беречь... Он очень талантливый!"[/i]
-Ей тогда ответили, что здесь все талантливые, и у всех руки… Рядом был парнишка тоже – музыкант... Теперь он воплощен в гранитном обелиске... Мать погибшего, несостоявшегося гения так и не увидела сына. Привезли в цинковом гробу. Даже не давали открыть. Думал, что во мне уже нечего ломать, но оказалось, был самонадеянно неправ. Можно было... И крушили... Мать ушла вслед за отцом, оставив меня наедине с миром, который уже почти разрушил, а в душе звучит по сей день музыка и слова матери:
"Играй сын!
Сражайся скрипкой!
Ты должен помнить из философии музыки:
Если хочешь узнать, благополучно ли обстоят дела с правлением какой-то страны и здоровы ли её нравы, то прислушайся к её музыке! Ты мельчайшая частичка своей страны.
Помоги ей.
Она гибнет...
Играй!"
После смерти отца продержалась мать всего год. Больше на этой земле я никого уже не интересовал.
Вот... в такое смутное время и увидел девчонку на вокзале. Сидела на скамейке возле здания, съежившись, на морозе... У нее не попадал зуб на зуб... Спросил, не нужна ли какая помощь, но еще больше вжалась в себя и испуганно прохрипела срывающимся голосом, что один такой уже помог... Вначале немного разозлился, и хотел было уже отойти, но в ней показалось что-то, до боли в теле, знакомым... Я также воспринимал всех тех, кто пытался предлагать помощь, а меня это не только оскорбляло, но вызывало приступ звериного гнева. Несправедливости, унижающей меня - жалости. Вернулся, молча взял под руки и повел к вокзалу. В помещение. Девчонка не сопротивлялась и почти теряла сознание. В медпункте ее привели в себя и вызвали скорую помощь. Навещал ее в больнице почти целый месяц. Над ней, оказывается, надругался друг и выбросил на улицу… Полтора месяца лечили воспаление легких. Потом мы вместе уехали в её отчий дом, оставшийся от бабушки. В «Аистово гнездо». Сама-то она из детдома...
Там сложная история, каких по России-матушке тьма-тьмущая. Оставаться в Москве уже не мог. Видеть, как она жиреет, не замечая боли человеческих судеб. Стали жить, как два болванчика, которых из одного измерения перенесли в другое, и они, не шевелясь, продолжали стоять там, где их поставили... Вроде существовать, не сходя с места. Даже незаметно как-то родился Гринька. Это белобрысое чудо. Ремонтирую трактора, баржи, плоты, а ведь я скрипач, пианист, когда-то подающий надежды... Все промчалось в таком далеком прошлом, что, кажется, даже было не со мной. А вы говорите:"автобус"... - немного помолчав, резюмировал Федор. Вырезал верх крыши, что торчала из-подо льда автогеном... Потом вытягивал, как мог... Пять детишек так и погибли вместе с училкой...
- Но вытащили - то двадцать?
- Ну, да двадцать...- нехотя произнес Федор, о чем-то мучительно думая...
Слушай, а ведь я должен был сегодня уйти в запой?! Но вот она, стоит передо мной, а смотреть на нее не хочется... Это, что же великая сила беседы?! Беседы, да-а-а. Когда есть о чем говорить, люди пьют мало, только для поддержания беседы. А сегодня появился слушатель, такой, какого я не встречал уже столько лет, сколько нет моих родителей и их друзей.
- Да-а, теперь я понимаю в кого Гринька такой философ. А вы оба - мыслители,- задумавшись, машинально проговорил Валерий. Знаете, Федор как вас там, Степанович, кажется. Так вот, Федор Степанович! Я, пожалуй, не стану писать о вас очерк. Сейчас напрошусь на квартиру к Варваре Васильевне, переночую и утром в редакцию.
- А что так?! Можно и у нас заночевать, да и в баньку сходить... - искренне недоумевал Федор. Я вроде ничем вас не обидел... Что о себе много рассказал, так и сам не понял, как это получилось?! Прорвалось, что ли?! После длительного молчания...
- Да не вините себя. Вы говорили вполне искренне, но спать у вас не стану. Вы мне не нравитесь. Недостойны вы такого сына, как Гринька...
И вообще... Знаете, как он за вас переживает?! А, а вы - мелкий, жалкий нытик.
Сколько людей, сколько событий были в вашей жизни! Какие люди! Необыкновенные, пусть сложные - вехи мига жизни, а он все ноет, нудит, огрызается... А проживать в полную силу, в ответственности за близких людей, не пробовал?!
Я недавно писал об одном инвалиде... Афгана не было в его судьбе, но инсульт приковал к креслу. Так, он каждый день на коляске ездит в детский дом и обучает детей вырезать по дереву. Мы только недавно смогли выбить вакантное место учителя труда, чтобы ему можно было платить хоть немного. А, знаете, сколько таких по стране, миру?! Тех же Афганцев, которые не сводят счет с людьми, правительством, обстоятельствами, а просто действуют в поставленных условиях. Обитают как все. Заботятся о своих близких... Даже инвалиды. А вы?! С руками и ногами... Посмотрите, в каких условиях существует ваша семья! Заваленный забор, ржавые бочки, банька ваша, вот-вот обрушится набок... На жене, почти девчонке, лица нет – одна маскам беспредельной тоски. Вы солидный мужик... За полтинник, поди? А она еще совсем молодая, но уже повадки старухи, которая ничего уже не ждет от жизни... Гринька вылезает на природном оптимизме и невероятной любви к вам, неблагодарному отцу. Да если бы у меня могло быть такое чудо! Но бог лишил такой возможности - иметь собственного ребенка. Мало того, я еще и трус. Да, представьте, трус! Я бы никогда не смог спасти людей из автобуса при таких страшных условиях. Никогда в жизни. И в Афган, мои родители, ни при каких обстоятельствах бы не отпустили. Всеми правдами и неправдами отмазали бы. А я бы и не сопротивлялся. Мне кажется, что просто грохнулся от страха в обморок. Никогда не поехал бы ни в одну горячую точку.
Но я хороший журналист и с огромным уважением, и почитанием пишу о своих отважных коллегах, которые там бывают. И погибают... Да! Да! Так, случается. Высоцкий тоже никогда не поднимался высоко в горы, но как писал и пел о них. Судьба не наградила такими событиями, как у вас. Мне приходится наблюдать за жизнями других людей. Школа, институт, благополучные родители - вот и вся биография. Но зато добросовестно и дисциплинированно. Да, о вашей судьбе можно написать трилогию, если бы вы продолжали быть человеком. Играл бы сам, как завещала мать, учил своего сына, других детей. Делал вокруг себя мир таким, о котором мечтал. Жене помог бы вновь почувствовать вкус жизни. Заставил ее улыбаться. А что творишь ты?! Вообще, недостойны, чтобы я тратил свое драгоценное время на вас. Желаю благополучного запоя. Только Гриньку отдайте государству, возможно, попадет в хорошие руки. Толковый ведь парень. Может, я его возьму к себе. А сейчас бывайте... - договаривая свой обвинительный монолог уже почти на бегу, Валерий пошел к соседке.
Варвара Васильевна с готовностью согласилась принять на ночлег гостя. Накормила его и не о чем не спрашивала. Было видно, что сама все понимает. Хотя мало что знала о прошлом Федора, но было понятно, что настоящее его – не одобряет.
***
Утром, молча накормила квартиранта завтраком. Потом тихо так, попросила протянуть руку помощи Гриньке.
- Не знаю как, но если бы можно было, как-то подсобить. Уж больно парень-то хороший.
Валерий кивнул, дескать, подумаю. Он вышел за калитку старенького, но покрашенного, веселенького забора, да и дорожки по всему двору выложены из камушков. Домик ветхий, но свежевыбеленный. Валерий тяжело вздохнул... Ему навстречу буквально вывалился из своего палисадника Федор. Взлохмаченный... Но не с похмелья, а как-то странно взъерошенный...
- Ты это... Говорил вчера, что трус... Нет, ты не трус. Трус так не смог бы, сознаться в этом. Ты себя просто не ведаешь. В Афгане тоже мальчишки со слезами от страха совершали героические поступки. И мне дай шанс... Поверь в меня... Поддержи, что ли... Приезжай через полгода... Может, еще что-то смогу из себя выжать. Приезжай. Это меня поднимет с колен, - подумав - быть может. Валерий уныло кивнул и пошел к остановке.
Через полгода приехать в " Аистово гнездо" не удалось... Сам от себя, не ожидая, Валерий укатил с группой журналистов в Японию - освещать события после разрушительного цунами. Фукусима была его главным местом репортажей.
***
Только через год получилось, но с опаской, какой не ощущал даже при поездке в Японию. Страх был еще больше - волнительный. Боязнь разочарования, беспредельной пустоты, какая его могла там ждать. Водитель местного автобуса довез его до самого дома Федора. Валерий не поверил своим глазам... Белоснежный забор, сверкал лакированным штакетником, а бочки были выкрашены во все цвета радуги. Крыша из какого-то красного шифера напоминала болгарские домики. Радостные и уютные. Сам же Федор сидел на крыше нового сруба баньки и что там прибивал. Навстречу Валерию уже мчался Гринька, весь перепачкан во что-то меловое.
- Здравствуйте! А мы с Варварой Васильевной белим деревья. Сначала у нас, теперь вот у нее.
- А где же ваша мама, - спросил удивленный Валерий.
- Так, это... папка заставил ее гаммы учить на скрипке, чтоб ребеночек уже привыкал к музыке.
- Какой ребеночек?!
- У меня скоро братик, или сестричка будет, - радостно сообщил счастливый Гринь... Гриша.
- Это очень хорошо, Валерий, что вы приехали, а то они ведь собираются скоро в город переезжать, - приветствовала своего квартиранта Варвара Васильевна. Тут к ним уже подходил Федор... -А-а, вот он и сам вам расскажет.
Баня у Фёдора еще не совсем была готова, поэтому растопили у Варвары Васильевны маленькую баньку. Да и теперь - это не банька, а банища-а. Ночь незаметно прошла за разговором...
- Вот, пока подправлю здесь родовое гнездо Клавдии, и поедем в город. Гриньке надо учиться как следует. Парень толковый. Обещали помочь в кадетский корпус. А Клавушка родит ребеночка и хочет обучиться на парикмахера. Нравится ей это дело. Родительский большой дом-то продал. Немного сюда денег ушло, и купил двухкомнатную квартиру.
- Федор, я тоже хочу сделать вам предложение. Поработать немного у меня. Я теперь главный редактор, и мы создали свой фонд "Внимание! Дети!" Хочу, чтобы вы помогли в одном детском доме организовать маленький оркестр. Дети там одаренные. Специально собирали.
- Пока не обещаю... Это когда она родит. Сейчас мне надо работать.
