Музей Десяти Источников Глава 2 Илья

дымящаяся жидкость растворяет собой заготовленную в стакане смесь, и до чего же было приятно, зажмурив глаза от удовольствия, вдыхать этот удивительный, ни с чем не сравнимый аромат!

      Настроение изменилось. В лучшую сторону. Он теперь без сожаления думал о том, что начатое письмо сегодня уже вряд ли будет дописано. Как, впрочем, не будет оно дописано ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, или месяц. Когда? Он уже много раз принимался за это письмо, вначале только мысленно, пробуя на вкус отдельные слова и целые предложения, смакуя некоторые, показавшиеся ему особенно удачными, фразы. Он так хотел, что бы его изложение было понятым ею, убедило её, отразило, со всей полнотой, убогий спектр их совместной жизни и привело к мирному разрешению затянувшегося на долгие годы не конфликта даже, а самого заурядного недоразумения. Если, конечно, не принимать во внимание, что интервал времени, занятый этим недоразумением, составил более двух десятков лет. А за это время родились дети, которых он любил без памяти, вызывая язвительные насмешки по этому поводу со стороны её многочисленных малообразованных родственников, за это время развалилось могучее государство, которому он присягал в армии и на осколках которого образовалась целая группа непонятно от кого независимых государств, оберегаемых сбродом бездарных чиновников, алчущих власти и денег, за это время изменилась сама жизнь, и время диктовало необходимость обретения нового, продуктивного и жизнеспособного вектора дальнейшего движения. Что до чиновников, то они не были бездарными, напротив, они довольно таки виртуозно разворовывали свои и соседние государства и кричали с трибун о личной незапятнанной репутации и трогательной заботе о народном благополучии. Илья Соколов не считал себя брюзгой, не стал им, слава Богу, под тяжестью прожитых лет, но его жизненный, естественный от рождения романтический подход ко всему сущему теперь дозировался предшествующими переживаниями и озарениями. Поэтому первоначальные чувства негодования и тихой паники, возникшие вследствие неожиданного развала страны, обернулись позже осознанием невозможности реставрации былой державы и бесполезности переживаний по этому поводу. Он спокойно и трезво разглядывал окружающий мир, и мудрая ирония приходила ему на помощь в те моменты, когда удручающая действительность бездушно атаковала его природную жизнерадостность. Мудрость накапливалась с годами, как бы сама по себе, хотя он прекрасно осознавал, что просто так, само по себе, ничего не происходит. «Ничто не проходит бесследно», - вывел он когда-то замысловатым почерком в своём студенческом, доармейском блокноте. Этому блокноту он доверял родившиеся внезапно, по волшебному вдохновению, чистые, юношеские стихи, понравившиеся цитаты из запоем читаемых книг, собственные афористичные высказывания. И этот блокнот, и ещё несколько разного формата и толщины тетрадей и разрозненных, собственноручно исписанных им листов, хранились сейчас в пыльных папках, на антресолях просторной квартиры, оставленной им в далёком южном городе.

      Он протяжно вздохнул, выложил перед собой пачку сигарет с зажигалкой, упёрся подбородком на руки, сложенными кулаком в ладонь и, нависнув тяжёлым телом над полированной поверхностью стола, погрузился в воспоминания, совсем при этом не напрягая мозг, просто позволив приотвориться обычно сдерживаемым на запоре шлюзам памяти. Разомкнул руки, с удовольствием закурил. И в сизых клубах лениво расползающегося в сумраке комнаты сигаретного дыма размытыми, но яркими и сочными сполохами замаячили миражи отдельных фрагментов прошедших лет.