Кому не случается сказать глупость?
Беда, когда ее высказывают обдуманно
Ne iste magmo conatu magmas nugas dixeril
{Этот человек с великими потугами
собирается сказать великие глупости (лат.)}.
Мишель де Монтень. «Опыты»
Папская курия, узнав, что адвокаты дьявола оплошали при канонизации Анахарсиса, настояла на его дополнительном диалоге с Моисеем.
Уицрик с Ольгердом Леонардовичем, посоветовавшись с Паоло, согласились, но при условии презентация Библии, считая нерезонным рассматривать (в последующих главах) жертвы теологических иллюзий, не рассмотрев авторов этих иллюзий и самую главную иллюзию — Библию.
По дороге на встречу с Моисеем Анахарсиса приперли к стенке папарацци вопросом: «Как вы вообще относитесь к книге книг — Библии и к Пятикнижию в частности?»
И ему, чтобы не раскрывать карты будущего диалога, ничего не оставалось, как сослаться на Дэна Брауна, который озвучил в свое время мнение индусов: «Библия — это плохой руки детектив». Или вот еще кто-то из попов сказал: «Хорошо, что Библию не читают, иначе мы остались бы без прихожан».
На что один из папарацци ехидно заметил: «Это затасканное высказывание Дэна Брауна, на мнение которого многие ссылаются, да и ваш друг и идеолог Ольгерд Леонардович в одной из предыдущих своих работ тоже этим воспользовался, не подтверждено фактами. А „ниспровергатель“ теологических устоев христианства Этьен Кассе отозвался о Дэне Брауне как о сомнительном пиарщике, спекулянте от журналистики и литературы. Спрашивается: для чего презентация, если Библия служит людям уже больше тысячелетия и рекламировать ее не имеет никакого смысла?»
Анахарсис мельком взглянул на толпу репортеров и предложил любопытным и жаждущим познания обратиться за фактами в книге того же Этьена Кассе «Ключ Соломона. Код мирового господства», где приведены факты, подтверждающие мнение индусов. В Библии, как утверждает Этьен, собран фальсификат, и она, как известно, никогда публично не обсуждалась общественностью, а воспринималась и воспринимается как догма, не терпящая возражений. Вопросов больше не последовало, и Анахарсис вспомнил, как отозвалась Уицрик об Этьене Кассе и его книге в частности: «Когда прочитаешь „Ключ Соломона“, смеяться не захочется, но глубоко, по-настоящему задумаешься. Задумаешься о главном, самой главной доминанте в Торе: „...Господь Бог Твой Благословил Тебя во Всем, что делается руками твоими на земле, в которую ты идешь, чтобы Владеть ею“. А в Библии главной фигурой поставили Иисуса, которому вменили осуществлять среди изгоев этот догмат. И он с усердием преданного пса служит Торе вот уже более двух тысяч лет, несмотря на то, что руки создателей Торы обагрены кровью. К примеру, первый в мире холокост, который евреи совершили на пути к Итилу (Волге) в Дербентском проходе в Персии и который вот уже в течении две с половиной тысяч лет евреи почитают за праздник радости — Пурим.
Приходится удивляться: как удается иудеям, используя клириков христианских мастей, с их „благородного“ согласия, так виртуозно водить себя за нос, несмотря на то, что король-то голый? А голый король, да еще с набедренной повязкой, оказался самым опасным. Понимали, да и понимают это многие, но только Ричард Докинз нашел в себе мужество и сформулировал четкое определение мракобесию: „Вера в бога — это вершина измены интеллекту, а религия — самый массовый вирус и тормоз прогресса“. Фридрих Ницше еще раньше подчеркнул: „Пока этот отрицатель, клеветник, жрец отравитель жизни по призванию, считается еще человеком высшей породы, — нет ответа на вопрос, что есть истина?“»
Когда Анахарсис, наконец, протиснулся к выходу, вдогонку услышал: «Как вы прокомментируете слухи о том, что в Библии среди болтовни Моисея о сотворении мира зашифрован код поиска клада золота тамплиеров? Говорят, он был помещен в текст Ветхого или Нового завета. Скажите, в каком из них — канонизированном? Или в каком ином?»
Анахарсис ответил неопределенно, понимая, что этот провокационный вопрос — только первая ласточка предстоящей дискуссии: «Говорят? Вот и спросите тех, кто это говорит». Но, немного подумав, ответил:
— В работе «100 Великих пророков и вероучителей» Константина и Елены Рыжовых о Моисее приведены довольно обширные сведения.
С познаниями этих авторов в области религиозных исканий и особенно о такого рода личностях, как Моисей, да и других пророков и вероучителей, спорить сложно, но не бесперспективно.
Читаем: «...лучшее из того, что было в религиозных воззрениях Вавилона и Египта, Ирана и Греции, нашло свое завершение в Ветхозаветной религии».
Хочется обратиться к уважаемым авторам с тем, чтобы они не делали столь поспешных выводов. Они преждевременны, поскольку именно здесь и кроется главная нестыковка язычества и христианства.
Наилучшим в перечисленных первоисточниках Ветхозаветной религии (Вавилона, Египта, Ирана, Греции) был призыв адептов учиться у природы, понимать природу. Отсюда и преклонение перед познанным, которое принято называть Язычеством.
Ветхозаветная же религия — иудохристианство, под эгидой единобожия заставляет адептов отказаться от метода познания всеми дозволенными и недозволенными методами. Вспомните сожжение еретиков и гонение на ведьм, преследование Коперника и других астрономов, наконец, навязывание определенной части человечества слепой веры — веры без анализа и познания того, во что оно должно верить.
Но чем отличается сегодняшний исследователь от язычника, которого так поносила иудохристианская религия, что, однако, не мешает ей пользоваться результатами его усилий. Да ничем! Сегодняшние деятели науки по сути — это те же язычники, область и предметы исследований которых стали несравнимо сложнее. Теперешние исследователи всего лишь расширили область познания, суть же осталась неизменной.
Никакая религия не в состоянии вытравить у язычника его жажду познания. Следовательно: человек был, есть и остается язычником!
А иудохристианская, как и иная другая религия, предлагающая адепту верить без права на анализ того, во что он должен верить, не имеет права на существование.
Как уже ранее упоминалось, Бернард Шоу по этому поводу сказал: «Если Жанна д’Арк была безумна, то безумен и весь христианский мир, ибо люди, свято верующие в реальность Божественных персонажей, ничуть не менее безумны, чем те, кто воображает, будто видит их. Нам говорят, что, сотворив мир, Иегова сказал: „Это хорошо“. Что бы он сказал теперь? Не пытайтесь жить вечно: у вас ничего не выйдет. Человек, который верит в существование ада, способен поверить во что угодно... Теперь невежда тот, кто образован по Библии... Попробуйте выдержать экзамен на занятие любой должности, отвечая по Библии на вопросы экзаменаторов. Вам повезет, если вы только провалитесь, а не будете зарегистрированы как сумасшедший. Мне не нужен бог, который не умеет ответить на мои вопросы... Точка зрения, будто верующий более счастлив, чем атеист, столь же абсурдна, как распространенное убеждение, что пьяный счастливее трезвого».
Избавившись, наконец, от назойливых журналистов, Анахарсис поспешил навстречу Моисею. Тот ждал его у подножия священной горы Синай, где получил первое откровение и указание от Бога об исходе израильского народа из Египта. Он сидел возле куста Неопалимой Купины, того самого терновника, который привлек его внимание тем, что «куст горит огнем, но не сгорает», а в пламени его явился Ангел Господень.
Анахарсис присел возле него и без предисловий начал:
— Поскольку эта глава посвящена твоим книгам, давай без обиняков обратимся к первой строке Книги Бытия: «Вначале сотворил Бог небо и землю». Уважаемый Моисей, как ты себе представляешь сотворение мира? Веришь ли ты в то, что небо и землю сотворил бог, именуемый Саваофом Яхве, или, как принято говорить среди народа израильского, — Иегова? Как же быть относительно иных богов, почитаемых у разных народов? Не позаимствовали ли авторы Библии идею сотворения мира от Брахмы — творца Вселенной?
Моисею стало явно не по себе. Чувствуя, что его загоняют в угол и что он не сможет увильнуть от назойливого Анахарсиса, он впал в транс. Академий он не заканчивал, пришлось пасти овец. Он верит в Яхве, и кому какое дело до остального, да и вообще — обязан ли он отвечать на провокационные вопросы? Это во-первых, а во-вторых, разве он виноват, что ему приписывают авторство книг, которые он не писал, а сделал это, и все это знают, серый кардинал Павел, всегда желавший быть в тени? Да и то вряд ли, поскольку к моменту написания Библии Павел уже давно почил в бозе. Павел почил, а Савл, он же Павел, выходит, нет, и написал, но не признается. В общем, все свалили в кучу — сам черт ногу сломает, а мне выкручивайся.
Анахарсис, памятуя о своей святости, не получив вразумительного ответа от Моисея, который промычал что-то себе под нос, стал размышлять над условиями, которые привели к появлению иудохристианского единобожия. Ведь оно, несмотря на то, что, по сравнению с язычеством, было шагом назад в вопросе понимания природы, тем не менее, получило широкое распространение. А технологические достижения цивилизации и мораль появились не благодаря, а вопреки этому самому единобожию, которое навязано было язычникам иудеями для достижения своих далеко идущих целей — подчинению изгоев и обретению владычества в Ойкумене. И для подтверждения сказанного Анахарсис пригласил целый ряд ученых с просьбой высказаться по этому поводу.
Первым отозвался Брайан Кокс, физик, исследователь в CERN: «Можно сказать, что я чувствую себя более комфортно благодаря моей вере в Неизвестное. В этом — весь смысл науки. Где-то там есть вещи, миллиарды явлений, о которых мы ничего не можем знать. И то, что мы о них ничего не знаем, восхищает меня и пробуждает во мне желание отправиться туда и все разузнать. Это и есть цель науки. Поэтому мне кажется, что если мысль о существовании Неизвестного заставляет вас чувствовать себя неуверенно, то вам лучше не заниматься наукой. Мне не нужен готовый ответ — точнее, готовые ответы — на все вопросы. Для меня самое важное — возможность самому найти и сформулировать их».
За ним выступил Сэр Гарольд Крото, нобелевский лауреат по химии «Я атеист, и мне кажется, что большая часть ученых разделяют мое отношение к религии. Есть некоторые, которые верят в Бога, но все-таки более 90 % всех крупных исследователей — не религиозны. Мы применяем научные методы в своей повседневной жизни — я считаю, что это моя главная интеллектуальная задача. Не то чтобы я не нуждался в некоторой мистической составляющей — я просто-напросто ее не признаю. К тому же верующие люди — крайне уязвимые создания. Они неразборчивы в своих убеждениях, такие люди могут добровольно принять за чистую монету древние убаюкивающие сказочки, о достоверности которых даже не приходится говорить. Они меня беспокоят, потому что многие из них — влиятельные люди, от их решений зависят судьбы миллионов. Отвечают ли они за свои дела? Сомнительно. Если они готовы поверить в такие небылицы, то возникает вполне резонный вопрос: как далеко они могут зайти в своей легкомысленной иррациональности? Не отразится ли эта
Мучительное, страшное зрелище представилось мне: я отдернул завесу с испорченности человека. В моих устах это слово свободно по крайней мере от одного подозрения: будто бы оно заключает в себе моральное обвинение. Слово это — я желал бы подчеркнуть это еще раз — лишено морального смысла, и притом в такой степени, что испорченность эта как раз ощущается мною сильнее всего именно там, где до сих пор наиболее сознательно стремились к «добродетели», к «божественности». Я понимаю испорченность, как об этом можно уже догадаться, в смысле décadence: я утверждаю, что все ценности, к которым в настоящее время человечество стремится как к наивысшим, — суть ценности décadence.
Я называю животное — род, индивидуум — испорченным, когда оно теряет свои инстинкты, когда оно выбирает, когда оно предпочитает то, что ему вредно. История «высоких чувств», «идеалов человечества» — может быть, именно мне нужно ею заняться — была бы почти только выяснением того, почему человек так испорчен. Сама жизнь ценится мною как инстинкт роста, устойчивости, накопления сил, власти: где недостает воли к власти, там упадок. Я утверждаю, что всем высшим ценностям человечества недостает этой воли, что под самыми святыми именами господствуют ценности упадка, нигилистические ценности.
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»