Глава 1: Никодим

(жарг.).  2. Разносчик пищи (жарг.). 3. Похлебка (жарг.) . 4. Желудок (жарг.). 5. Мужчина крепкого телосложения (жарг.). 6. Сотрудник милиции, выбивающий признания у задержанного (жарг.).
7. Сотрудник милиции (жарг.).
допрашивать, а я с этим не согласился. И все тут!» Полковник сразу покраснел, кулаки сжал
и давай на них орать. Сейчас другой клоп мое дело ведет. Вижу – зверем смотрит, но старается, слова выговаривает. Ты, Алексей, клопов не бойся. Нормальный человек в милицию не идет. Они пуще нашего жить хотят. Намекни им, что за все получат сполна. Не мы, так родня наша заплатит.
- Да ты что, Семен?! – испугано выскочил из-за стола Алексей. - У меня рука не поднимется убить человека. Да и намекни только, так убьют же. Итак, уже два раза в карцере побывал. Поживи сутки на воде и хлебе – волком выть после этого хочется.  
- Да не дергайся ты! - рассердился Семен на Алексея. -  Вода и хлеб не каждый же день, а через день. Сядь, успокойся. Не хочешь - не надо. Пусть тебя, непутевого, колотят. А на заимке1 два раза был – сам виноват. С «ДПНСИ» 2 себя нежней вести надо. И зверь ласку любит. А то сделают из тебя постоянным голубчиком3. Хотя сидеть на  одной кружке воды и пайке хлеба в сутки радости не много. Точно – не до любви к ближнему своему становится.                                        
    Никодим доел хлеб, встал и вышел из-за стола, повернулся лицом на восток и помолился – поблагодарил Господа за еду. Вернулся к своему месту и начал собирать свои вещи в мешочек, который ему подарили монахи Русского Свято-Пантелеимоновского монастыря, что на Святой горе Афон.
    Резко и со скрипом открылась дверь камеры. В проеме двери показалась фигура
милиционера: «Иларионов, на выход! Всем лицом к стене! Руки назад!» Щелкнули наручники. Заскрежетала и гулко ухнула дверь. Семен и Алексей продолжали стоять.
- Ну что, все что ли? - обратился Семен к Алексею. - Можно отдавать команду: «Вольно! Разойдись!»
- Наверное, - ответил Алексей, явно не разделяя оптимизма своего товарища.
- Как разбойника! Человек мухи не обидит. А ему баранки4 с селитрой5! – возмущаясь,
Семен стал ходить из угла в угол.
- А мы-то кого обидели? – спросил с досадой в голосе Алексей, присаживаясь на свое место.
- Оно-то так. А свидетели?! А они - то откуда взялись в ночь глухую?! И на нас
показывают, ни на кого, а на нас! – краснея от злости, Семен подошел вплотную к Алексею.
- Да и не говори! - сказал Алексей, отворачиваясь от Семена.  
- Вот именно, что не говори, – Семен влез вверх на нары, уткнулся в подушку и притих.

***
    Автомобиль въехал во двор большого двухэтажного и старинного дома. Никодим по команде спрыгнул с кузова автомобиля на снег и, споткнувшись, чуть было не упал.
- Стоять! – грубо крикнул один из милиционеров. - И  вперед!
    Вошли в здание районного Суда. Поднялись на второй этаж, тут же свернули направо и
оказались в просторной светлой комнате, предназначенной для ведения судебных заседаний.
Милиционеры сняли наручники с Никодима и молча указали на место, чтобы он сел и ждал.
Сами же они вышли из комнаты.
    В комнате, кроме Никодима, была молодая девушка, лет двадцати. Столы здесь были расставлены буквой «П». Длинный стол стоял вдоль стены, и по краям его были  приставлены перпендикулярно два коротких стола. За длинным столом, ближе к стене стояли три кресла, и над ними висел герб РСФСР.
    Не успел Никодим насладиться уютом светлой комнаты, как девушка  вставала и громко
сказала: «Встать! Суд идет!». Никодим встал. В помещение вошли две женщины. Одна прошла и села в кресло, над которым висел герб, другая прошла к короткому столу и села по левую руку от судьи. Секретарь сидела за столом от судьи по правую руку.
    Только что вошедшим женщинам было на вид лет по сорок. Судья – женщина пышных и

1. Карцер (жарг.). 2. Дополнительный помощник начальника следственного изолятора. 3. Злостный нарушитель режима, ожидающий водворения в карцер (жарг.). 4. Наручники  (жарг.). 5. Конвоир (жарг.).
красивых форм с огромной копной обесцвеченных волос на голове стала перелистывать дело Никодима Петровича Иларионова. Затем закрыла папку и отодвинула ее в сторону. Повернула пухленькое и ухоженное личико в сторону Никодима. Посмотрела на него красивыми голубыми глазами и сказала лениво.      
- Ну, что, друг сердечный? Тунеядец ты этакий! Садись пока.  
Потом оглядела кресло справа от себя  и, обратившись к другой женщине, спросила.
- Анатольевна, слушай, а где этот наш народный заседатель, Парфенов Павел Николаевич?
- Ну, Наталья Геннадьевна, не знаю я! – ответила женщина.
- Светочка, - обратилась судья к секретарю, - тебе он звонил?
- Да, Наталья Геннадьевна, - привстала секретарь, - звонил. Просил передать, что можете без него начинать. У него там какие-то проблемы с годовым отчетом.
- Ну, понятно. У него всегда какие-нибудь проблемы – то квартальные, то годовые. Хорошо, что еще месячных нет, - вяло, шевеля пухлыми губками, проговорила судья.
Секретарь покраснела; кинула быстрый взгляд на Никодима и присела; опустила голову и, стала что-то быстро писать.
-     Давай, прокурор, обвиняй подсудимого, - судья повернулась к женщине. - В чем его вина?
    Прокурор была женщиной менее пышных форм, и цветом брюнетка с рыжеватым
отливом, но также хороша собой. На что Никодим не обращал никакого внимания, и это, к своему неудовольствию, отмечали обе женщины.
-    Никодим Петрович Иларионов, -  прокурор начала читать о том, где родился, где учился и так далее – на двадцать минут выступления, и заключила, - Следствием установлено и доказано, что в сентябре 1969 года оставил без уважительной причины свое рабочее место и с того времени нигде не работает. В декабре 1974 года при проверке документов был задержан, изобличен как лицо, которое уклонялось от общественно полезного труда, взят под стражу и обвиняется по статье 209 уголовного кодекса РСФСР: «тунеядство». Прошу назначить гражданину Иларионову Никодиму Петровичу наказание в виде лишения свободы сроком на один год в исправительно-трудовой колонии общего режима.
Прокурор закончила чтение и села.
- Так, Никодим Петрович, - сказала судья.
Никодим встал.
- Да сиди ты! - повысив немного голос, продолжила судья - Это у нас уже третье рассмотрение твоего дела. И надо его завершать. Ты мне вот ответь, как это у тебя получалось, что ты пять лет уходил от нашего Советского правосудия?
- Вообще, это вопрос к вашему Советскому правосудию, гражданин судья, - Никодим снова встал.
- Это как, «к вашему»? - судья поморщилась. – А ты, что не наш, что ли? Да и вообще, не называй меня «гражданин судья». Делай со мной, что хочешь, а назвать  тебя тунеядцем, я ну ни как не могу!
    Прокурор кивнула головой, соглашаясь со словами судьи. Судья это заметила, усмехнулась и продолжила говорить:
- У тебя же золотые руки. Такое ходатайство нам прислали с прежнего места твоей работы. Просят на поруки тебя им отдать. Ничего не пойму?! Живи, работай, радуйся, что живешь в такой стране как СССР! Ладно бы пил, курил, ничего не умел. Как ты мне веранду отделал! Закачаешься! Танюша! – обратилась к прокурору. - А тебе баньку-то, какую выстроил! Аж дух захватывает!
- Да-а! – оживилась прокурор. - Мой Гриша нарадоваться не может!  
- Значит так, - судья сделала серьезное лицо. - Суд удаляется на совещание! Встала и повернулась к прокурору: - Татьяна, ты-то что сидишь? Пошли!
    Женщины вошли в небольшую комнату, расположенную сразу за стенкой зала судебного заседания. Удобно расположились, а точнее сказать – «растеклись» в мягких креслах. Разлили по чашкам уже  приготовленный чай и начали его пить.
- Таня, - сказала судья, - достань коньячку «Армянского». Спасибо Оганчику! Не забывает нас.
- Сейчас, Наташа, - прокурор встала и прошла к буфету – откуда виднелось множество разноцветных бутылочек. Достала коньяк. Вернулась к столу, разлила по чашкам с чаем и снова – «растеклась» в кресле.
- Да-а, - начала судья, - даже и не знаю, что с ним делать. Что за молодежь сейчас пошла? Думала Москва, Ленинград. Это там, далеко. Может, не дойдет. А уже и у нас какие-то «самиздат», да «тамиздат». И все протестуют. Против кого? Ну, нет же в мире более справедливой страны, как только у нас! Вчера дали почитать «Хронику текущих событий». Ну, скажу тебе, Танюша – антисоветчина! Ничего не хотят видеть и понимать. С ужасом смотрю на своего ребенка. Кем станет? Партия, Советское Правительство только и думают, как выстоять от натиска внешних врагов, а тут еще и внутренний враг.
- Ты, это к чему, Наталья? – не поняла всей этой тирады, прокурор.
- Да и сама не знаю! Что-то на философию потянуло. А вообще, что-то мы сами, похоже, не понимаем. Также – как нас родители не понимают, так и мы современную молодежь не понимаем.
- Да и не говори!
- А вот с Никодимом, тут совсем темный лес. В наше время и верующий в Бога! Ладно, старикашкой там, каким был бы.
- А слушай! Как-то вот жаль парня. Сгинет же на зоне.
- А куда его? Помещали же мы его в психушку. Через неделю главный врач нам такой скандал закатил. Пришлось вызволять его оттуда. И что он ему там наговорил?
- Мой Гриша мне сказал, что если упечете парня, то можешь следом за ним ехать. И на полном серьезе. Чуть было, не поругались с ним.  
- Твой, Гринька, кобель облезлый...
- Да ты что, Наталья, несешь-то?! – перебила судью прокурор.
- Да не защищай ты их! Не девочки мы уже давно с тобой!
- Не знаю, кого «их», а мой Гриша меня только любит.
- А что же это он тебя на зону уже определил?
- Мой Гриша очень справедливый и честный.
- Ой, не знаю! О моем Володьке такое и во сне не приснится. Куда с ним ни пойдешь, ну просто стыд. Нет, чтобы на меня смотреть, так он все по сторонам! Так и думаешь: «Или голова у него открутится, или глаза выпадут».
- Так и Гриша у меня такой же!
- Здрасьте! Вот и выяснили!
    Прокурор смутилась, опустила глаза и покраснела.
   Судья взяла телефонный аппарат и набрала, чей то номер телефона. В трубке телефона послышался мужской голос.
- Жорик, здравствуй дорогой! - сказала в трубку судья. - Слушай Джордж!  Я по делу Иларионова. Что, уже забыл, кто это? А-а! Вспомнил! Молодец! Так вот, я решила дело вернуть на дорасследование. Ты не переживай. Можешь ничего не делать. Мера пресечения? Ну, как же! Следственный изолятор. Ага! Ага! Ну, давай пока! Передай Марии привет! Как-нибудь, заедем к вам с Вовкой! Пока!
Положила трубку, вытянула шею и повела плечами, как бы пытаясь поправить на себе бюстгальтер, и громко крикнула:
- Света!
Секретарь просунула голову в комнату.
- Слушаю Вас, Наталья Геннадьевна!
- Светочка, пригласи сюда Иларионова. Отпусти конвоиров. И сама иди, пообедай.
- Хорошо, Наталья Геннадьевна!
В комнату вошел Никодим.
- Присаживайся, пока, - судья указала на стоящий у буфета диван. - Бери, наливай себе чай.      
     Можешь коньячок добавить туда.
- Спасибо, Наталья Геннадьевна! – Никодим налил чай; сел на диван и стал пить.
- Дело такое, Никодим, - судья на мгновение задумалась и продолжила. - В следственный изолятор ты больше не поедешь. Будешь жить у меня. На преступление иду, но все во мне кричит: «Не тот ты человек, кого надо от людей изолировать!» Судить, конечно, будем. Дадим год лишения свободы. Дело проволыним1 и зачтем как отсидку в следственном изоляторе. Освободить-то освободим, но как ты  будешь  потом себя вести, не знаю. Но мой совет: «Найди себе