Глава 1: Никодим

Бледный луч лунного света пробивался сквозь небольшое решетчатое окно камеры следственного изолятора и падал на пол. Окно находилось почти у самого потолка, и в нем, круглые сутки, тускло и без пользы светилась лампочка.
    Камера была размером три на четыре метра; имела толстые стены и находилась внутри разрушенной старой Церкви. Заключенных в ней было три человека.
   Два месяца Никодим находился под арестом и обвинялся по статье 209 Уголовного Кодекса РСФСР – тунеядство. В эту ночь он никак не мог заснуть – на завтра назначено третье судебное рассмотрение его дела. Тихо и уютно было ему здесь. И не потому, что двое с ним сокамерников были простыми сельскими тружениками, попавшими сюда за то, что сами сейчас вспомнить не могут, а потому что чувствовал Никодим благодать Божию, исходящую от стен изолятора. Как ни как, хотя и поруганная, но Церковь Святая, Соборная, Апостольская – Православная.
    Родился Никодим в красивом городе Самарканде, а жил, учился и работал в городе Бухаре. После службы в Советской Армии поступил и окончил Ташкентский политехнический институт. Получил специальность инженера-строителя и по распределению приехал  в Казань. Город поразил воображение Никодима красотой архитектурного ансамбля Казанского Кремля, церквей, мечетей и других сооружений родной и близкой ему русской и знакомой восточной культур. Однако впервые в жизни пришлось испытать ему и разочарование. При выездах в сельские районы, его взору представлялись мрачные картины разрушенных Православных Церквей и перестроенных под бытовые нужды.
-     Как же так? – спрашивал себя Никодим, - Как можно такое допустить в России? Неужели здесь не живут русские люди? Варвары! Как можно забыть – кто мы, русские? И так опоганиться! Такого кощунства в Узбекистане я не видел.
    Проработав один год из положенных трех лет, Никодим не выдержал и обратился к начальнику строительного треста Смирнову Андрею Павловичу с просьбой уволить его по собственному желанию. Начальник и слушать его не захотел, а когда узнал, что он еще и не комсомолец, так вообще запретил ему приближаться к себе на расстояние пушечного выстрела. К тому же пообещал, что лично займется, как только появится свободное время, перековкой сознательности Никодима. А лично потому, что комсомольцам и их организации он – начальник треста, старый большевик и участник пяти войн, не доверяет. Да и понять он нынешнюю молодежь не мог: «Как ходят? Как одеваются? Что поют?»
    Как-то проходил Смирнов мимо танцплощадки и увидел танцующую молодежь, и обомлел: «Контуженные, что ли здесь собрались? Танцуют-то как? То ли твист, то ли свист, то ли швейк какой-то!»
    Перековки Никодим дожидаться не стал, а просто взял и покинул Казань. Оставил свою трудовую книжку на предприятии и даже не выписался. Уехал в Барнаул. Зачем в Барнаул и сам себе объяснить не мог. Но и здесь он увидел ту же разруху. Решение пришло быстро и неожиданно: «Все! В Тибет! К буддийским монахам!» Не знал он, что у них нет Бога. Хотя многому полезному там научился. Но больше всего терпению. Били его монахи палками. А как-то увидели они, что Никодим с хищными животными в лесу мирно общается, так сразу его уважать стали. Выработанная привычка терпения очень часто выручала его и давала ему силы, особенно, когда он был в Пакистане и в Индии. Не любили его там, как русского, как белого, как христианина. Били, плевали, обзывали его непристойными словами. Терпел. В центральной части Афганистана, принимали его за своего человека – из рода Ариев. Видели в нем наследника крови воинов армии Искандера1.
1. Александра Македонского.

    Был он ростом под метр восемьдесят; весил 78 килограмм; носил длинные – ниже плеч – волосы темно-русого цвета. Глаза его были голубые с примесью зеленного цвета. Лицо смуглое от загара. Борода густая и коротко стриженная.
    В Иране и Ираке старался меньше разговаривать с людьми. Носил одежды такие, в каких ходили люди этих стран, чтобы не выделяться. Пять месяцев странствовал, пока не достиг Палестины. По многим святым местам прошел и многим обогатился. В Иерусалиме посетил Церковь, построенную над гробом Девы Марии. Молил Пресвятую Деву Марию Богородицу о покровительстве над Россией. В Русской Церкви Святой Марии Магдалины поклонился праху Великой княгини Елизаветы Федоровны – сестре последней русской императрицы Александры. Не одну ночь провел у католической Церкви «Крик петуха», где молил Господа: «Прости, Господи, народ русский, от Веры Христовой отказавшийся и Царя своего предавший, как простил Ты ученика своего Петра, за то, что он трижды успел отказаться от Тебя, пока петух пропел дважды!» Часто проводил время в молитвах в Гефсиманском Саду, где в свое время любил пребывать в молитве Сам Господь Иисус Христос. С вершины Масличной горы созерцал великолепный вид Старого Иерусалима; захватывающую панораму Иудейских гор до самого Мертвого моря и горы Моав. На горе Сион в Церкви «Святой Сион» молил Господа: «Ниспошли, Господи, народу русскому просветление и вразумление, дозволь ему принести Тебе покаяние, Тело Христово принять - Источника Бессмертного вкусить». У гроба Господня молил Господа: «Спаси и сохрани, Господи, Россию». В городе Вифлееме в Церкви Рождества молил Господа: «Дай, Господи, силы честным людям воров и коммунистов одолеть».
    Три года паломничал по Святой Земле. Был также в Египте и в Саудовской Аравии. Хотел пойти в город Медину, да не советовали ему это делать. Христианину не безопасно. Внял совету. Прошел  Турцию, на земле которой некогда располагалась Великая Византия,  и вошел в пределы Греции. Побывал там во всех церквах и монастырях и не насытился. Не
хватало России и тянуло в Россию, хотя и захваченную погаными1.  Знал Никодим, что не помилуют его «товарищи» за неслыханное своеволие – упрячут далеко и надолго.
    В мае 1973 года появился в Бухаре. Пожил один месяц в городе и уехал на Волгу. Был на Каме, Иже, Вятке. Полтора года изучал, записывал, зарисовывал все, что слышал и видел. И вот теперь по дороге Елабуга - Набережные Челны был задержан и арестован.
    Никодим, погрузившись в воспоминания, не заметил, как под утро все-таки уснул. Но
поспасть ему не удалось. Его соседи  по камере давно уже встали, умылись и ждали, когда им принесут поесть. Металлический лязг открывающего окошка, вделанного в массивную железную дверь камеры, разбудил Никодима. Он встал с постели, тряхнул головой и следом за остальными подошел к открытой кормушке2. Взял свою пайку. Прошел к столу, прижатому к стене, напротив двери, и поставил на него полученную тарелку с мутной жидкостью. Рядом с ней положил небольшой серый кусочек хлеба. Пошел, умылся. Взял полотенце. Вытер насухо лицо и руки. Положил полотенце рядом со своей подушкой. Повернулся лицом на восток, прошел немного вперед к стене и начал наизусть читать длинное правило утренней молитвы. Потом прочитал «Отче наш», благословил еду и начал есть только хлеб. Была среда – день постный. Что за еда в чашке, он не знал и не ел.
    Товарищи по несчастью – Семен Никонович Баранов и Алексей Иванович Липкин всегда смотрели с удивлением на то, как совершал молитвы Никодим. Они не могли понять – как может молодой советский человек веровать в Бога, да еще не стесняясь и не прячась, перед ними молиться.
    Было им по сорок пять лет. По профессии – механизаторы. Приехали в Елабугу за
деталями для трактора. Нашли детали, договорились, оформили документы и могли бы уже возвращаться домой. Но Семен уговорил Алексея заехать к своей знакомой в деревню, до которой километров пятьдесят от Елабуги, сходить в баньку, да и вообще, культурно

1. Язычниками (лат.). 2. Окно выдачи пищи (жарг.).
отдохнуть. Приехали, выпили, сходили в баньку и вот уже третий месяц «отдыхают». Взяли их невменяемыми, помытыми и тепленькими. Теперь обвиняют в избиении беременной женщины. Сами они мало, что помнят, а женщина указала на них.
-     Никодим, - спросил Семен, после того как Никодим сел за стол, - сколько тебе лет?
- Мне, Семен, уже тридцать три года, – ответил Никодим.
- Да ты же еще молодой! – воскликнул Семен и добавил. - И ты не боишься, что тебя и за это привлекут?
- Не боюсь. Да и не привлекут. Не то время.
- Да-а… Вот это да-а. Ну и дела в нашей стране. Как можно верить в то, чего нет?!
- Кто тебе это говорил, Семен?
- Как кто? А в школе! Я еще в детстве над бабкой – моего отца матерью, посмеивался. А отец у меня такой же, как и я – ни во что не верим.
- А почему ты решил, что в школе тебя правильно учили?
- Как почему? Так говорили, и мы им верили.
- И они правду говорили?
- А я откуда знаю? Говорили, что правду говорят. И все тут.
- Что же они со своей правдой тебя от тюрьмы не уберегли?
- Ха! А ты-то что сам со своей правдой здесь тогда делаешь?
- Я-то с правдой Христовой в среде безбожной, а ты с правдой безбожной и в среде безбожной находишься. Был бы я в среде Христовой, не было меня здесь.
-     М-да-а… – взглянул Семен на Никодима из-под лобья и повернулся к Алексею. - А ты что думаешь, Алексей?
- Что я думаю, что я думаю, - мрачно ответил Алексей, помешивая ложкой в чашке темно-коричневую жижу. - Я вот думаю, как это мы успели, да еще ночью, бабу беременную избить. Да и Любка твоя не могла, что ли сказать, что никуда мы не выходили ночью. И не такой уж я пьяный был. Все помню. А вот этого не помню, да? Интересно как-то!
- И не говори, Алексей, -  махнул рукой Семен и присел за стол рядом с Алексеем. - Что-то тут не вяжется. Да если мы с тобой это сделали, то почему нас держат вместе. Или думают, что начнем что-нибудь выдумывать, придумывать, и они нас  на вранье и поймают. А там уж попался, так все, веры к тебе никакой, и лепи к тебе, что хочешь. Говорить будем, что не помним ничего. И все тут!
- А если опять бить будут? – с досадой в голосе сказал Алексей и с возмущением бросил
ложку в чашку. – Не могу это есть!
- А мне так ничего, - спокойно сказал Семен и, вздохнув, посмотрел в сторону двери - Я бы и еще не отказался и от бригадирской1 похлебки, но, увы – кормушка закрыта. Когда еще черпак2 с брандахлыстом3 появится кассу4 наполнить.    
- Ладно, ты – семь на восемь5, - заныл Алексей. - Тебя боятся пальцем тронуть. А меня привяжут к стулу, наденут мешок на голову и давай ногами пинать, да так, что я вместе со стулом и падаю на пол. Все внутренности после этого так и ноют. Твари, кровососы!
- Меня тоже пытался плюгавый колун6 обрявкать, - ударил кулаком по столу Семен, - Я ему и сказал: «Рявкнешь еще раз на меня, клопенок7 серобуромалиновый, так я тебя вот этими своими руками вобью туда, где сидишь». Так тут откуда-то трое, такие же, как этот,  
набежало, да еще с прутьями металлическими, в палец толщиной. Я у двоих прутья-то выхватил и вокруг шеи их и обернул. Ладно, по коридору в это время шастал их начальник, с этими тремя большими звездами, полковник вроде. Услышал шум и заглянул. Ну, сильно удивился и спрашивает: «Что это у вас происходит. В цирк готовитесь?» Плюгавый пытался
что-то прохлюпать. А начальник ко мне строго: «Что это такое?» И показывает на металлические прутья, которыми я шеи  бравых милиционеров украсил. А те по стойке смирно выстроились. «Как, что?» - отвечаю ему. - «Ваши товарищи хотели прутьями меня

1. Двойная порция