Гулянка

Восточной Европы и убеждала всех, что «ешче Польска не згинела».
Расходились за полночь, кто как мог. Сестры увезли отца на скрипучей коляске. Женщины ушли, обнявшись на ширину улицы и распевая срамные частушки. Поселковые обыватели выглядывали из-за занавесок и шептали: «Школа гуляет». Жора остался на полу в лаборантской, но даже в полубесчувствии снял свой драгоценный костюм и аккуратно повесил его рядом с чучелом болотной выпи. Ночь пролетела как миг.
В шесть утра в калитку биологички  заколотила школьная сторожиха. Заикаясь, она сообщила, что в лаборантской вот уже несколько часов подряд душат человека, и к тому же оттуда доносится запах разлагающейся плоти, как в тот год, когда на свиноферме случился массовый падеж. Татьяна Ивановна как была, в ночнушке, бросилась в школу, успев только набросить на себя демисезонное пальто. По дороге ей попались Ханиф и учитель НВП, которых сторожиха оповестила еще раньше. Сделать это было легко, поскольку обоих домашние не пустили ночевать, и мужчины спали на скамейках возле палисадников.
Дверь лаборантской пришлось срывать с крючка, накинутого изнутри. Когда педагоги ввалились в тесную комнату, их взорам предстало ужасающее зрелище. На полу в черных сатиновых трусах спал Жора, поразительно напоминая собой скелет микроцефала. Он храпел, издавая звуки, которые мнительная сторожиха приняла за сцену убийства. Вокруг Петрова валялись банки из-под заспиртованных животных. Экспонаты, аккуратно сложенные на полках, за ночь протухли и источали чудовищную вонь.
Жору с трудом растолкали и спросили «Где спирт?»
— Как где, — удивился Петров, даже не пытаясь подняться, — вы же его сами выпили. А что вы думаете я вчера сиропом разбавлял?
— А где моя уникальная восточная квакша? — спросила биологичка, бледнея всем телом.
— А кто вчера орал: «Хочу под бренди изысканной закуски!» Вот я ее на плитке и сварил. И не надо на меня так смотреть — всем очень понравилось.
Татьяна Ивановна сказала «ой» и стремглав умчалась из кабинета.
— А гиде моя микроцефал? — спросил Ханиф и пошел пятнами, увидев там и сям валяющиеся кости.
— Вы кончайте на меня всех собак вешать! — возмутился Жора. — Ты же сам с ним вчера танцевать пошел, когда объявили дамский танец. А потом еще ругался, что она тебе на ноги наступает.
— Уй-юй-юй! — тонко запричитал завхоз, беря в руки череп, как Гамлет в одноименной пьесе Шекспира.
Тут дверь лаборантской распахнулась и в нее впала Полина Сигизмундовна, окруженная учительским активом.
— Матка Бозска, — сказала она, оглядывая присутствующих. — Кто надел трусы на скелет микроцефала? — и указала пальцем на лежащего Жору. — Это, во-первых. А во-вторых, почему Татьяну Ивановну в одном белье рвет в мальчиковом туалете?
Когда Жора сбивчиво объяснил происходящее, все женщины, за исключением директрисы, массово присоединились к биологичке. Полина Сигизмундовна напротив — осталась хладнокровной и стала отдавать отрывистые указания.
— Сегодня уроков не будет, объявляем санитарный день. Вы, — она ткнула в учителя НВП, — займите детей какой-нибудь зарницей.
— Мы разыграем битву на Ипре, — воодушевился педагог, — когда немцы впервые применили отравляющие газы.
— Разыгрывайте, что хотите, но чтобы ни один ребенок в школе не появился. А ты, курва вшистка, — повернулась она к Жоре, который безуспешно пытался натянуть брюки, — одевайся и пошли со мной.
Через день ядовитый костюм Петрова видели на автостанции, где с треском уволенный педагог пытался выменять чучело болотной выпи на билет до областного центра. Больше он в эти места не возвращался, но в школе еще долго вспоминали дружеский коллоквиум и «шерри-бренди» с квакшей на закуску.