Анатомия совращения

   
    Проснулась она от грохота.
    Что за скрежет, откуда это бряцанье, что с ней?
    Ее всю трясло. Нет, это трясло вагон. К горлу подступила тошнота. Огляделась по сторонам.
    Зарешеченное окно, плацкартный вагон, за окном пробегали осенние леса, поля, луга, полустанки.
    Вспомнила! Да ведь она заключенная и направляется в места лишения свободы.
    Что ждет ее впереди? Так далеко от дома она никогда еще не отъезжала. Из глаз брызнули слезы.
    Господи, за что?  Ничего уже не изменить, надо взять себя в руки, отвлечься, успокоиться, к чему располагал мерный перестук вагонных колес.
    Стала перелистывать страницы своей жизни...

***
    Босоногое детство, отрочество – ни тревог, ни забот.
    Родительский дом на берегу реки – чистая, прозрачная искрящаяся гладь. Ступаешь в ласковую прохладу. Несколько взмахов руками, и ты на противоположном берегу.  Благодать – заливные луга, раздолье, звенящий от прозрачности воздух. Откидываешься на спину – небо синее-синее, облака клочьями ваты проплывают в вышине, а ласточки так высоко, что лишь далекие визгливые крики выдают их присутствие…

    – Надолго ль упекли? – вернул ее в реальность женский голос. Повернула голову. К ней обращалась подруга по несчастью, лежавшая на противоположной через проход полке.
    Не было желания возвращаться в суровую действительность, да той уж очень не терпелось выговориться:
    – Дура я, дура, это же надо было так залететь, ведь могла отделаться “условным”, за язык потянуло, понесло, наговорила лишнего! А все из-за сожителя! Ничего, вернусь – мало не покажется!
    Она вполуха слушала, но постепенно втянулась в нехитрую историю:
    – Работала я на рынке, купила место. Рядом за соседним прилавком торговал обувью симпатичный мужик. Понравились друг другу, стали жить вместе.
    Проворовался, падла, выгнали. Зарабатывала я неплохо – на двоих хватало. Детей у нас не было, “соскакивали” до срока, можно бы подлечиться, да как тут рожать – единственная кормилица.
    Так бы и жили – не тужили, кабы в одну из суббот на рынок не накатила налоговая. Пришлось закрыться, поспешила домой. Утром перед уходом на работу приготовила большую кастрюлю борща, оставила довариваться, попросила его выключить.
    Еще на лестнице почувствовала сильный запах борща. Ну конечно, кастрюля так и стоит на огне. Треть уже выкипела. Сейчас выдам бездельнику, дрыхнет, небось!
    Захожу в комнату. А на супружеском ложе колышется знакомая голая задница – сожитель старается.
    Меня как обухом по голове – бегу на кухню, хватаю кастрюлю, боли не чувствую, мчусь в спальню и выворачиваю кипящее варево на прыгающий зад!
Ох, и визгу было! Он отделался легким испугом, больше досталось потаскушке – два месяца отлежала в больнице, кожа полезла с лица, шеи, груди, живота, досталось даже интимным местам. Вердикт – причинены увечья…
    На суде заявительница сидела в гордом одиночестве, моего рядом с ней не было, как не было у него и претензий ко мне. Кому теперь такая раскрасавица нужна? Пришлось, правда, раскошелиться.
    Помолчали…
    – Ну а у тебя что?
    – Долгая история.
    – Ничего, времени у нас на сто твоих историй станет.

***
    Ей совершенно не хотелось выворачивать себя наизнанку.
    – Растлительница я! – буркнула нехотя.
    – Глядя на тебя не скажешь. – попутчица устроилась поудобней, приготовившись слушать.
    Пауза затягивалась.
    – Не тяни кота за хвост, давай рассказывай, я ведь все одно не отстану.
    В памяти сами по себе стали всплывать картины недавних событий.
    С чего все началось?
    Стала вспоминать... вслух:
    – Со свадьбы.
    – Что со свадьбы?
    – Началось все со свадьбы.
    – Твоей?
    – Нет, сестры…
    Весенние свадьбы в деревне редкость, да отступать было некуда – невеста заметно теряла стройность фигуры.
    Весна, конец мая, теплынь.
    Село неистово гудело – трезвых не сыскать.
    Свадьбу как всегда отправляли на специально построенной площадке с навесом, украшенной гирляндами разноцветных лампочек. Принадлежало строение деревенской бизнес-вумен Анне – главной распорядительнице всех празднеств на селе.
    Появилась она у нас года три назад, открыла магазин, купила в центре села участок, построила роскошный дом, стала скупать соседние участки – треть села уже под ней…

    Второй день свадьбы подходил к концу.
    Я обратилась к руководившей застольем Анне. Посетовала на усталость – бесконечные накрывания столов, уборка, мытье посуды, вновь накрывание, и не было тому конца и края. И не в радость было всеобщее пьяное веселье, поддерживаемое лившейся рекой водкой. Хотелось домой, скотина не кормлена, да и других дел накопилось.
    Анна согласилась отпустить, посоветовав заодно взять несколько ведер с объедками, переполнявшими чаны, чтобы специально не готовить скотине.
    Наполнили четыре больших ведра, осталось найти помощника.
    Подошла к мужу, тот промычал нечто невнятное, впору самого было волочь. До конца свадьбы его никакой силой от стола не оторвать…
    – Алеша! – услышала я голос Анны, – хватит водку жрать, помоги! –  сын распорядительницы нехотя поднялся из-за стола.
    С сомнением глянула на хоть и рослого, но очень уж хрупкого юношу. Тот к моему удивлению легко поднял два тяжелых ведра и неторопливо потянулся к дороге. Взяв другие два ведра, последовала за ним.
    Не без удовольствия поглядывала на колеблющуюся впереди гибкую стройную фигурку.
    По пути все мои попытки разговорить юношу не имели успеха – тот молчал, лишь стрелял глазками.
    Дотащились, слава богу!
    Попросила Алешу наполнить из ведер корыто поросятам, сама же направилась в хлев. Стала разбрасывать корм телятам.
    Когда освободилась, моего помощника и след простыл. Жаль – не успела отблагодарить, чаем бы напоила с пирожками, милый юноша, но уж больно неразговорчивый…

    Весенняя ночь прочно завладела селом, лишь вдалеке была слышна гармошка – свадьба устало перевалила на третьи сутки.
    Можно, наконец, и самой улечься, да заснуть не получалось – то ли усталость, то ли томление, что весенними ночами все чаще охватывало мое тело, отзываясь неприятными ощущениями в паху.
    Муж редко радовал меня, да и толку от него вечно пьяного!
    Встала, подошла к колодцу. Выплеснула на себя, раздетую, полведра воды, дабы снять раздражение плоти; постояла, высыхая, зябко ежась.
    Надела ночную сорочку на не высохшее еще тело. Проходя мимо сарая, где хранилось сено, услышала шорох – не воры ли?
    Подкралась, заглянула в просвет двери – у разбросанного сена едва виднелся странно колеблющийся силуэт.
    Алеша? Что с ним? Лихорадка?
    Нашла выключатель. Застигнутый врасплох юноша, замер, хлопая ресницами, потянулся руками к приспущенным брюкам, стреножившим коленки, норовя прикрыться.
    Не даром мне мерещились чьи-то глаза – он не ушел, подсматривал, как бегала по двору, голым задом сверкала, не выдержал, бедняжка!
    Все мое женское естество взбунтовало – я маюсь тут, как мартовская кошка, а он...
    Его напуганные глазки не в силах были скрыть мужской интерес. Сделал судорожное глотательное движение, взгляд тревожно заметался по моему телу.
    Представила явившуюся его глазам картину: налитые груди туго натянули прилипшую ночную сорочку, просвечиваясь коричневыми кругами, бедра и живот прозрачно обозначились под промокшей тканью, темный треугольник призывно разделял ноги.
    Сделала шаг вперед.
    Руки юноши безвольными плетьми пали вдоль тела.
    Мамочка, не дай пропасть!
    Но уже не в силах была отвести глаз, пораженная контрастом с хрупким телом!..
    Дальнейшее происходило как бы не со мной, с кем-то другим, вселившимся в мое тело, мне не принадлежавшее.
    Руки затеребили бретельки на плечах.
    Сорочка стала нехотя сползать, с трудом высвободила вырвавшиеся на волю груди, попыталась задержаться на нетерпеливо ерзающих бедрах, соскользнула к ногам.
    Неведомая сила приблизила распутницу к обездвиженному юноше, ухватила за плечи, опрокинулась навзничь на сено, потянув его на себя.
    Молодой вихрь ворвался в страждущие глубины, забился в безысходности. Спустя минуту юное тело уже содрогалось в объятиях совратительницы, лишь слегка потешив плоть.
    Юноша пришел  в себя. Слезы восторга застилали его глаза.
    Зашептала:
    – Все хорошо, не плачь!
    Он лежал на спине, медленно приходя в себя. Еще недавно мутные от наслаждения его глазки очистились, лучась радостью первой победы над женщиной.
    Нет, это не было победой, лишь пригубил.
    До предела взведенная, не оставляя надежд на более успешную попытку, искусительница продолжила, увлекая юношу в неизведанный мир, который и сама-то толком не знала.
    Склонилась над ним, уронила на лицо тяжесть грудей, качая телом, водила набухшими бутонами по губам, по безволосой груди, животу, ниже, лаская, теребя…
    Непостижимая картина пробуждения!
    До сего дня муж (единственный ее мужчина) направлял, наставлял, обучал, на самом деле сдерживал естественные ее порывы.
    Нынче же она исполняла главную партию.
    Встала на колени над распростертым юношей.
    Необычная наездница, да и седло – то еще! Сместилась на "луку", тронулась в сладостный путь.
    Пошла иноходью, только бы не сорваться в галоп!
    Да не совладала с собой, стала на стремена, понеслась...
    Захлебнулась криком, сраженная стрелой, напитанной сладчайшим ядом! Бездыханна…

    Медленно, нехотя возвращалась я в свое тело.
    Ног не чувствовала – что со мной? Подле распластался Алеша.
    Такого я еще не испытывала! И с кем, с мальчишкой? Что же было до сих пор? Шесть лет замужества со зрелым мужчиной и ничего даже близкого!
    Мы лежали обессиленные, юноша бессвязно лопотал что-то.
    Прислушалась.
    – Спасибо, солнышко мое, радость моя, миленькая, любимая, несравненная...
    Таких слов мне никто никогда еще не говорил.
    – Как это здорово, какой подарок на день рождения! Спасибо, девочка моя!..
    Нашел девочку!
    – Ну и сколько же тебе стукнуло?
    – Четырнадцать.
    – Сколько?!!
    – Четырнадцать.
    Слетела с любовного ложе.
    Какой ужас! Обманулась внешней взрослостью!
    Бросилась в дом, в спальню, рухнула на кровать, меня всю трясло:
    – Что я натворила, что наделала!
    Лежала в лихорадочных поисках хоть какого объяснения. Оправдать такое было невозможно...

    Стало светать.
    В серой призрачности рассвета увидела тоненькую колеблющуюся фигурку. Это был Алеша.
    – Уходи! – зло велела я, – запомни, ничего не было, тебе приснилось, не подходи ко мне… близко… никогда! Слышишь, никогда!
    Он не уходил. Присел на краешек постели:
    – Я тебя люблю.
    – Убирайся, щенок!
    Я выкрикивала обидные злые слова, надеясь, что они его хоть как-то образумят.
    Несмелая рука коснулась плеча, обожгла. Плоть застыла, замерла в предвкушении, а глотка продолжала выбрасывать грубые слова.
    Тело уже внимало невыносимо ласковым рукам мальчика, а уста продолжали твердить:
    – Уходи, убирайся!
    Сухие от любовного жара губы опалили грудь.
    – Пожалей, не губи! – взмолилась я, чуть ли не плача, но его уже было не остановить.
    – Господи, за что