть вслед.
    Не догадывалась, не понимала еще, чему обязана этим набуханием плоти…

***
    Когда же началась беда?
    На Медовый Спас вечером нежданно-негаданно нагрянула в гости Анна.
    Я удивилась, пришлось пригласить. Пили чай с маковым пирогом. Разговор ни о чем. Вот незадача, и чего ей надо?
    Сидела как на иголках – с минуты на минуту должен был появиться Алеша. Анна не уходила, выдерживая мое терпение:
    – Кого-то ждешь?
    – Нет!
    Стук в окно. Что делать? Выкатила на крыльцо.
    – Алеша? – намеренно громко спросила я, что бы такое придумать? Нашлась. – Ты за матерью? Мы с ней пьем чай. Заходи!
    Анна вышла вслед за мной:
    – Как ты меня нашел? Я никому не говорила.
    Юноша залопотал что-то невразумительное…

    Над нами сгустились тучи.
    Алеша не появлялся, не пришел он и на Яблочный Спас. Я не находила себе места, не могла уснуть – в глазах стояли его светящиеся любовью васильковые глазки, белокурая головка, стройное, загоревшее тело, пахнущее полынью, чудились его нежные руки, ласковые губы, да и чего греха таить, восторг раздражаемой плоти.
    К ночи громкий стук разбудил меня, легко выпорхнула на крылечко в надежде. Увы, это был не Алеша. Узнала старшего его брата, от того сильно тянуло перегаром, по лицу размазалась бессмысленная улыбка, по-мужски гаденько так осклабился:
    – Алешу ждешь?
    – Иди домой, проспись!
    – Не жди, не придет, – икнул. – Сегодня я вместо него.
    Пошла в дом.
    Вдруг почувствовала руки на своих бедрах. Резко развернулась. Наглец, нахально раздевая меня глазами, облапил.
    В противоположность брату он был ниже меня, но оказался цепким и сильным. Довелось потрудиться, вырвалась, оттолкнула, покатился по склону – не расшибся бы.
    – Б…, ну погоди, доберусь еще до тебя!
    Поняла – жди беды!

    В этот вечер на Яблочный Спас закатилось мое солнышко, настали тяжкие времена…
    На следующий день явилась, не запылилась мать Алеши Анна.
    – Что ты с моим старшим сделала, на нем живого места нет.
    – Спроси у него самого!
    – Я все знаю про вас с Алешей, по судам тебя затаскаю, сука, за совращение малолетки…

    На неделе вечером приволокся сам Алеша с букетом цветов. Взгляд виноватый и вместе с тем злой.
    – Почему не приходил? Что случилось? Твоя мать все знает, откуда, кто ей наплел? – он угрюмо молчал.
    – Тебе больше нельзя ко мне приходить, ступай!
    – Это правда, что брат говорит, будто ты была с ним?
    – Правда, правда, нешто не видел, как расцеловала, разукрасила? – осерчала, –  катись!
    Как же мне хотелось прижать его к себе, услышать ласковые слова, ощутить нежность его рук, губ, прорваться наслаждениями!..

    Вновь приперлась Анна. Сходу пошла в атаку:
    – Мы с Алешей написали на тебя заявление в милицию о совращении. Если не хочешь, чтобы дала ход заявлению, уговори мужа отдать нам его участок земли, что у пруда, иначе…

    Через день уже наведался отец мальчика. Он был пьян, недобро щерился:
    – Че, будущая родственница, нальешь?
    – Перебьешься.
    Подошел, похотливо глянул, облапил, и тотчас схлопотал! Утер щеку:
    – Я бы на твоем месте был поласковее, без моего согласия ход заявлению Алеши не дадут, так что от тебя все зависит.
    Стал теснить. Потянулась за плетью – он все понял…

    По селу гадюками поползли сплетни. Хоть в магазин не ходи, бабы шушукаются, косятся. Мужики стали цеплять по дороге, чего раньше не бывало. А некоторые наладились в гости – ан на самом деле что обломится? И чем решительней получали отпор, тем убедительней затем врали.
    Поняла – покоя мне уже не видать!

    На Воздвижение приехал благоверный, через час уже все знал.
    Пришел, едва держась на ногах. Не говоря лишних слов, ухватил меня за волосы, стал возить лицом по скамейке, затем снял ремень, задрал подол, приложился раз, другой. Вырвалась, схватила кочергу, испуганно захлопал зенками, отступил.
    Вечером, однако, подкатил. Довелось все же исполнить супружеский долг, только не я это была, моя оболочка. Перед глазами же стояли васильковые глазки, глядевшие с укоризной…

    Попыталась договориться с мужем по поводу участка его земли у пруда – пропадает ведь все одно, а иначе меня упекут. В ответ услышала:
    – Я буду даже рад, курва, коли тебя укатают!..

    В конце сентября получила повестку в районную прокуратуру. Поехала в район на перекладных.
    Следователь – здоровенный хряк – залоснился глазками, примериваясь к моим распинавшим блузку пышностям, сообщил, что им принято заявление от гражданки Н-ой, которая обвиняет меня в совращении ее четырнадцатилетнего сына, и “светит” мне до четырех лет тюрьмы. Что он может "войти в положение", если я буду более сговорчива, поможет сократить срок, сделать его условным, а то и вовсе не дать ход заявлению.
    Сделала вид, что не поняла намеков, тогда я еще не верила, что дело дойдет до суда…


***
    Суд над растлительницей решили провести выездным – показательным. Разместились в самом большом помещении села –  актовом зале школы, где учительствовала моя мать. Она устроилась на последней скамье у стенки, ссутулившись, прикрывшись платком. Вокруг сидели ее ученики, как смотреть им в глаза?
    Меня посадили на скамье на виду у всех – не поднять глаз.
    Зал был переполнен, мест на всех не хватило, приехали и из соседних деревень. Все ждали увлекательного зрелища – нехорошие лица, скабрезные ухмылки, ни намека на сочувствие, поддержку.
    Первыми вызвали родителей “пострадавшего”. Анна подробно описала совращение ее младшенького. Что мальчик не хотел, а растлительница его подпоила и соблазнила пьяного. Что многократно “пользовала” по всякому, а также выманивала деньги и драгоценности, заставляя тащить из дому. Что преступница также совратила и ее старшего сына. В результате сделала ее мальчиков ущербными, ни на что не способными…
    Эти показания подтвердил и отец пострадавшего. Впрочем, кроме “угу” и согласного кивания головой не смог изобразить более ничего, слава