КОРН, невнимательный

ног, как обморок. И в этом коматозном состоянии заставляет смотреть кошмары, которые итак снятся регулярно. Ни днем, ни ночью, бешенство не отпускает Вадима.
Щелчки суставов прозвучали громко; он встал, чтобы вновь почувствовать связь с телом. Даже с таким больным, главное – живым. Приснившаяся смерть показалась слишком правдоподобной. Словно сон был вещий.
– Ну да Бог с ним… – отмахнулся Вадим, с надеждой поскорей забыться. Решил отвлечься – заварить растворимый кофе; все необходимое для этого есть в кабинете.
Забурлила вода в чайнике. Три ложки коричневых комков уже высыпаны в пластиковый стакан. Вадим стал лить кипяток, продолжая смотреть обрывки кошмара. Рассеянный взгляд едва замечает, как ложка помешивает черный раствор.
Та сумасшедшая, на Октябрьском поле, с отрезанной головой девочки… В ходе расследования выяснилось, что подросток была инвалидом с диагнозом ДЦП; а женщина была ее нянечкой. И значит те же руки, что расчесывали больную девочку – впоследствии, держали голову убитой за волосы.
А по сводкам на бешеного машиниста, остановившего поезд в туннеле – 38 трупов в трех вагонах и 15 – в длинном перегоне… это были люди, спасавшиеся бегством по шпалам в кромешной темноте. Еще, во время задержания, погиб сотрудник охраны метро, после чего бешеного расстреляли. Чтобы его убить, понадобилось 19 прямых попаданий.
Вадим отпил из стаканчика, сморщился, глядя на компьютер, в котором хранится терабайт материалов по бешенству. После двух месяцев работы с ним, точно такой же терабайт скопировался прямо в подсознании; и действует как вирусная программа, разрушая мозг. Ослабив галстук, Вадим проговорил:
– Уже скоро. Уже почти все.
Сказав это вслух, он задумался: об отпуске идет речь, или о смерти?..

Детское стихотворение: «Все работы хороши – выбирай любую», – не актуально в 37 лет. Уже все – выбор сделан. Вадим никогда не считал свою работу любимой, а за последние два месяца – возненавидел и проклял. Это был невыносимый период адовых мучений, когда группа статистов-выборщиков присылала все новые хроники жестокости на просмотр; одновременно с ней, другая группа поставляла описания подробностей из полицейских отчетов. Все это Вадим сводил в единую картину. Анализировал жесточайшие убийства. Подсчитывал смерти. Чертил график вымирания. В марте линия, обозначающая численность населения Москвы, медленно пошла на спад. В середине апреля, когда в одной толпе бешенство стало случаться с двумя-тремя – дуга начала стремительное падение. А в конце апреля – стала пологой. С 9 мая, когда появилась вакцина, началось постепенное скругление траектории истребления. И к концу года график пошел почти параллельно шкале дат; но в два раза ниже, чем в январе 2016-ого.
Глаза устали таращиться в постылый монитор; не удивительно, что зрение резко ухудшилось. Голова болит от постоянных мыслей о бешенстве; появилась какая-то невнимательность к реальности. К счастью, истекли несколько часов работы, и настало время обеденного перерыва. Вадим прервался, отправился в кафе на бизнес-ланч… но когда через час вернулся в кабинет и сел за стол, то не почувствовал, что отходил. По ощущениям – не было никакого обеденного перерыва; желудок мучает все та же тупая, тягучая боль. И только вонючий запах от пальцев, которые держали сигарету – подтверждает выход на улицу. Теперь Вадим осознал, что упустил возможность не думать о бешенстве хотя бы 60 минут… И упустил какую-то важную мысль… Что-то про внимательность…

Настал момент, о котором Вадим истово грезил – завершилась работа с бешенством. На компьютер начальника отправлены итоговые материалы; и закрывая на мониторе окна в кровавое прошлое – он прислушивается к ощущениям. Должна чувствоваться радость, облегчение, свобода… Но на душе пустота. Тотальная апатия; даже когда операционные процессы свернулись в последний раз.
Мониторы погасли; под столом отключился системный блок. Тишину кабинета нарушает звук электричества в лампах. Он проникает в больную голову, зудит в мозгу, в костях. Внутри вакуум, и хроническая боль в животе, похожая на мутацию.
Из-за работы Вадим пережил бешенство дважды. Во второй раз – вдумчиво. А из первого он запомнил аномальную погоду, перепады атмосферного давления. Экологию, не пригодную для здорового образа жизни. Загазованность и прокуренность городского воздуха.
2016-ый отпечатался в памяти массовой усталостью людей: от кризиса, от сокращений, от подорожания валют. И все эти экономические и политические дрязги оказались пустяком, когда люди в толпе вдруг начали становиться безжалостными убийцами. Безумие вводило их в состояние аффекта, наделяя нечеловеческой силой и беспощадной ненавистью. Безумие высвобождало природное желание убивать.
Во время приступа повышалась температура тела, начиналась тахикардия, пена текла изо рта. Вадим неоднократно повидал таких в 2016-ом; и у него было свое мнение о причинах бешенства. Официальная версия такова – терростическая организация ИГИЛ применила биологическое оружие. Но дело в другом.
Дело в недосыпах; дело в стрессах, от которых набухают щитовидные железы и надпочечники; и каждый третий страдает от гормональных перепадов; дело в воздухе – к которому легкие не могут адаптироваться, как к ядовитому газу; дело в продуктах питания, качестве воды; дело в СМИ, сеющем психоз и депрессию.
Паника, постоянное напряжение, злость от усталости – вносят изменения в физиологию и психику. Подготавливают к нервному срыву, от которого умрут случайно подвернувшиеся люди. А после приступа, когда схлынет кровавая пелена с глаз, безумец вернется в нормальное состояние рассудка, и будет помнить о зверских убийствах, которые совершил собственноручно.
И даже не каждый десятый – меньшинство решалось излечиться от бешенства самоубийством; единственным способом, до появления вакцины. Большинство смирялось с учащением припадков бесконтрольной ярости, которую сознание не могло подавить силой воли.
Наверное, ад для тех, кто приходил в бешенство – это не вспышка кровожадности, а возвращение адекватности. Осознание, что жизнь уже утрачена, и ее невозможно восстановить после совершенных поступков; даже если свидетелей не осталось в живых.
Бешенство – это агрессивный истерический припадок. Это ответная реакция на созданные условия жизни; и халатность к тому, что так жить нельзя. Когда душа дни и ночи стонет.
Вадим собрал черновые листы в стопку, швырнул в мусорную корзину.
– Все… Все! С бешенством покончено!.. – сказал и задумался: «А точно покончено? Разве условия жизни, провоцирующие бешенство, изменились в лучшую сторону?».
Он закашлял – долго, с хрипами, до слез. Едва стало полегче дышать – повторился вопрос: «А точно покончено?».
– А как же вакцина?.. Хм… Дежавю…

Жгучий гнев нахлынул внезапно. Вадим шел по коридору в кабинет начальника, когда завибрировал телефон. Позвонили из автосервиса; он подтвердил вызов, стал разговаривать. И теперь взбешен.
– Почему я не могу забрать машину сегодня?
– Понимаете, она в разобранном состоянии…
– Вы ОБЯЗАНЫ были закончить час назад.
– Ваш механик заболел…
– Других механиков нет в вашем жалком сервисе?!
Вадим не смог продолжать разговор. Он оборвал вызов до того, как заговорил матом. Раньше, чем через край выплеснулась эмоция; бурлящая, по ощущениям – красная. Но теперь из-за нее горит желудок, и челюсть сжимается до скрипа зубов… А ведь в этом виноваты гады из сервиса. Они ЗАСТАВИЛИ пойти на уступки, ЗАСТАВИЛИ отнестись с пониманием к ИХ проблемам, ХАРКНУВ на мои.
Взяв себя в руки, Вадим взялся за дверную ручку. Вошел в кабинет Дмитрия, нацепив спокойное лицо. Он не стал подходить ближе к столу, за которым сидит начальник в своем просторном кабинете.
– Я зашел предупредить… – голос с трудом удерживается в деловом тоне, – что ухожу пораньше. Весь материал по проекту я прислал, так что…
Дмитрий взглянул на браслет и перебил:
– Но ведь еще три часа до конца рабочей смены.
Сорвалась предпоследняя капля терпения. Ноги сами понесли вперед через кабинет, словно свора лютых псов. Ладони ударили в стол, гневный взгляд исподлобья впился в Дмитрия.
– Какого хрена ты мне говоришь про время?! По договору за переработку мне положено сокращение рабочих часов! Или ты не читаешь документы, которые заключаешь с сотрудниками – тупо подписываешь? Или меня за идиота держишь?.. Решил, что я буду молча хавать твою заночивость, пока ты разговариваешь со мной, как с мальчишкой? Ты что думаешь – что нашел козла отпущения? А не боишься, что я тебя на рога не насажу?
Прожигающий взгляд смотрит Дмитрию в глаза; при этом замечает острые предметы на столе. Мозг, взятый ненавистью в заложники, анализирует, насколько легко воткнуть металлическую ручку в висок.
В глазах начальника Вадим видит растерянность, испуг. Дмитрий отстранился, скрестил руки на груди – закрылся. Трусость провоцируют радость в злобе того, кто уверен в своем превосходстве.
«Это доминирование!».
– Я прекрасно помню договор, – в голосе начальника слышится слабина: – Просто ты меня неправильно понял. Я хотел предложить тебе подработку с почасовой премией. Я подумал, что ты наоборот обрадуешься. Не знал, что тебя это так разозлит.
«Премия?!».
Вадим почувствовал ошеломление; мгновенно остыл. Стал ниже ростом, как будто сдулся. Мощь отхлынула; он снова сутулый, уставший, жалкий.

– Ну, скажи уж что-нибудь, – теперь Дмитрий почувствовал слабину Вадима: – Или твою реакцию понимать как отказ?
– Нет. Нет…
– Что-то я сомневаюсь теперь… Ты слишком устал.
– Я в норме.
– Не похоже. Думаю, лучше будет передать работу Купчеву.
– Не нужно. Я справлюсь. Сейчас приступить?
На лице начальника застыла глубокая задумчивость. Вадим все еще хочет врезать по этой надменной роже, но чувствует цепи на запястьях – деньги.
– Ладно, – отмахнулся Дмитрий, удивляясь своему милосердию; – Не будем терять времени. Сейчас пришлю материал, его надо довести до ума. Можешь приступать. Иди.

Вадим вернулся в свой кабинет, сел перед компьютером, включил, заставляя себя не думать ни о чем.
«Молчать! Тихо, я сказал!», – перекрикивает он каждую мысль в голове.
На мониторе прогрузился рабочий стол; в папке “Входящие” – непрочитанное письмо. Вадим распаковал посылку, скорее вычитал название первого же архива:
«Бешенство в СПб».
Он готов был заплакать, всей душой хотел этого.
– Заткнись, тварь!.. – сдавленно прорычал мужчина, и приступил к работе.

Через три часа, – в глубокой прострации, – Вадим вышел из корпуса. Растерянный и подавленный настолько, что забыл покурить. В таком состоянии он добрался до станции метро, по эскалатору спустился на платформу, зашел в вагон.
Под рекламным плакатом, на котором сочная женщина обняла рукой голую грудь, прикрываясь браслетом – есть свободное место на скамье. Вадим уселся; выдохнул. Склонил голову, и попытался расслабиться, впервые за день…
Но не судьба. Судя по одежде, и по сухой морщинистой руке – перед ним встала пенсионерка. Вадим закрыл глаза, абстрагировался. Не помогло, наоборот. В темноте под веками он ощутил, как сверху низвергается укор, общественное порицание. Вадим терпит, как проверку на