МАШЕНЬКА
Часть первая
Любовь и горе
«Господи, как томительна и сладка ты любовь,
и какой мучительной и горькой ты бываешь порой!»
Автор
- Машенька, вставай! Завтрак на столе… простынет! - встревожил сознание донёсшийся из столовой голос Елизаветы Аркадьевны.
Маша, ещё не совсем проснувшись, приоткрыла сонные глаза, и тут же утренний солнечный лучик, найдя щелочку между тяжёлых оконных штор, как мелкий карманный воришка, постарался шаловливо забраться в зрачок. Маша быстро закрыла глаза, но сонное состояние встревоженной бабочкой куда-то вмиг улетело.
Она сладко, с постаныванием, потянулась и, прогоняя сон, улыбнулась. На щеках девушки, ещё розовых от сна, появились две премиленькие ямочки.
«Господи, как хорошо-то! - продолжая улыбаться, прошептала она. - Слава богу сегодня последний университетский день: распределение, конец студенчества, иии… я свободна, как птица в полёте!».
Маша, чтобы окончательно освободиться от чар Морфея, ещё разочек сладко, с постаныванием, потянулась, и быстро выпрыгнув из постели, пританцовывая, направилась в ванную комнату.
На столе, прикрытые салфеткой, её ожидали омлет, булочка с яблочным джемом и кружка её любимого кофе – контпана, которое так замечательно умела приготовить только Елизавета Аркадьевна – их бессменная домработница и одновременно её нянька. Сколько помнила себя Маша, Елизавета Аркадьевна была всегда с ними, она была членом их профессорской семьи – её лучший друг и бессменный хранитель её девчоночьих тайн.
И сейчас, нянька, с улыбкой поглядывая на свою любимицу, сноровисто что-то колдуя над плитой, говорила:
- Машенька, сегодня у нас на обед будут голубцы и дядя Коля.
- В каком виде будет дядя Коля – фаршированном…, или просто так? – допивая кофе, с шаловливой полуулыбкой поинтересовалась Маша.
- Ну, что ты, деточка, как может быть дядя Коля в фаршированном виде? – смутилась Елизавета Аркадьевна. Он придёт к нам на обед. – Прости уж меня, старушку, не обучена я красиво и правильно выражаться.
- Ну, что вы такое говорите, Елизавета Аркадьевна. Ну, какая же вы старушка, вы ещё очень даже ничего.
Домработница чуть зарделась от похвалы и обернулась к своей любимице:
- Машенька, ты не опоздаешь в университет?
- Нет…, хотя…, - Маша вскинула глаза на настенные часы, - Ооо! Я действительно катастрофически опаздываю.
Она быстро встала из-за стола и, со словами: «Спасибо за завтрак, Елизавета Аркадьевна, было всё очень вкусно!» - чуть ли не бегом отправилась переодеваться.
«Ах, егоза, ах, егоза! – донеслось ей вслед ласковое ворчание любимой нянюшки. – Всё бегом, всё бегом…. Нет, бы пораньше встать и, как взрослой девушке, спокойно позавтракать, переодеться, и идти потом по своим неотложным делам…, так нет, всё на бегу норовит, всё бегом…»
- Нянюшка, не ворчи, я всё слышу! - в ответ крикнула Маша и, скрываясь в своей комнате, добавила - А то я и, правда, опоздаю!
* * *
В коридоре университета её кто-то окликнул Иркиным голосом. Обернувшись, Маша встретила встревоженный взгляд своей подруги. Та быстро приблизилась к ней и, взяв под руку, со словами: «Машка, ты, где пропадаешь? Тебя уже спрашивали» - повела её к двери в конференц-зал.
С Иркой их связывала многолетняя дружба, дружба ещё с детсадовских времён. Их в один и тот же день привели в детсад, и они сразу подружились. Потом была школа и парта на двоих, а затем, университет.
Ирка открыла дверь и, подтолкнув подругу в спину, прошептала: «Ни пуха, ни пера!». Маша только успела ответить - «Иди к чёрту!», как тяжёлая дверь у неё за спиной захлопнулась и, отрезав от внешнего мира, оставила её у входа в огромный актовый зал университета, среди гудящей тишины одну… - один на один с комиссией по распределению.
Возглавлял комиссию какой-то солидный, вальяжно развалившийся в кресле, мужчина с пышной, бармалеевской, интенсивно чёрной (по-видимому, крашеной), бородой, мелькнула мысль у неё в голове и тут же пропала, когда она увидела среди членов комиссии аспиранта хирургического факультета, Олега. Он смотрел на неё и широко улыбался.
Душа Машеньки наполнилась нежностью и любовью, и она чуть не прошептала: «Милый, как я тебя люблю…. Ах, как я тебя люблю, дорогой мой!»
Глаза её от счастья и любви превратились в два драгоценных камня - в два сапфира. И этот свет любви и счастья готов был уже пролиться на других, сидящих за столом, и с некоторым удивлением смотревших на девушку. Но какая-то подспудная мысль, неожиданно возникшая в её головке, потушила их сияние и она, подойдя ближе к Олегу, прошептала: «Вот человек, не мог вчера предупредить, что тоже будешь здесь…»
Она ещё хотела что-то добавить, но уже чуть более возмущённо, но до конца сформировать мысль и превратить её в слова не успела, так как услышала, как председатель комиссии недовольно произнёс:
- Данилова, почему вы заставляете членов комиссии понапрасну терять время. У нас, что, других забот нет?! И, тут же, улыбнувшись, добавил: «А впрочем…» - и приглашающе-простительным жестом показал ей место перед столом, подальше от Олега.
Маша, заробев, сделала несколько шагов и оказалась лицом к лицу с председателем.
А Бармалей не такой уж и страшный на самом-то деле, как хочет показаться - решила она, увидев его вблизи. И уже более смелым взглядом обвела сидевших за столом членов комиссии.
Кроме председателя и улыбающегося Олега за столом ещё сидели: ректор университета, декан их факультета и незнакомая, но где-то, и когда-то, виденная ею женщина. Даже беглого взгляда на неё было достаточно, чтобы увидеть и понять: женщина, кроме того, что она холённая, очень тщательно следит за собой, и ещё, она обладает твёрдым, волевым характером. Она, казалось, не обратив на вошедшую девушку никакого внимания, о чём-то, слегка улыбаясь, беседовала с деканом.
- Данилова, - отвлёк её от рассматривания женщины, повернувший голову к Маше, декан, - мы оставляем вас в столице и направляем вас для прохождения ординатуры в областную больницу… в распоряжение главного врача, - он кивнул в сторону сидевшей рядом с ним женщины.
Вот почему лицо этой женщины мне показалось знакомым, подумала Маша, и утвердительно кивнула головой в знак того, что поняла, куда её направляют.
Это её я видела как-то в кабинете декана…, и ещё раз украдкой посмотрела на женщину. Та, ничуть не стесняясь, откровенно-изучающим взглядом рассматривала её. Маша стушевалась и быстро отвела взгляд.
- Спасибо, - тихо поблагодарила она членов комиссии и, получив из рук Олега направление, вышла в коридор.
В коридоре, с лицом, полыхавшим от волнения и скачущим в галопе сердечным ритмом, она попала в объятия Ирки.
- Ну, что…? Ну, как? – затараторила подруга, - тебя в какую Тмутаракань затолкали?
- Подожди, дай отдышаться. У меня до сих пор ещё коленки дрожат, - пройдя к окну и прижавшись к прохладной стене спиной, постаралась успокоиться Маша… - Никуда меня…, ни в какую Тмутаракань не отправили…, остаюсь здесь, в областной больнице.
- Правда?! – удивлённо вытаращила глаза Ирка. - А меня, представляешь, сунули в какую-то…, - она нервно порылась в сумочке и, достав бланк направления, заглянула в него, - в какую-то Остоженку…, в… сейчас… ещё раз полюбуюсь… в Иркутской области. - Счастливая ты, Машка, ох, счастливая…, - немного завидуя подруге, продолжала она тараторить…
Её сумбурную речь прервал вышедший из конференц-зала и подошедший к девушкам улыбающийся Олег. «Ну, как, ты довольна направлением? – поинтересовался он у поднявшей на него глаза, всё ещё не пришедшей в себя от неожиданного решения комиссии, Маши. - Это я постарался! - похвастался он, - можешь сказать мне спасибо дорогая, я разрешаю, - и нотка довольства собой проскользнула в его голосе.
Его тон, его слова задели Машеньку, и даже немного оскорбили.
Мог бы сказать об этом мне… без присутствия Ирки, всё же постороннего человека…, иии… ведь он знал, чего я хочу…- продолжая сердиться на своего любимого, подумала она с неудовольствием. - Ирка, хоть и подруга, но всё же…
И, не сумев скрыть своего недовольства его вмешательством в свою судьбу, сухо произнесла: «Мог бы вначале посоветоваться со мной, или хотя бы заранее поставить в известность…. У меня были другие планы, ты же знаешь!»
- Чего ты, малышка, кипятишься, радоваться надо, а ты… - у Олега сползла с лица, словно её и не было там, самодовольная улыбка, и он обиженно насупился.
На некоторое время между ними воцарилось напряжённое молчание, затем, Олег, нарушив его, воскликнул искусственно-бодрым голосом: «Кстати, чуть не запамятовал, мы решили отметить ваше распределение у меня на даче. Будут несколько моих друзей и ваши девчонки с факультета. Тебя, Иришка, я тоже приглашаю… персонально. – И, заглянув в глаза промолчавшей Маши, продолжил, - малышка, перестань дуться, а то вечером будешь плохо выглядеть».
- Ничего, переживёшь.
- Я-то переживу, а вот как на это посмотрят друзья?
- Ты, что, для друзей смотрины устраиваешь? – всё ещё обижаясь, спросила Маша и, повернувшись к Ирине, тихо произнесла: «Пойдём Ирка» - и первой направилась к выходу.
- Машка, ты чего взбеленилась? Гульнём, потанцуем, отпразднуем наше распределение…, - идя вслед за подругой, весело проговорила Ирина, но в голосе её уже не чувствовалось такой уж огромной радости.
Они, не произнеся ни слова, вышли из здания университета, также молча дошли до метро, и словоохотливая Ирка не выдержала молчания:
- Маш, ты чего? Что-то произошло между вами, а я не знаю? – потянула она за рукав подругу.
Маша не остановилась и всё также, не произнеся ни слова, вошла в здание метро.
- У тебя, что, «Прошла любовь, завяли розы?» – заволновалась Ирка, - или как?
- Да не знаю я! Что-то со мной происходит…, да ещё… это распределение…. В общем…, не знаю…, какое-то тяжёлое предчувствие нахлынуло на меня…. Душа так болит, так болит - хоть волком вой. А тут ещё… эта его… медвежья услуга - видите ли, они оставляют меня в областной больнице…
- Да брось ты, Машка! У тебя же всё «Хоккей!». – Смотри, какой парень вокруг тебя увивается: красавец, без пяти минут кандидат наук, к тому же мастер спорта… - Тебя в столице оставили… - Господи, - простонала она, - мне бы так «не везло»… И, не прерываясь, быстро перескочила на другую тему: «Машка, слушай, твой Олег, случайно, тебя замуж не позвал?»
- Позвал, не позвал – причём здесь это?! Я совсем о другом – я о своём распределении… - Как он мог? Как он посмел?! Нет, ты скажи, как он мог так со мной поступить? Теперь все в больнице будут показывать на меня пальцем, и говорить вслух или между собою: «Смотрите, вот эта по блату
|