ПЛАНЕТА У НАС ОДНА
Плывет тихо резиновая лодка по таежной реке Ин. Что за название? Что оно означает в переводе на русский язык, мы не знаем, но мы очарованы красотами вокруг, загадочными местами, прозрачной водой...
Вот следы стойбища охотников-гольдов. Аборигенов тут нет уже сотню лет, площадки заросли дубняком, а бывшие стоянки канули в вечность вместе с несметными оленьими стадами и шаманами, а река все несет свои воды к далекому Тихому океану, как и тысячу лет назад.
Алла смотрит на меня, она не может и слова сказать, но, наконец, собрала свои чувства воедино;
— Я не знала, что здесь так красиво! И это все, что она могла сказать о ярких картинах осени, которые легли на холст сезона.
Я чуть пошевелил веслами, и мы возвращаемся в наше время. Надо торопиться, и некогда нам грустить, а грустинка, как легкая паутинка, не хочет, расставаться с нами.
Я уже бывал в этих местах, Алла попала сюда впервые в жизни. Невысокая ростом, кучерявая и большеглазая, улыбчивая и, по своей натуре, добрая, она обладала пышными формами, из-за которых и выглядела несколько тяжеловатой, но в нужный момент проявляла решительность и подвижность, а это говорило о быстроте ее мышления, и, несомненно, она была романтиком. У нас с ней большая разница в возрасте — я на одиннадцать лет старше. У нее светлая кожа и нежная, моя — огрубевшая от ветра и солнца. У обоих за плечами изломанные судьбы, разбитые семьи, но, тем не менее, она мне поверила и готова была идти за мной хоть на край земли. И мы пошли...
Около устья Карлина залива наше плавание временно прекращалось, и дальше надо идти пешком через тайгу до Второй Речки. Здесь мы и увидели высокого человека в энцефалитке, с ножом на поясе и в болотных сапогах. Он помог нам выбраться на берег, оттянул лодку подальше от воды, и улыбаясь подал мне руку:
— Здравствуй!
Я сразу-то и не узнал его, Николая Пыхалова, поскольку он был в капюшоне, накинутом на голову.
— Что, Григорий, не узнал меня или забыл? Ведь мы вместе работали на заводе, и ты, кажется, флотский, на подлодке служил, так? Но я все равно не мог вспомнить его, как ни пытался.
— Я тоже служил, только на атомной лодке, — продолжал Николай, — у нас разница всего в один год.
Стыдно, но и сейчас после этого я не вспомнил его. А тут к нам плывет другая лодка, режет поперек течение Ина. Ловко орудует шестом человек на корме, коренастый и широкогрудый, уже с седеющими волосами.
Мы пожали друг другу руки:
— Паснаев Петр Макарович, — представился он и уже улыбался нам с Аллой своей доброй улыбкой.
— А сколько ты весишь? — неожиданно спросил он меня.
— Девяносто пять кило, — отвечаю.
— А я на три больше.
— Мы с тобой недовески! — шучу я. — Чуть-чуть до сотни не хватает.
И смешно всей нашей компании: вот так недовески.
Петя тоже флотский, добрейший души человек. Вот и встретились родственные души. Но вскоре Петр Макарович ушел по своим делам в конец залива, а мы через релку — к Колиной землянке.
Он встретил нас невесело;
— Сожгли мою землянку нехорошие люди, вот по новой строюсь. Москву три раза дотла сжигали татары, французы да ляхи всякие, а
она по-новому отстраивалась и еще краше становилась: жизнь ведь не кончается, правда, Григорий?
Я соглашаюсь с ним.
— А я и предбанник еще пристрою, чтобы мыться. Ведь я уже три года, как в тайге живу — такие вот дела.
Мы с Аллой были ошарашены, но в душу человеку лезть не хотели, а потому и промолчали.
Николай круто сменил тему:
— Далеко вы собрались, тяжело будет Алле идти, — посетовал он.
— Да я за ним — хоть куда пойду! — смеется женщина. — И в тундру, и в тайгу.
И опять мы смеемся, флотские ребята.
Флот — это наша визитка сквозь всю жизнь, и рука помощи друга тебе обеспечена. Можно в этом не сомневаться.
— На обратном пути заходите ко мне, я буду вас ждать!
— говорит таежник. Но я качаю головой:
— Назад мы на лодке пойдем по Гольдячьему заливу, а дальше сплавом по Ину, до дороги, — все легче будет...
— Тоже правильно, — говорит Коля.
И двинулись мы в путь через болота и релки, а тут погода стала портиться. Как бы снег не пошел — ведь октябрь кончается. И пожалел я, что Аллу за собой потащил в такую даль, в наше свадебное турне.
«Один я бы и за час пробежал это расстояние, — говорил я сам себе. — А тут ещё, и лодка за плечами. Веселья тут мало».
Мы часто отдыхали, в ходьбе не торопились, но холодный ветер гнал нас вперед.
— Смотри, — говорю я Алле, — всю релку еноты изрыли.
— А где они, под землей?
— А где же еще? — смеюсь я. — У себя дома, разбойники.
И все же мы отклонились в сторону от цели. Без этого
не бывает. Но Алла не жалуется, стойко переносит и кочки под ногами, и непогоду. Конечно, это хорошо, но, на сколько хватит ее терпения? Кто знает, какие мысли у нее в голове? Ведь она почти не знает меня, но лицо ее спокойно, хотя и мокро от пота, и улыбается мне — молодец.
А вот и Вторая Речка, здесь она вышла из-под земли, разлилась метров на двести и тянется километра полтора, и снова исчезает. Я накачиваю лодку, и мы спешим на тот берег, там и будет наш стан.
Первое дело — костер, и зазвенел топор в моих руках. Плохо ведь без огня, «цыганский пот» прошибает. А все из-за ветра.
Но вот и нам тепло, пора и сетками заняться. Надо до вечера успеть их расставить, и Алла мне помогает набирать сети на корму лодки. Глядишь, так и рыбачка из нее получится. Мы движемся на лодке, сети ровно ложатся на воду и развертываются в гибельную и липкую паутину: держись, рыба!
Вечер наступил быстро, солнца не было, и только строптивые утки рвали крыльями свистящий воздух. Вот она, пора вечерней зорьки, но при такой погоде — это одно название. Нет ее, чарующей волшебной
красоты: природа сыпанула в отместку нам мелкой снежной пыли. Какая уж тут «зорька»...
Но дров у нас очень много, жарко горит дуб, и ярится
ОГОНЬ, спорит с непогодой, здесь они встретились, две стихии. Мы с Аллой — по разные стороны костра, на теплых подстилках из веток и листьев: мы тоже разные стихии, но еще неизвестные друг другу.
Карась ловился вяло, и уже ясно стало, что мы зря сюда шли в такую даль. А ведь рыбалка здесь всегда была богатой, и места несравненные, но всему свое время...
А тут и звезды рассыпались по небу, точно шрапнелью его обстреляли. Капризничает погода, но нам с Аллой тепло, и мы думаем о Николае Пыхалове. Что заставило его уйти от людей: беда или просто чудит хлопец, или что-то другое. Но три года прожить в землянке не каждый сможет — это факт. Я плаваю вдоль сетей, но они почти пустые, только черные раки грозно шевелят клешнями, не нравится разбойникам!
Утро подернуло ледяной каемкой кромку воды у берегов, ветер гоняет тучи, может, распогодится? Но неуютно у реки людям, и они сидят у костра. Алла все равно довольна:
— Я первый раз на рыбалке, но не замерзла ничуть, и очень даже понравилось, и дров еще на ночь хватит.
— Ты молодец! — говорю я. — Достойна ты похвалы. Не каждая пойдет сюда в такую неуютную даль...
Сетки мы снимали вдвоем, и вскоре они были собраны в пакеты: пора и домой. Шли мы назад, но это не было бегством, и здесь обнаружили стоянку охотников-гольдов, рядом с местом нашей ночевки, а их злые духи, наверное, и напустили хмарь и прочую напасть за наше вторжение в пределы вечного покоя. Уйдите, мол, отсюда по-хорошему, а мы сразу не поняли этого. И шаман, казалось, стучит в свой бубен, нам в след бьет отбой неожиданной тревоги. Уходят чужаки, и стихают порывы ветра, и погода налаживается.
Вспотевшие мы вышли в конец Гольдячьего залива. Отсюда мы хотели плыть на лодке до самой дороги — это десятка полтора километров. Но это на лодке, а не пешком по болотам. Разница большая. Но что-то уж больно спокоен залив, как зеркало.
— Неужели замерз? — воскликнул я. — Точно! Вот это припарочка после баньки!
Алла сначала ничего не поняла, а потом рассмеялась:
— Вот это сюрприз! Залив, как серебряный поднос, ровный и красивый!
«Придется возвращаться другой дорогой, — решил я, —
до Николая, и дальше, через Ин, а потом до самой трассы пешком».
Коля нам очень обрадовался:
— А я не ожидал, что вы вернетесь, вот баньку строю... И засуетился, а когда узнал про лед на заливе, то удивился:
— Вот это да! А здесь только забереги, и то небольшие.
И слово за словом, разговорились мы, уже и чай поспел,
и каша в котелке появилась на столе:
— Кушайте, угощайтесь, ребята!
Мы не отказывались. Сейчас нужна нам с Аллой еда с устатку-то. Выложили мы все лишние продукты из рюкзака: зачем домой тащить, а хлебосолу Николаю пригодятся. Поблагодарил нас Коля, а когда увидел наш улов, то расхохотался:
— Я вас без рыбы домой не отпущу, так и знай, Григорий! — и почти ведро карасей вывалил из своего короба в наш рюкзак:
— Берите, ведь все мы земляне, на одной планете живем, и помогать нам надо друг другу.
«А кто же тебе поможет, добрый ты человек, — подумалось мне, — флотский ты мой товарищ?»
Стал Николай Аллу через Ин перевозить, а лодка под ними, ходу-ном ходит. Тут же и перевернулись они, сразу, у берега. И оба хохочут, весело им, что не совсем мокрые они, а только чуть-чуть.
— Зато крещение приняла! — смеется Коля. — Значит, еще придешь сюда, Алла. Есть такое поверие у охотников, обязательно придете оба. Я буду ждать вас в гости всегда!
Через пару недель я был уже у Николая, он увидел меня и обрадовался, засуетился, заспешил к берегу:
— Сейчас я тебя перевезу! — очень обрадовался таежник.
— А я уже и не думал, что ты приедешь! — и лицо его озарилось улыбкой.
— А я землянку достроил, пойдем, я тебе ее покажу, — и заспешил он вглубь релки, а я — за ним. Землянка была готова к зиме, и Коля показывал мне свои хоромы, в которых и полы настелил, оконца сделал, и печку на новое место переставил.
— Пять баллов — все! — чисто флотский ответ, и улыбается моряк: «А как же!»
Перекусил я с дороги, попил чайку, а Коля причастился спиртиком, по-нашему «шилом», — и ожил моряк:
— теперь и на рыбалку пора!
Целый день мы «бомбили» лед, то в одном заливе, то в другом, везде сетки ставили, и Коля здесь — виртуоз: ведь если не так их поставишь, то и приморозить можно, а потом, только рви, другого выхода нет. Я слушаюсь Николая, он в этом деле профессор и все учит меня:
— Запоминай, Гриша, тут опыт нужен, это не летом. Зимой и место надо знать, где рыба держится, то есть, ямку, где она зимует, и многое-многое другое. А я только запоминаю.
А вечером мы напилили дров, и можно было отдыхать. Зимний день очень короткий, а ночь тянется долго. Только за беседой и пролетит она незаметно. У Николая сегодня праздник. Для него любой человек в радость, вернее только хороший. Плохих людей, по всей тайге не любят, с ними бывает разговор строгий, ведь у всех есть ружья. В тайге медведь прокурор.
— И все равно шкодничают люди. Не те нынче времена, и люди не те, — вздыхает Николай Пыхалов — таежный человек.
— Мы на одной Земле живем, — продолжает Коля, — но все такие разные: и бедные, и богатые, и добрые, и злые. А я вот, уже три года в
землянке, но я человек. Я ничего не своровал, я никого не обманул, я последним куском поделюсь и помогу человеку в трудную минуту. Я ушел от зла, от их бога, ушел и от несправедливости. Но
