Уходя - оглянись. гл.2 Париж - Шарль де Голль…

курил на балконе и, уже знал точно, что завтра начнёт всё заново. Точно так же было, когда-то в студенческие годы.  Они учились в одном институте, на разных факультетах, а Вадим двумя курсами старше. Его всегда приводило в растерянность, и даже немного оскорбляло, если что-то приходилось переделывать. Тем более, когда надоедала рутинная работа. Вообще, природа наградила его талантами и способностями, но упорства и трудолюбия, видимо, пожалела. Однажды, Наташа, когда у них только начинался роман, сочинила стихотворение и прилепила его на кульмане.
Ах, Вадька!
Мой капризный мальчик!
Красив, талантлив
ты как бог!
Но ты ленив,
а это значит,
Что вряд ли
будет с тебя толк.
Ты не лелей
в себе «Нарцисса»,
Пиши, работай
над собой!
И вот тогда,
поверь мне, Вадька!
Придёт к тебе
успех большой!
Ах, Вадька!
Как успех обманчив!
Не уповай
ты на него.
Забудь его!
И день и ночь
Трудись не унывая,
зайчик, и будем
счастливы с тобой.

      Наташа успела заметить за ним эту слабость, по-другому просто не назовёшь,  стараться обвинять в своих неудачах, пусть даже самых маленьких обстоятельства, других людей, жизнь, но только не себя. Подействовало! Надо отдать ей должное — она всегда знала, на какую пружинку надавить, чтобы заработало. Вышло также и в этот пиковый период жизни. Решил попробовать, не очень-то надеясь, но произошло чудо – обрёл. Обрёл уверенность, но остался осадок, из-за того, что не сам пришёл к этому. И ты сделал! Защитил! Она ни словом, ни жестом не напомнила об этом разговоре. Только подкидывала случайные статьи, зарисовки, выдержки. Ты-то знал, что она специально копалась, отыскивала их, чтобы помочь, зная все слабые места в проекте. Вадим не мог уже существовать без её поддержки, но именно это и раздражало его. Нам, если не всегда, но часто, не нравятся свидетели нашего неблаговидного прошлого, непривлекательных поступков, особенно те, кто приложил руку к совершенствованию — «тебя любимого». Ты был противен сам себе и не верил в её искренность.
 
     Теперь у Вадима, начинала спадать пелена с глаз, и как после грозы в разреженном воздухе, улучшалась контрастность подсознания. Стало проясняться и выдавать на поверхность, всё то, о чём он не задумывался ранее. Вспомнил, как Владлен, президент фирмы, куда его устроил старый товарищ по институту, пригласил к себе домой — для беседы. Разговор оказался довольно долгим, но неожиданно интересным. Он и не думал, что шеф, так пристально его изучал, прежде чем предложить ему интересное дело, а именно: возглавить один из отделов, на который возлагал особые надежды. Беседа подходила к концу, когда пришла Майя — сестра босса. Девушка заскочила, передать супруге брата какой-то пакет. Владлен представил сестру коллеге, попросив Майю подвезти его до института. Доброжелательно согласившись, обласкала Вадима тёплым взглядом. В машине сложилась непринуждённая беседа. Между ними возникло взаимное расположение... У Вадима было приподнятое настроение от нового назначения. Это и в материальном выражении для них с Наташкой являлось наградой за время безденежного существования. «Она это заслужила, — думалось ему. Всё это время была настоящим другом, вела себя не по-женски — мужественно. Наконец, можно делать хоть какой-то ремонт в квартире, тем более что с рождением Дениса ей пришлось оставить трудовую деятельность совсем — он часто болел и рос очень хрупким мальчиком. Наташа предпринимала гигантскую работу по организации всяких нагрузок, закалок и всевозможных ухищрений, чтобы Денис окреп и встал на ноги. Странно, но почему эти мысли никогда не приходили раньше?! Всё принималось, как, само собой, разумеющееся: и то, что ты лелеял только себя, свои неудачи, а Наташа и тебя, и детей?! А любил ли ты вообще?! И знакомо ли тебе, в принципе, это чувство?! Сначала мама, — отец их оставил, когда Вадиму было семь лет, — самозабвенно всю себя отдавала сыну. Забывала, как и большинство родителей, что воспитывают дитя не для себя - любимой, а для той жизни, в которую ему предстоит окунуться. Мужчина должен стать хорошим мужем, отцом ей... просто мужчиной, а женщина, собственно — хорошей женой, матерью. Но мать — это такой же продукт времени, своих родителей, да к тому, же брошенная мужем».

        Вадим вдруг посмотрел, как бы со стороны, на свою мать и ему стало невыносимо жалко её. С тихим сожалением представил, что не всегда был с ней ласков, а иногда она даже вызывала в нём какое-то презрение. После ухода отца в доме поселилось нечто ущербно-унизительное. Мать согнулась внутренне, но, казалось, что и внешне, хотя была красивая. Иногда напоминала ему одну из этих мрачных, невыразительных женщин со скорбно-осуждающими лицами, недружелюбно встречающих при входе в храм. «Вряд ли можно верить в кого бы то ни было с таким хмурым, а иногда даже злым лицом — мелькнул мысленный образ верующих в храмах. Но только чуть-чуть напоминала, а обычно она всегда улыбалась, но вот в ней-то — в улыбке, и таилось что-то жалкое. А, что ты знаешь о матери?! — с болью впервые думал Вадим о родном человеке. И сам не помнишь уже, когда разговаривал с ней, вглядываясь в родные глаза... Может, у неё, что-нибудь болит... – как же оказалось  поздно и больно думать о том, чего уже было невозможно изменить, а жить с этой совестью невыносимо!»

    Мать всеми руками уцепилась за Наташу, увидев, а скорее, почувствовав своим женским чутьём, продолжение её материнских забот и пожертвований в пользу любимого сыночка. Одним словом, передала в руки Наташе, заботясь только о благополучии сына, а что он сам сможет дать невестке, семье, не задумывалась. Впрочем, так обычно и бывает. Где те родители, которые выращивают чадо, надеясь получить за его человеческие качества, благодарность от будущего мужа или жены?!

    Вадим резко поднялся с кровати и пошёл в ванную комнату. Буквально сорвал с себя одежду и встал под холодный душ. С жадностью путника, нашедшего в раскалённой пустыне благословенный источник воды и припадающего к нему иссохшими губами, подставил лицо под резкий напор душа. Неистово пытался смыть с себя наваждение, из-под  которого не видел выхода. Когда вышел из душа, часы показывали совершенно неподходящее время для растрёпанного состояния души… И в дверь,  одновременно со стуком, врывалась уже  Майя. Она влетела как вихрь… Сильным, размашистым движением руки, срывая сумочку, бросилась к Вадиму на шею, свалив на ковёр, прильнула жадными губами. Вадим, насколько позволяло душевное смятение, пытался изобразить ответный, жаркий поцелуй… Нет! Нет! Она не была ему противна... наоборот, но теперь ясно понимал, что и она становится жертвой его вялого, без всякой позиции, течения жизни. Майя же настроена была решительно. Грациозно оседлала его, застыв, наблюдая реакцией... Затем, из-под полотенца, каким был замотан Вадим, натренированным движением руки достала «бананчик»... Так, привыкла величать орган вожделения своих мужчин. Но Вадим этого не знал, да и зачем ему было знать, пусть думает, что это только он вызывает в ней такую романтику аллегорий и отношений. Сейчас, когда он, вообще, уже ничего не понимал, это не имело никакого значения.

    Женщина немного поиграла, стараясь смотреть Вадиму прямо в глаза, соблазняя, и одновременно пытаясь понять, что же его так мучает, но, отмахнувшись от мешающих мыслей, как от назойливых мух, отдалась всецело завладевшей страсти. Почувствовав, что «бананчик» увеличивается в размерах, Майя медленно стала вводить фрукт наслаждения в себя. Глядя прямо в глаза, медленно и методично насаживала себя на остриё его плоти. То откидывалась, то вдруг надвигалась, гипнотизируя пристально-приглашающим взглядом. Вадим изверг семя с чувством ошеломляющего освобождения, и резко отодвинулся.

    Невероятно затошнило… Охватил ужас от беспощадной пустоты жизни... Она обдувала его своим равнодушным, холодящим ветром... Не вышел, а вылетел на балкон и тупо смотрел, как танцуют листья на ветру. Чувства, разрывали сердце на мелкие клочья, не поддаваясь анализу. Слова были бессильны. Хаос и безмерная душевная тоска терзали организм. Вадим вызывал в памяти глаза Наташи, но они сверкали холодным блеском, как далёкая, недосягаемая звезда...