фрагмент романа "Писатель с мозгами набекрень"

присутствующим по очереди назвать своё имя и коротко сказать что-нибудь о себе. Буквально в двух словах. Поэтам можно прочитать короткое стихотворение. Кто «за»? Единогласно. Тогда я начинаю.
Ульяна Сергеевна встаёт с места и представляется:
— Ульяна Сергеевна Подъяблонская, организатор фестиваля российской культуры в Праге и ведущая номинации «поэзия».
— Знаем! — кричит золотозубый Костя.
— К сожалению, член жюри в «поэзии», Давид Луарсабович, не смог приехать, — продолжает Ульяна Сергеевна. — Давид Луарсабович является моим учителем, моим наставником в поэзии и, скажу честно, в жизни. Я была счастлива, когда такой великий человек согласился участвовать в нашем фестивале.
Ульяна Сергеевна поёт дифирамбы неведомому Давиду Луарсабовичу до тех пор, пока все не начинают ненавидеть великого человека. Облизав его с головы до ног, Ульяна Сергеевна декламирует свои стихи, что-то там про осень и несчастную любовь, но я не слушаю. Мне интересно знать, нашлась ли пропавшая Юлия Леонидовна.
После непродолжительных аплодисментов поднимается толстяк с бородкой.
— Я — Аркадий Валентинович Подъяблонский, член жюри в номинации «поэзия»…
— …и муж очаровательной Ульяны Сергеевны! — добавляет весёлый Костя.
— И муж очаровательной Ульяны Сергеевны, — соглашается толстяк.
— Я просто обязана добавить, что Аркадий Валентинович — известный учёный-филолог, профессор, преподаёт русский язык и литературу в Карловом университете и ведёт курсы чешского языка в пражском центре российской науки и культуры, — говорит Ульяна Сергеевна, пока муж, застенчиво поправляя очки, занимает своё место.
Профессору Подъяблонскому хлопают более энергично.
— Чаркин! — кричит золотозубый Костя, привставая.
— Не скромничайте, Костя — грозит пальцем Чаркину Ульяна Сергеевна. — Костя Чаркин — успешный предприниматель, спонсор нашего фестиваля. Это благодаря ему, мы смогли провести такое значительное мероприятие. Кроме того, Костя — замечательный детский писатель, автор сказок, пьес для кукольного театра и член жюри в номинации «проза».
Присоединяюсь к аплодирующим. Теперь я знаю, кто второй жюрист прозы.
Следующей представляется полная блондинка с томным голосом.
— Ирина Вилликок. Я — поэтесса из Гётеборга, более известная под псевдонимом Белит, — блондинка трогает за плечо сидящего рядом рыжего грузного мужчину с круглым румяным лицом, — а это мой муж Харри.
Румяный Харри улыбается и молчит. Сразу видно, что швед ни бельмеса не понимает по-русски. Зато его нос получил бы приз на конкурсе самых курносых носов.
— Следующий по порядку — друг нашей семьи Пауль, — продолжает Белит. — Пауль родом из Выборга, но сейчас тоже живёт в Гётеборге. Он только ещё пробует себя на литературном поприще.
Молоденький, худосочный, прыщавый Пауль приподнимается и делает общий поклон. В Германии юношей такого андрогинного типа называют томатными. Томатный Пауль? А что? Ему подходит. Так я и буду его называть.
— А моя подруга Иштар скажет о себе сама, — заканчивает своё выступление Белит.
Встаёт вторая блондинка.
— Я пишу под псевдонимом Иштар, господа.
— А как вас зовут в миру, девушка? — спрашивает Чаркин.
Иштар с заметной неохотой отвечает:
— Ирина Спасибухова, но так как мы с подругой обе Ирины, то, чтобы нас не путали, предпочитаем псевдонимы.
Жидкие аплодисменты не переходящие в овации.
Потом очередь доходит до Валеры Водостоя, Алёны Жолобайло, меня…
Пока идёт представление участников фестиваля, приносят заказанные блюда. Я получаю свой суп в хлебе и здоровенную кружку почти чёрного пива. Сразу отпиваю полкружки. Клаустрофобия немного отпускает. Наверное, потому, что пиво действительно классное. Чаркин не соврал. После пива перехожу к супу. Кто не знает, чешский суп в хлебе представляет собой круглый каравай размером с тарелку. Верхняя корка каравая заранее  отрезана и служит крышкой. Поднимаю её. Изнутри весь мякиш удалён и вместо него налит горячий суп — довольно скудная картофельная похлебка с кусочками колбасы. Тем не менее, вполне вкусно. С удовольствием ем суп, откусывая от хлебной крышки.
Тем временем, всё новые писатели и поэты называют свои звучные имена: молодая пара Дарья Брюнеткина и Антон Аксельрод из солнечного Ашдода. Тоненькая, как нос комара, юная Катя Дырофеева с очень полной мамой — мои землячки из Лейпцига. Евгений Эдуардович Плечистый из Львова. Юлиана Сатарова из Торонто, Настюша Пижонкова из Санкт-Петербурга. Платон Ли из Темиртау, Альберт Осечкин из Тирасполя… География фестиваля очень широка.
Я гляжу на беззаботно ужинающих мастеров российской словесности и гадаю, кто же из них наваял чудовищный «Умри от удовольствия». Но звоночек не звонит.
— А где же Юлия Леонидовна? — задаю я вопрос Подъяблонской, когда последний участник фестиваля получает свою порцию аплодисментов и опускается на лавку.
— Ой, понятия не имею! — пьяно машет рукой Ульяна Сергеевна. Она прилично отхлебнула пива из кружки мужа.
— Когда вы видели её последний раз? — не сдаюсь я.
— Подождите, дайте вспомнить, — морщит лоб Ульяна Сергеевна. — Вчера перед обедом. Да ну вас, Вадимчик! Нашли тему. Завтра познакомитесь с нашей ненаглядной Юлией.
— Юлия Леонидовна — загадочна, как «Мария Целеста», — язвительно замечает Аркадий Валентинович, поправляя очки.
— Да бросьте злословить, ребята! Мы же интеллигентные люди. Юлия — шикарная женщина и имеет право на личную жизнь, — вклинивается в наш разговор Чаркин.
Поймав момент, я спрашиваю его:
— Константин, сколько рассказов вы оценивали в финале?
Чаркин с удивлением смотрит на меня.
— Пятнадцать, а что?
— Просто спросил.
В этот момент ужин в подвале обретает новый смысл. На нашем дне появляются артисты: гибкая девушка с голыми плечами и саблями в руках; с ней два парня — один с какой-то замысловатой дудой, другой — с чем-то струнным. Все трое одеты в старинные костюмы. Разговоры смолкают, все поворачиваются лицом к артистам. После короткой паузы, парни начинают играть, а девушка танцевать, ловко управляясь со сверкающим оружием. У неё это здорово получается, несмотря на то, что между столами особо не развернёшься. Одно неверное движение и невезучий посетитель ресторана может лишиться скальпа.
— Смотри, Вадик. Это ж мастерское шоу, — шепчет мне на ухо Алёна. — Во второй части выступления будет жонглирование огнями. Тоже очень круто.
— Ты уже была здесь? — спрашиваю я Алёну, но она не отвечает, а снова шепчет на ухо:
— Вадик, скажи: почему у тебя всё время грустные глаза?
— Потому что.
Алёна прижимается ко мне мягкой грудью.
— Я хотела бы тебя развеселить. Ты разрешишь мне сделать попытку?
— Попытка — это первый шаг к провалу, Алёна. Я понимаю, что женщинам позволено многое, но нет.
— Тогда… Может, хочешь ещё пива?
— Хочешь.
Это Виолетта, когда ещё была просто женой без прилагательного «бывшая», научила меня никогда не отказываться от угощения. Да и пиво, кто бы мог подумать, отменно лечит от клаустрофобии.
Алёна заказывает по второй литровой кружке крепкого напитка, но наши габариты позволяют. Утоляем жажду и, затаив дыхание, смотрим танец с саблями. Круто. Особенно с пивом. Когда выступление заканчивается и под восторженные аплодисменты артисты уходят, я обращаюсь к Подъяблонскому:
— Скажите, профессор, кто такой Зелёный муж?


Глава 5
Подъяблонский с воодушевлением поправляет очки.
— А, так вы интересуетесь пражской стариной, голубчик?
— Нет, я интересуюсь Зелёным мужем.
Профессор немного остывает.
— Ну, что же. Зелёный муж или, если хотите, Зелёный человек — это мотив в искусстве раннего Средневековья. Его характерное изображение — мужское лицо в окружении листьев и частично закрытое листвой. Встречаются лица, выполненные из самих листьев. Из уголков рта вырастают ветви или лозы, часто с желудями, цветами или фруктами, которые указывают, что листья — это слова Зелёного мужа. Самый старый Зелёный муж изображён во французском Сент-Илер-ле-Гран на гробнице Сент-Абр. Он датирован четырёхсотым годом нашей эры. У него ветви вырастают не из уст, а из носа.
— А что означает такое изображение?
— Есть три типа зелёных мужей. Первый — это благородный, духовный Зелёный муж. Он несёт людям свет знания. Второй — Зелёный муж–царь леса. Он несёт магическое могущество. Третий — это демон, причём очень скверный и опасный демон. Этот Зелёный муж считается нечеловеческой сущность, мощью зла. Его зелёный свет далёк от бога. Он не ведёт себя благородно. У такого Зелёного мужа есть собственный жестокий мир. Он обладает скверным чувством юмора. Он несёт знания, запрещённые людям. Он не помощник людям, его не интересует человеческая душа. Такого Зелёного мужа нужно всячески избегать, иначе однажды может произойти страшная встреча.
— Очень интересно, профессор. А где в Праге есть изображения Зелёного мужа?
Подъяблонский усмехается в седую бородку:
— Ну, голубчик, таких мест не мало. Например, дом «У каменного колокола» на Староместской площади. Там же на Староместской площади на своде аркады Тынской школы находится один из красивейших чешских зелёных мужей. Вроде бы целых восемь штук насчитали на кафедральном соборе святого Вита в Пражском граде. Один есть на эркере часовни Каролинума напротив Сословного театра. Ещё один в зале на первом этаже Каролинума. Парочка смотрит на прохожих со знаменитых Пороховых ворот. И с Малостранской мостовой башни. Но это далеко не все пражские зелёные мужья, голубчик.
Я разочарован. Как там было написано? «У меня есть уединённое гнёздышко под Зелёным мужем». Где же может быть это уединённое гнёздышко?
— Разрешите, я встану! — перебивает профессора Валера, поднимаясь с лавки. Язык поэта заметно заплетается. Что совершенно неудивительно: перед Валерой стоят три пустых кружки из-под пива. — Скажите, Аркадий Валентинович, а правда, что по-чешски «чёрствый» означает свежий?
— Примерно так. Черстви потравини — свежие продукты. Вообще с чешским языком нужно быть аккуратным. Хотя он и похож на русский, но часто знакомые нам слова имеют другое или противоположное значение.
— Например? — спрашиваю я.
— О, таких слов великое множество. Фрукты — овоцэ, овощи — зеленина, запах — вуне,  вонь — запах, прекрасный — ужасни, проститутка — невестка, гречка — поганка, стол — стул, дурак — питомец, холостяк — младенец, нюхать — чихат, забыл — запомел, запомнил — запаматавал. Это далеко не все, конечно.
— Господи, профессор. Это прям кошмарный ужас какой-то! — манерничает Белит.
Артисты возвращаются на дно. Танцовщица переоделась в одежду, более подходящую для работы с огнём, в руках тонкие стальные цепочки с шариками, пропитанными горючим составом. Парни поджигают шарики и фаер-шоу начинается. Девушка вращает горящими шариками, потом один из парней подаёт ей факел. Девушка выдувает горючее вещество сквозь пламя факела. На секунду в воздухе образуется большой огненный шар и гаснет. Артисты кланяются. Фаер-шоу окончено.
В подвале совсем нечем дышать. Смотрю на часы. Ульяна Сергеевна замечает моё движение, встаёт, опираясь на плечо мужа, и объявляет:
— Пора отдыхать, друзья. Уже поздно, а завтра нам предстоит насыщенный день.
— Я встану! Что вы