Куда путь держит Караван?

приносить цветочки, хмурить бровки, мочить в сортирах, уничтожать дотла, но кровь уже они с себя не смоют.  
-     Приносить цветочки – это все, что они могут, - добавила Катя. – Черномырдин в Буденовске тоже цветочки возлагал, так некоторые бабы порывались к нему, чтобы снять с него значок «мужского отличия». Так там дядьки крутые к нему их не пустили.  
-     А что, смотреть на это надо спокойно? – возмутился Половинка.
-     Не доводите людей до отчаяния, -  ответил Костя, - когда только акт диверсии становится их последним делом жизни, который кроме как бандитской вылазкой не назовешь. На бранном поле террора два игрока – люди власти и люди общества. Но, если люди общества бомбят общество, то какие они террористы?  Они разбойники! Люди власти могут только ставить задачи, но не решать их. Хотя там где есть их личный интерес, они становятся очень талантливыми и энергичными организаторами.
-    Нет Бога в душах людей. Нет, - запричитал Астафьев.- Вот и лихо с нами.  
-    Так, стоп, стоп, ребята! – Половинка стал стучать ладонью по столу. – Давайте говорить на другие темы и не будем трогать никого. Это не наше дело. Им на верху виднее. А то, не приведи Господи, нарвешься на неприятности. Лень, помнишь Алевтину, что секретарем-машинисткой у нас была в райкоме комсомола? У нее еще подруга Рита была. Тогда ты, я, она, Рита и Ленка Лесоруб – впятером в сауне отдыхали? Так вот эта Аля за «проверяющего» из Москвы тогда замуж вышла. Он как ее увидел: помутился рассудком и запал не нее. Мы еще подыграли: «Ну, ты мужик, такую недотрогу охмурил».            
-     Помню. Как не запасть. У нее грудь одна – в полпуда. Не то, что эти московские плоскодонки.
-     Вернулась из Москвы. Раньше такая веселая была. Сейчас замкнулась. В глазах страх какой-то. Но рассказала она мне все-таки случай свой. Муж то погиб у нее, когда КПСС ломали. В окно спрыгнул. До этого звонок был по телефону. Она ответила. Ей говорят: «Можно, Льва Эдуардовича к телефону?» Она телефон мужу. Там что-то сказали. Он тут же выпрямился и тихо говорит сам себе под нос: «Вышел зайчик погулять… и мне пора». После этих слов она потеряла сознание. И видит, как во сне, палату. В ней женщина и двое мужчин. Женщина читает стихотворение: «Раз, два, три, четыре, пять вышел зайчик погулять…». И тут Алевтина видит, как в палату входит ее муж. И голос женщины: «Тут охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет...». Она растерялась и слышит мужской, ровный голос: «Охотник – ты. Где прячет зайчик пистолет? Ты же ведь знаешь. И как найдешь, ты не робей. Стреляй и зайчика убей».    
-     Это дело известное, - сказал Константин. – Наркогипноз. Если бы ее муж не спрыгнул, то был бы запущен вариант – жена стреляет в мужа. Или появление симптомов сильного отравления, что может нарушить работу почек, печени или даже вызвать остановку сердца.
-     Точно! – подпрыгнул на стуле Половинка. – Она говорила, что прошло около месяца после гибели мужа; ей позвонили и назвали ошибочный номер ее телефона. Через три дня ее увезли в больницу. Еле выходили. Диагноз – сильное отравление неизвестным веществом синтетического происхождения.
   Половинка увидел у входа кафе подъехавший автомобиль «BMW», из которого вылезал толстый мужчина в форме милиционера, и замахал ему руками, приглашая зайти. Тот заметил его и удовлетворенно кивнул головой.  
   Половинка наклонил голову, почесал пятерней себе темечко и начал говорить, вспоминая из прошлого.
-    Раньше, помню, нас один раз в пол года приглашали в Крайком КПСС; давали анкету для заполнения; проверяли знания в области теории и практики ведения пропагандисткой работы в среде широких масс трудового народа и колхозного крестьянства. Встречались удивительно косноязычные и придурковатые личности из различных райкомов комсомола и партии. И почему-то только вот им и предлагали работу в Москве. Но по прошествии года, два, узнаем – проворовался или посадили, или разбился в автокатастрофе, или сердечный приступ. Я всегда расстраивался по поводу, того, что меня не замечают и не зовут в Москву. Я уж не воровал бы. Лешка Цибулько – первый секретарь райкома КПСС, заметил мое расстройство, похлопал меня по плечу и говорит:
-     Не торопись, Половинка, на кандыбу-дыбу. Живи! Ты партии нужен живой. Причем тут кандыба-дыба? И вообще, что это такое?
-     Привет, мужики, - послышался сиплый мужской голос.
    Половинка повернул голову и увидел толстого милиционера.
-     Привет, привет! Александр Васильевич! Присаживайся.
    Милиционер своим тучным телом опустился на стул, задев животом, край стола и обратился к девушке.
-     А ты, что тут делаешь … а, Катюха?    
-     А Вам то, что до меня, гражданин Буряк?
-     Что ж сразу гражданин? Хотя бы – товарищ полковник.
-     Что?! Тамбовский волк Вам товарищ! – Катя поставила на стол бокал с шампанским и отодвинула от себя шоколад. – Ну, в натуре – порожняк.
-     Ты это, что, Катя? – строго посмотрел на нее, Половинка.
-     Я еще с легавым за столом не сидела. Только вот осталось – хлеб с ним  преломить. Тогда вообще – полный аут.
    Лицо Буряка выражало блаженное умиротворение. Жизнь удалась. Сыт, одет, обут. А что до русской проститутки из народа – не его вина. Есть повыше люди. Им виднее.  
-     Катя, - сказал Костя, - он не легавый. Он начальник районного отдела вневедомственной охраны. Легавыми сами себя гордо называли лучшие сыщики России. И значок носили с рисунком собаки породы «легавая».
-    Да что мне Катя, - Буряк щелкнул официанту пальцами, - сын меня тревожит…
-     Что изволите, Александр Васильевич? – подскочил официант. – Как обычно: водочки еврейской и осетринки какой?
-     Да – пейсаховки. Рыбы не надо. Икорочку неси.
-     Сей, момент!
-    А что? – по собачьи – предано посмотрел Половинка в глаза Буряку.
-    Прихожу домой и вижу на столе у сына лежит инструкция по применению австрийской неавтоматической высокоточной винтовки калибра 7,62 мм марки: SSG-69. Спрашиваю: «Это что?» Он: «Вы что, батьку, не видите? – инструкция». Я: «Зачем?» Он: «Готовимся к олимпийским играм в Сочи». Как вступил он в этот «Казачий курень», так парня подменили. Говорит мне: «Мы казаки отдельная этногруппа в едином строю русской нации. Русские, белорусы, украинцы, казаки, сербы, болгары, молдаване, румыны – Единая нация – русские!» Спрашиваю: «Румыны – каким боком?» Народы восточной Православной Церкви – русские! Но, находясь под влиянием поганых евреев – в простонародье – жидов, мы деремся друг с другом. А иные уже и в холопах у них!»
-     Сколько ему лет? – спросил Астафьев.
-     Четырнадцать, - ответил Буряк и продолжил. – Затем говорит он мне: «Вы, батьку, простите меня, но Вы позор всему нашему казачьему роду». Спрашиваю: «Почему это?» Он: «Вы, батьку, холоп жидовой власти». Вот такие дела. Обидно… А прав, ведь он. Оба старших моих высшие военные училища закончили. По пять лет отслужили. Плюнули и уволились. Средний говорит: «Там хорошо и уютно глупым, пьяницам и бабникам. Иных среда выталкивает».    
-     К сожалению, это так, - согласился Астафьев. – Но в наше время выбора большого не было. Тянули лямку. Терпели. Жены мучились. Быта никакого. Ни кола, ни двора. В семье все напряженно. Какая тут служба Отечеству? Пили, в карты резались, чужих баб тискали и «поласкали». Хотя, когда в Церковь ушел, меня уже не трогали.  
-    Ты хочешь сказать, - спросил Половинка, - что, если бы об этом знал, то ни за что бы служить не пошел?
-    Да. Ни за что! Никого не интересовало эмоционально-психическое состояние офицера. У нас не было своего дома. А дом – это крепость, тыл. А его нет. Какой я воин без тыла? Никакой. Гоняли по всей стране, хотя службы хватило бы и на одном месте. Да, есть определенная специфика службы в отдельных родах войск. Хорошо. Можно наладить дежурства на месяц, полгода, но семья, чтобы жила на одном месте и ждала. Офицерам большей части войск нет нужды мотаться по всей стране. А деньгами сейчас не заманишь.  
-     Конечно, - поддержал Буряк. – Старшие мои хотели артель создать по пошиву детской одежды. Видят: материя у нас – труха. Решили разделиться: старший ткет; младший шьет. С японцами договорились. Они и деньги дают. А у нас какого-то Закона нет. Теперь вот торгуют турецким и китайским барахлом. Спекулянты! А это уже мне позор!
-    Вы тут не при чем, - возразил Костя. – Все вопросы нашим дорогим Президенту и Премьеру.  
-    Ну, как – не при чем? Я же их холоп, по определению моего младшенького. Теперь уже и у нас эта организация – «Казачий курень». Крайне непримиримая к евреям и мусульманам.  
-    Ну, это да, - согласился Костя. – Образовалась она в войну с чеченцами из воинствующих казачков и бывших участников войны в Приднестровье. Они же в девяносто третьем в Москве мэрию брали. Затем в Конгресс русских общин входили. Но вышли из него, как только «конгресс» Александра Лебедя в Президенты России двинул. И правильно сделали, а то позору им было бы, после того как выяснилось, что Березовский и Чубайс Лебедя и Ельцина одной расческой причесывали. Представьте себе альянс: Чубайс – Рогозин.
-     Центр у этой организации, - продолжил Буряк, - в Ставрополе. Атаман у них там некто – Валера Галаверда. Мне ребята местные из милиции рассказывали: «Пришел сигнал: у атамана над унитазом закреплена фаянсовая тарелка с изображением Путина».
-    Какой унитаз? – рассмеялся Костя. – Обыкновенный туалет на улице. Он его просто красиво отделал ну и решил пикантный штришок добавить.
-     А с БТИ, как? – серьезно спросил Половинка. – С архитектурой согласовал? Зарегистрировал? Оплатил?
-     Зачем? – удивился Костя. – Он же туалет никуда не перемещал. Координаты те же.
-     Так, что, - засмеялась, Катя, - Виктор Викторович, Вы уж успокойте Владимира Владимировича – координаты сортира те же. Ха, ха, ха!
-     Хе, хе, хе! – передразнил Катю Половинка.
-     И еще, - хитро улыбнулась, Катя, - с Галавердой случай был, я вспомнила. Как-то я, Эльвирка, Гришка Мореход и три быка с ним проехали от Ставрополя несколько километров и видим у дороги бахча с арбузами. Гришка орет: «Тормози! На бахчу лукнем (1). Может, грев (2) оттянем». Идем по бахче. Гришка арбузы пинает – зрелость проверяет. Подходим к вагончику. Гришка в крик: «Мужики на выход! Петухи позорные!» Выходит из вагончика невысокого росточка паренек, но такого крепкого телосложения и спрашивает: «Что курочка раскудахталась?» Гришка чуть было не задохнулся от такой наглости со стороны мужика: «Что? Что ты сказал? Кто ты такой? Я в «законе»! Я, бывало, с прокурором Гариком за одним столом водку пил!» Паренек посмотрел на него так – жалостливо: «Понимаешь, брат, по мне ты хоть у слона в заднице после этого травкой закусывал. Говори: зачем пришел?» Гришка притих на мгновение, потом говорит: «Грев на зону гони. С тебя - десять тонн арбузов. Так «кремль» (3) решил. С нами Вовка Питерский». Галаверда не понял и спрашивает: «Путин, что ли?» Гришка скривил хлебальник, будто хватил что-то кислое: «Ты гонишь! Какой Путин?! Наш Вован в «авторитете». В томлении он висит под аркой в ветоши (4). Лямка на три Петра (5) у него. Положенец (6) он на «тройке» (7). Галаверда улыбнулся и вежливо говорит: «Брат, ты спроси у Вована, может быть ему еще и девок голых доставить? Хотя зачем они ему, когда он сам уже в положении». Но Гришка ответить не успел.