Как правильно приготовить борщ

закрыла руками лицо, плевать на макияж, все кончено, теперь и она станет надо мной смеяться. Больше я к ним в дом ни ногой! Клоуна нашли!
            — Да ты чего, мам, я и не думал ее ругать, ты что?! — вдруг принялся оправдываться Тимур.

            Ого, их разговор круто завернул в сторону. Это показалось мне интересным! Я оторвала руки от лица и прислушалась к трубке, в надежде что-нибудь услышать. Мой парень внезапно вспыхнул, став по цвету близким к цвету свеклы, которую он помешивал в сковородке, оставил лопатку и принялся что-то яростно доказывать Марьям Якубовне на своем языке. А вот это уже называется: отправить свою девушку в полнейший игнор!            Я поднялась со стула и встала перед ним живым укором, маленьким, кротким и молчаливым. Он посмотрел на меня диким взглядом и отвернулся, теперь уже выслушивая ответ. Я обошла его, встала так, чтобы быть спереди и снова укоряла.
            — Я помогал! — Тимур перешел на русский. Наконец-то догадался, что мне небезразличны его разговоры с матушкой обо мне. — В магазин ходил и картошку чистил! — объяснял он матери.

            Не поняла! Его что, ругают?! За то, что бросил меня в трудную минуту? Не поддерживал морально и не взял на себя часть физических трудностей? В одну секунду его мама вознеслась в моих глазах до облаков. Мы, женщины, сможем понять друг друга всегда! Она оказалась единственным человеком, который не отвернулся от меня, только она поняла, что творится в моей душе, поняла, как я одинока и несчастна, с какой настойчивостью и терпением я преодолеваю трудности, вынужденная жить в жестоком мире голодных мужчин! Да теперь я съем полтонны ее домашних котлет, которые она готовит в количествах, не уступающих государственным стратегическим запасам. Обычно я отказывалась от них, но теперь накинусь, как волк — надо отплатить ей добром!

            — Все, мам, я все понял, — каялся Тимур, опустив глаза на меня, потому что я не отходила и лезла к трубке, пытаясь подслушать. Интересно же!
            — Да, папа! — они снова перешли на родной язык.
            Тимур пытался отбиться от меня и отвернуться, но я не давала, стараясь тоже приложить ухо к трубке. Мне даже казалось, что я начинаю понимать незнакомые слова. Наконец, он отключил телефон, внимательно посмотрел на меня, посопел и принялся командовать:
            — Бери капусту и тонко порежь, сможешь?
Я фыркнула презрительно, взяла доску, нож, капусту и принялась за дело. Ничего сложного, подумаешь!
            Нож соскальзывал с твердой поверхности капусты и ломтики получались такие, как надо — тонкие. Я увлеклась и даже смело порубила более толстые кусочки. Не так уж и трудно. Любая работа, выполненная так, как нужно, приносит удовлетворение. Моей работой можно было гордиться! Ломтики капустных листьев я собрала горкой и решила еще раз порубить, чтобы уж наверняка были тонкими.
            — Порезала? — дернул меня Тимур.
Вот, что он за человек? Чего так орать под руку? От неожиданности я вздрогнула и нож проехался по моему ногтю!
            — А-а-а! — я так завизжала, что сама чуть не оглохла.
Мой маникюр! Кусочек ногтя оказался почти полностью отрезан. И это сегодня! Когда столько сил и нервов положено на эту чертову вечеринку! Я не смогла сдержать слезы, хоть и решила уже давно, что никто и никогда не увидит меня слабой.
            — Что? Что? — Тимур развернул меня к себе и осмотрел. — Где порезалась?
            — Смо…три! — от горя я даже начала заикаться.
            Он уставился на мой палец с искалеченным ногтем, словно первый раз в жизни его видел, потом выдохнул с облегчением и привлек меня к себе. Я держала руку отставленной в сторону, боясь опустить палец и безутешно рыдала на его груди, вытирая слезы подолом его футболки. Он не возражал, обнимал меня и ждал, когда я всласть наплачусь. Когда я оторвалась от его груди время подходило к половине четвертого, я была на таком пределе, что никак не могла сообразить, что же мне делать: вылить в унитаз испорченный борщ, не подлежавший восстановлению, заняться своими ногтями (срезать их все, чтобы не смешить людей) или пойти повеситься. Решение принял Тимур:
            — Кеша, иди делай что-нибудь со своим ногтем, а я закину капусту!
            Я ринулась в ванную, где меня ожидало очередное потрясение, не менее ужасное: моя водостойкая тушь (продавец клялся с пеной у рта, что она родная Шанель!) с эффектом накладных ресниц и маслом жожоба, за которую я, скрепя сердце, выложила в бутике полторы тысячи рублей, потекла, как, какая-нибудь паршивая Буржуа! Зеркало, безо всякой жалости, отразило красные, как у кролика глаза и лицо в черных потеках. Несколько минут я не могла вывести себя из ступора, стояла и разглядывала свое отражение, а потом мне вдруг стало до такой степени все равно, что я, не торопясь, с мрачным удовлетворением, смыла весь макияж, подстригла коротко ногти и вышла в кухню. Меня можно было брать тепленькой.

            — Пробуй, — Тимур поднес ложку мне ко рту. — Как считаешь, нужно еще подсолить?
Я послушно попробовала.
            — Вкусно! Это что? — протупила я, а могла бы и догадаться.
            — Это борщ, — похвастался довольный Тимур, расплываясь в счастливой улыбке. — Мы его спасли!
            Он отбросил ложку в раковину и полез целоваться, а я, что-то так размякла от своих переживаний, что и не сопротивлялась особенно, только подняла взгляд на часы. Время подходило к половине пятого.
             «Сейчас Алка с Петриком завалятся, — мысль шевельнулась вяленько, чисто по инерции. — Да и черт с ними!»
Однако внутри меня плеснулся адреналин и заставил взять себя в руки.
            — Тимур! — я отпихнула парня. — Время уже полпятого!
Тот встрепенулся и одернул на себе грязную футболку, всю в черных разводах от контрафактного товара косметического магазина.
            — Кешуля, иди накрась глаза! — скомандовал он мне бодрым голосом, и я радостно расхохоталась. Мне велят накраситься!
            — Не хочу! Не буду краситься! — умирая от смеха, я выбежала из кухни, Тимур ринулся за мной.
Некоторое время мы носились по квартире, я визжала, а он пытался меня поймать, но я ловко уворачивалась от его ладоней, оба мы задыхались от смеха.
            — Кеша, выходи за меня замуж! — неожиданно выдал Тимур.
             — Что?! — я резко остановилась, и он тут же меня поймал.
Быстро придумать возражения не получилось и мне пришлось убеждать его чем придется:
            — Я некрасивая. Только, если накручу волосы и сделаю макияж!
            — Ты очень, очень красивая! И мне все равно, завинченная ты или раскрашенная!
От поцелуя мне удалось увернуться.
            — Я готовить не умею!
            — Да мы с тобой такой борщ приготовили! — отмел он следующее возражение и снова потянулся к губам.
А стоит ли его останавливать? Пусть учится на своих ошибках, в следующий раз будет один раз думать, прежде, чем семь раз отрезать и жениться. Ну ладно, сделаю последнюю попытку его отговорить и буду считать, что сделала все, что было в моих силах.
            — Твой маме я не нравлюсь!
            — Мама уже велела мне пригласить тебя поехать с нами на выходных на дачу, у нас там целая деревня родни. Хочет похвастаться тобой! Сказала, если я тебя упущу — буду дурак последний!
            — Выходит, сам ты не собирался на мне жениться?! — обиделась я. Эти его слова меня оскорбили. — Это мама тебе подсказала?!
            Образ Марьям Якубовны, витающий в облаках, плавно опустился на землю. Большие черные глаза посмотрели на меня с удивлением: ее красавец сын делал мне предложение, а я кочевряжилась. Кого же мне еще надо?!
            — Кеша! — крикнул Тимур, но я, гордо подняв подбородок, уже уходила в ванную, переодеваться.

            Сейчас придут гости, а я еще не одета. Светло-бежевые брюки, моя чудная (ударение на первом слоге!) кофточка от Гуччи за полторы зарплаты, туфли на тонкой шпильке и нитка бабушкиного жемчуга — вот я и готова принять Петрика, заткнуть его прожорливую пасть свежеприготовленным борщом! Тимура я, конечно, пока не стану выгонять, все-таки, он мне помогал, было бы последним свинством не дать ему поесть, но после вечеринки попрошу не задерживаться. Я не такая деликатная, как его мама и запросто могу кому угодно указать на дверь своей квартиры!
На душе скребли кошки.

* * *

            Гостям я открывала при полном параде.
            — Ой, как вкусно пахнет! — тут же унюхала Алка.
            — Куда ставить? — прохрипел Петрик, нагруженный четырьмя пакетами.
            — А что это у вас там? — я сунула нос в сумки.
Оттуда торчали горлышки бутылок, а также лежали всякие нарезки, стояли пластиковые контейнеры с салатами, в каком-то из пакетов обнаружился торт. Ну они и затарились! Подруга тут же принялась накрывать на стол в гостиной, расставляла одноразовую посуду, доставала из пакетов судочки и бутылки с алкоголем.
            — Да так, купили по мелочи, — широко улыбнулся мне Петрик и подмигнул. — Не сидеть же голодными.

            Приятель моего бывшего парня с интересом осмотрел мою прическу, задержал взгляд на стразах, разбросанных по волану кофточки, опустил его на мои брюки и снова поднял к лицу. Сразу было видно: заметил, оценил, не то, что всякие…, которые дня не могут прожить без маминых подсказок.
            — Иннокентий! — глаза у Петрика внезапно сделались такими удивленными, словно он обнаружил у меня два носа или неприличную татушку на лбу. — Ты что, без макияжа?! Твою мать! А я-то думаю, вроде все на месте, но чего-то, мать твою, не хватает! Вот, значит, ты у нас какая, не накрашенная!
            Оттолкнуть его я не успела, наглые ручищи схватили меня за подбородок и завертели голову в разные стороны. Озорные чертики весело отплясывали в глазах Петрика, он, как обычно, смеялся надо мной. Впрочем, этого следовало ожидать, такой уж он человек: накрасишься — обсмеет макияж, не накрасишься — уржется, какая ты страшная.
            — Эй! Эй! Руки от моей девушки!
В дверях моей комнаты возник Тимур, и черти в глазах Петрика тут же выхватили острые трезубцы.
            — Ах, вот оно что! Ну тогда мне все понятно! А я и думаю, куда делась ее боевая раскраска?!
Он слегка толкнул меня от себя.
            Я отлетела к стене и осталась там, потому что обойти Тимура и не прикоснуться к нему, в крошечном коридорчике не получилось бы.
            — Как оно с гламурными девочками, а, Тимурка? — смеялся Петрик, но только теперь от его смеха меня мороз продрал по коже — это был издевательский смех.
            И тут что-то произошло. Я не успела толком разглядеть: словно мелькнула какая-то тень, и Петрик оказался на полу с окровавленными зубами, а Тимур тряс рукой, будто отбил ее обо что-то. Из гостиной вылетела Алка, вся бледная, как одноразовая тарелочка, и кинулась к своему парню.
            — Псих! — заорала она на Тимура. — Ты что делаешь?! Совсем взбесился, придурок?!
Она поднимала Петрика, но тот уже и сам вставал, вытирал рот ладонью и сверкал глазами на приятеля.
            — Разуй глаза! Она же шлюха! Да, да! Красивая, маленькая шлюшка! Ты что, сам не видишь?! Не замечаешь, как она одевается, какие у нее шмотки и цацки?!

            Господи, что происходит? Какие цацки? На моей шее был бабушкин жемчуг и такие же